Скарлетт
«Скарлетт, открыв, что она беременна, рыдала от отчаяния и призывала к себе смерть. Но носила она ребенка, не испытывая никаких неудобств, роды протекли, на диво, легко, и оправилась она после них так быстро, что вызвала тайное неодобрение Мамушки: благородным дамам положено, мол, мучиться дольше. К ребенку Скарлетт не чувствовала особой привязанности, хотя и умела это скрывать. Она не хотела ребенка, всем своим существом восставала против его появления на свет, и когда он все‑таки появился, ей как‑то не верилось, что он - частица ее самой.
Хотя физически она и оправилась после родов в непозволительно короткий срок, душа ее была больна и потрясена, дух сломлен, и усилия всех обитателей поместья не могли возродить ее к жизни. Эллин ходила хмурая, тень заботы постоянно омрачала теперь ее чело, а Джералд бранился и сквернословил пуще прежнего и привозил Скарлетт бесполезные подарки из Джонсборо. Даже старый доктор Фонтейн был озадачен: его настойка из серы, трав и черной патоки не помогала Скарлетт воспрянуть духом. Он поведал Эллин свою догадку: сердце Скарлетт разбито, и от этого она то раздражается по пустякам, то впадает в апатию. Но Скарлетт, пожелай она признаться в этом, могла бы сказать им, что состояние ее объясняется совсем иными и куда более сложными причинами: смертельной скукой, и обузой материнства, а главное - исчезновением из ее жизни Эшли. Вот что ее угнетало.»
«Как глупо рассуждают те, кто говорит, что маленький Уэйд Хэмптон должен служить для нее огромным утешением теперь, когда Чарльза не стало. Как нелепо их утверждение, что у нее появилась цель жизни! Все в один голос кричат, как это прекрасно, что он оставил ей залог своей любви. Она, конечно, не пытается поколебать их иллюзий. Но сколь же все они далеки от истины! Уэйд меньше всего занимает ее мысли, и порой они даже с трудом вспоминает о том, что он - ее сын.
Каждое утро в полудреме, предшествующей пробуждению, она снова была прежней Скарлетт О’Хара, и солнце играло в зелени магнолии за ее окном, и пересмешники свиристели, и аппетитный запах жареной грудинки щекотал ей ноздри. И она снова была молода и беззаботна. А потом раздавался жалобный крик крошечного проголодавшегося существа, и всякий раз в первый миг было только удивление, и мелькала мысль: “Что это - у нас в доме ребенок?” И тут же она спохватывалась: «Да это же мой сын!” И внезапное возвращение к действительности было тягостным.»
«“И зачем только господу богу понадобилось создавать детей! - со злостью подумала она, когда на неровной дороге у нее подвернулась нога. - На что они - эти бессмысленные, нудные, вечно требующие заботы существа, которые только и делают, что путаются под ногами?” Измученная до предела, она не испытывала жалости к испуганному ребенку, ковылявшему рядом с Присси, ухватив ее за руку, и не переставая шмыгавшему носом, не испытывала ничего, кроме недоумения: как могло случиться, что она его родила?»
«Младенцы, младенцы, младенцы… Зачем господу богу столько младенцев? Впрочем, это же не бог их творит. Их творят глупые люди.»
«“Ей‑же‑ей, - разматывались в ее голове мысли, - да женщины, по‑моему, могут все на свете, и никакой мужчина им не нужен, разве только чтоб делать детей. А уж что до этого, то, право же, ни одна женщина, если она в своем уме, не станет по доброй воле заводить ребенка”.»
«- Лучше иметь сына и потерять, чем не иметь совсем, - сказала Мелли и сглотнула слезы. - Ты не можешь этого понять, Скарлетт, потому что у тебя есть Уэйд, а я… О, Скарлетт, как я хочу иметь ребенка! Ты, верно, считаешь, что не следует открыто говорить об этом, но что делать, раз это правда, и каждая женщина только о том и мечтает, и ты сама это знаешь.
Скарлетт едва не фыркнула, но, вовремя сдержалась.»
«Никто, видимо, не понимал, что на самом деле владело ею, что доводило ее до безумия. А ею владело безудержное желание привести дела в порядок, прежде чем придется совсем отгородиться от мира; собрать как можно больше денег на случай нового бедствия; воздвигнуть прочную стену из живых денег против нарастающей ненависти янки. В эти дни деньги всецело владели ее мыслями. И если она думала о будущем ребенке, то лишь с яростью и раздражением - уж очень несвоевременно он собирался появиться на свет.
«Смерть, налоги, роды! Ни то, ни другое, ни третье никогда не бывает вовремя».
«Вот если бы она не ждала ребенка! У нее была бы богом данная возможность каждое утро ездить с ним на лесопилку через уединенные леса, вдали от любопытных глаз, и им казалось бы, что они снова в своих родных краях, где так неспешно текли до войны их дни… “Хоть бы поскорее родить и покончить с этим, - в нетерпении думала она, - я могла бы ездить с ним каждый день, и мы бы говорили, говорили…”»
«До чего же скверно, когда у тебя на руках дело, а ты как на грех еще беременна!
“Никогда больше не стану рожать, - твердо решила Скарлетт. - Не буду я как те женщины, у которых что ни год, то ребенок. Господи, ведь это значило бы на шесть месяцев в году бросать лесопилки! А я сейчас вижу, что не могу бросить их даже на один день. Вот возьму и заявлю Франку, что не желаю я больше иметь детей”.
Франку, правда, хотелось иметь большую семью, но ничего, как‑нибудь она с ним сладит. Она твердо решила. Это ее последний ребенок. Лесопилки - куда важнее.»
«Но вот однажды, советуясь с доктором Мидом по поводу расстройства желудка, она услышала неприятное известие, от которого было уже не отмахнуться. Вернувшись в сумерки домой, она ворвалась к себе в спальню и, глядя на Ретта ненавидящими глазами, сообщила, что у нее будет ребенок.
Он сидел в шелковом халате, окруженный облаком табачного дыма, и тотчас вскинул па нее глаза. Однако не произнес ни слова. Он молча смотрел на нее, ожидая, что она скажет дальше, - только поза его стала напряженной, но она этого не заметила. Ею владело такое возмущение и отчаяние, что она ни о чем другом и думать не могла.
- Ты же знаешь, что я не хочу больше иметь детей! Я вообще их не хотела. Стоит моей жизни наладиться, как у меня появляется ребенок. Ах, да не сиди ты так и не смейся надо мной: ты ведь тоже не хочешь ребенка. Ах, мать пресвятая богородица!
Если он ждал от нее каких‑то слов, то, во всяком случае, не этих. В лице его появилась жесткость, глаза стали пустыми.
- Ну, в таком случае почему бы не отдать его мисс Мелли? Разве ты не говорила мне: она такая непрактичная, хочет еще одного ребенка?
- Ох, так бы и убила тебя! Я не хочу его, говорю тебе: не хочу!
- Нет? Прошу, продолжай дальше.
- Ах, но есть же способы избавиться. Я ведь уже не та глупая деревенская девчонка, какой была когда‑то. Теперь я знаю, что женщине вовсе не обязательно иметь детей, если она не хочет! Есть способы…
Он вскочил и схватил ее за руку - в лице его был неприкрытый всепоглощающий страх.
- Скарлетт, дурочка ты этакая, скажи мне правду! Ты ничего с собой не сделала?
- Нет, не сделала, но сделаю. Ты что думаешь, я допущу, чтоб у меня снова испортилась фигура - как раз когда я добилась, что талия у меня стала тонкая, и я так весело провожу время…»
Однако гибель своего младшего ребенка Скарлетт восприняла тяжело:
«А все знали, до чего она холодная и бессердечная. Все были потрясены тем, как, казалось, легко и быстро она оправилась после смерти Бонни, и никто так и не понял, да и не пытался понять, скольких усилий ей это стоило.»
(Митчелл М. Унесенные ветром. - М.:Правда, 1991.)