Рецензия на книгу Джареда Даймонда ‘’Guns, germs and steel’’

[marouf]

Эта книга о том, почему история человечества развивалась так, как нам известно. На её написание автора подвиг вопрос знакомого, жителя Новой Гвинеи: как получилось, что у белых выходцев из Европы есть самолёты и корабли, а у местных - нет? Этот вопрос поднимает другие, шире. Чем объясняется отсталость в развитии субтропической Африки, этой колыбели человечества? Почему император инков Атауальпа был взят в плен испанцами, а не испанский король - инками? Как горстке испанцев удалось покорить гигантские, насчитывающие сотни тысяч подданных, империи ацтеков и инков? Да, прямой, лежащей на поверхности, причиной явилось то, что у испанцев были ружья, лошади, стальные доспехи. Но почему они были у испанцев, а у индейцев нет? Почему принесённые европейцами болезни выкашивали коренное население двух Америк целыми племенами, тогда как ни одна болезнь американского происхождения не встала на пути европейских завоевателей? История человечества, о которой мы знаем больше всего, начинается с развития письменности, с древнего Египта, Вавилона и Ассирии. Между тем человечество к тому времени существовало уже десятки тысяч лет! Известная нам история последних пяти тысячелетий - капля в море человеческого существования на земле. Самым ранним останкам анатомически современного человека около 195,000 лет [1], то есть известные нам пять тысяч последних лет представляют меньше 3% от истории человечества. И именно в этих неизвестных нам предшествующих тысячелетиях, согласно автору, скрыта тайна разницы в развитии человеческих обществ с разных континентов.


Главный тезис автора можно сформулировать следующим образом: ключевой фактор, определяющий разницу в развитии между различными континентами, - разница в количестве съедобных растительных культур и приручаемых животных на этих континентах. Количество культур и животных определяло размеры населения и его переход к оседлой жизни. Размеры населения зависели от объёма продовольствия, который, как правило, был выше у оседлых обществ земледельцев и скотоводов по сравнению с обществами охотников-собирателей. Оседлая жизнь была условием технического развития и разделения труда, поскольку больший объём продовольствия позволял освободить от труда, связанного непосредственно с производством или добычей пищи, часть населения. Это также позволяло постепенно достигнуть более сложной социальной и политической организации.

Но переход от жизнеобеспечения, основанного на охоте/рыбалке и собирании плодов природы к образу жизни на основе земледелия и скотоводства - как правило, постепенный - осуществляется лишь в том случае, если второй позволяет больший объём пищи, нежели первый. Это верно лишь в местностях, наделенных природой достаточным количеством растений, которые могут быть преобразованы в съедобные для людей (рожь, пшеница, кукуруза, рис, и так далее). Автор показывает, что люди, даже на примитивном этапе своего развития, способны постепенно, за долгие столетия, определить весь периметр диких растений, потенциально преобразовываемых в потребляемые культуры. Соответственно, если некоторые цивилизации оказались лишены или бедно обеспечены съедобными растениями это воля случая, неравномерного распределения природой среди различных континентов. Евразия оказалась лучше обеспечена съедобными растениями, нежели обе Америки, Африка и, особенно, Австралия. Достоверно земледелие самостоятельно зародилось лишь в пяти регионах: Плодородный полумесяц (территория от Египта до Месопотамии), Китай, Мезоамерика, Анды (и, возможно, примыкающий бассейн Амазонки) и восток США. Ещё в четырёх регионах такое самостоятельно зарождение допустимо: Сахель, тропическая западная Африка, Эфиопия и Новая Гвинея. При этом Плодородный полумесяц располагал огромным преимуществом перед Америкой и Австралией по количеству съедобных растений. В Евразии зародилось большинство известных и наиболее значимых сегодня злаков: рожь, пшеница, рис, и т.п., тогда как Мезоамерика располагала лишь бедной на протеины кукурузой. Наконец, в Плодородном полумесяце земледелие началось около 8,500 до нашей эры, в Китае - в 7,5-до н.э., тогда как в Мезоамерике и Андах - в районе 3,500 до н.э.

То же самое относится к домашним животным. Люди Евразии получили в своё распоряжение и приручили коз, свиней, лошадей, овец, коров, и т.д. - всего до 13 видов домашних животных. Жители американского континента оказались практически лишены домашнего скота. Единственные животные, которых им удалось приручить - индейки (в Мезоамерике), собаки (только ацтеками в Мексике) и ламы (исключительно в Андах). Почему Америка и Австралия остались без животных, которых было возможно приручить? Дело в том, что в Африке и Евразии люди существовали гораздо дольше, чем в Америке и Австралии. Животные привыкли бояться людей и сосуществовать с ними ещё до того как люди оказались способны на них охотиться. Таким образом, к моменту развития зачатков животноводства, на этих континентах оказалось достаточно видов животных для приручения. Напротив, в Австралию и в Америку люди прибыли гораздо позже, когда они уже имели охотничьи навыки, тогда как живущие в этих местах животные были не приспособлены к новой угрозе. Таким образом, все крупные животные - потенциальные кандидаты на приручение - были истреблены до того как люди в этих регионах могли перейти к скотоводству. Что касается Африки - континента с богатой фауной, в том числе крупных животных, то тут проблема заключалась скорее в нехватке приручаемых животных: зебру, носорога и гиппопотама можно укротить, но нельзя приручить и соответственно разводить. Автор приводит характеристики приручаемых диких животных, они отличаются стадным образом жизни и наличием в стаде доминирующей особи, чью роль, после приручения, занимает человек.

Значение домашнего скота трудно переоценить. Во-первых, они были ценным источником питания (богатого протеином), материала для одежды, удобрений. Во-вторых, они использовались в сельскохозяйственных работах для обработки земли (что повышало производительность труда и масштаб хозяйства по сравнению с ручной человеческой работой) и для войны (в случае лошадей). Наконец, пожалуй, главное преимущество: домашние животные являлись источником микробов и распространения болезней на человека. Евразийские цивилизации, держащие домашний скот, с веками выработали иммунитет к большинству этих болезней. Жители обеих Америк, не имеющие этого иммунитета и столкнувшиеся с приплывшими из-за океана болезнями стремительно выкашивались эпидемиями. До 95% индейцев, живших на южноамериканском континенте, были истреблены не оружием, а болезнями, занесёнными европейцами. В то же время, поскольку американские цивилизации не знали домашнего скота, то они и не выработали специфические болезни, которые могли распространиться на европейских завоевателей.

Преимущества в развитии земледелия и животноводства, в конечном счете, определили размеры населения и уровень развития евразийских, и в частности европейских, обществ по сравнению с индейскими или обществами аборигенов Австралии. Уровень развития цивилизации определяется природными условиями, в частности наличием съедобных культур и потенциальных домашних животных. Чтобы проверить эту гипотезу, автор указывает на естественный эксперимент, который имел место на многочисленных островах Полинезии. Уровень развития и цивилизации среди них различался очень сильно, в прямой зависимости от количества потенциальной пищи, имеющейся в наличии в среде обитания.

Ещё один ключевой фактор - расположение континентов. Африка и обе Америки растянуты по оси с севера на юг, тогда как доминирующая ось Евразии - восток-запад. Это определяет распространение продовольственных культур, домашнего скота, а также идей и технологий. В частности культуры распространялись, как правило, путём непрерывного и постепенного продвижения. Относительно культур, расположение север-юг означает, что распространение должно идти через разные широты. При этом различные культуры более или менее хорошо приспосабливаются к условиям различных широт: злаки, растущие в условиях зимних дождей, в северной Африке не добрались до южной части континента, поскольку не могли приспособиться к условиям экваториальных широт. Напротив, культуры, одомашненные в Китае, могли добраться до Европы, продвигаясь по одной широте. Помимо климата, роль играли и естественные преграды. Банту, продвигавшиеся с запада Африки к югу, потеряли домашний скот в тропиках сегодняшнего Конго из-за мухи цеце. Изобретённое ацтеками колесо не распространилось через узкую полоску земли, соединяющую две Америки, тогда как приручённые в Андах ламы не распространились на северный континент. Два элемента, которые в совокупности могли обеспечить индейские цивилизации колесницей, мясом, шерстью никогда не сошлись. Евразия, напротив, предоставила широкую дорогу распространению как съедобных растений и скота, так и идей и техник. Это обеспечило лидерство европейским государствам, вобравшим в себя все главные цивилизационные достижения континента.

Одним из таких достижений явилась письменность. Единственными на земле источниками самобытного зарождения письменности являлись Ближний Восток, возможно Китай и Мезоамерика. При этом, благодаря оси запад-восток, письменность постепенно распространилась на всю Евразию, тогда как в Америке она осталась ограниченной периметром империи ацтеков. Письменность явилась одним из ключевых элементов развития современной цивилизации, в частности условием более сложной организации общества, которая позволила европейцам покорить мир.

Одним из свидетельств сильной фрагментации обществ Нового Света по сравнению со старым является распространение языков. В то время как в Евразии языки могут быть распределены в несколько языковых групп, среди языков американских индейцев наблюдалось раздробление, указывающее на отсутствие крупной языковой экспансии того или иного племени. В Евразии такая экспансия соответствовала расширению среды обитания перешедших к земледелию и животноводству, и поэтому более многочисленных групп за счёт охотников-собирателей.

Сила гипотезы Даймонда в том, что она объясняет исключительно просто исключительно сложное. При этом речь идёт не об упрощении характерном для публицистов - выстроить удобную картинку путём околонаучных/псевдонаучных измышлений и полемических приёмов для оправдания своих идеологических тезисов. Даймонд - серьёзный учёный и исследователь, и его гипотезы, как правило, основываются на серьёзных передовых (на 1997-й год) исследованиях в области археологии, биологии, лингвистики. Определённую проблему представляет контраст между относительной хрупкостью доказательной базы - речь идёт об исследовании феноменов и фактов, возраст которых исчисляется тысячелетиями - и фактами, которые теория Даймонда стремится объяснить. Его теория выглядит убедительной, и выводы нельзя назвать спекулятивными, но достаточно всего лишь одного реликта колоска, найденного археологами где-нибудь в северной Америке и датированного, скажем, 16,000 годом до н.э., чтобы опровергнуть всю гипотезу Даймонда.

Наиболее точной оценкой работы Даймонда является следующее: его гипотеза верна - или, во всяком случае, является правдоподобной - в общих чертах. То есть различия в обеспеченности различных континентов полезными растениями и приручаемыми животными действительно играют ключевую роль в развитии человеческих обществ, во всяком случае, до определённого момента: до того как распространение технологий по планете нивелирует изначальные преимущества наиболее обеспеченных регионов. Не менее правдоподобной является гипотеза о том, что географический рельеф и дисперсия климата по континенту играют роль мотора или тормоза распространения идей, техник или сельскохозяйственных практик, опять же до определённого исторического момента. Сложность состоит в том, чтобы не переоценить объяснительную силу гипотезы Даймонда: она не даёт ответы на все поставленные им вопросы, даже если автор пытается аргументировать в этом направлении. Так, например, понятие «Евразия» достаточно обширное, и теория Даймонда плохо объясняет, почему гонку технологий и завоеваний возглавили европейцы, а не Китай, несмотря на технические достижения последнего превзошедшие технические достижения Европы. Китай являлся одним из центров самостоятельного зарождения земледелия и скотоводства, будучи хорошо оснащён в плане флоры и фауны. Как следствие, численность населения достигла внушающих размеров достаточно быстро. За этим последовали и развитие технологий и политической организации. Тем не менее, не Китай открыл и покорил Америку, Австралию. А затем, в ходе 17-19 вв. Китай и вовсе потерял экономическое и техническое лидерства. What went wrong? Аргумент Даймонда - приведённый в послесловии к книге, написанном в 2003-м году - состоит в том, что Китай рано достиг политического единства под эгидой империи. В результате слово императора стало законом и, поскольку у страны не было прямых конкурентов в Азии,  у неё не было стимулов в дальнейшему прогрессу. Европа, напротив, была раздроблена на сеть маленьких государств, соревнующихся друг с другом в процессе дарвиновского типа. Таким образом, каждое государство получало стимул к поиску и внедрению новых технологий - тот, кто не участвовал в гонке технологий, мог проиграть свою независимость. Этот тезис слаб, и не только из-за антропоморфизма, применяемого по отношению к европейским государствам, которые автор наделяет свойствами живых мыслящих организмов. Главное же то, что этот тезис - гипотеза, а не аргумент. Автор утверждает, но не доказывает. «Конкуренция», выражающаяся в непрерывных войнах и гонках вооружений, опустошала Европу. Ну кто может поверить в то, что Семилетняя война, в ходе которой некоторые немецкие земли была разорены настолько, что в них был голод - что, к слову, означает полное разрушение всех продовольственных и технических преимуществ - как-либо способствовала прогрессу? Пароксизмом же европейской конкуренции явилась Первая мировая война, которая положила конец европейскому доминированию на международной сцене. Нельзя сказать, что автор совсем этого не осознаёт. Даймонд в результате приходит к выводу, что между раздробленностью и единством есть золотая середина, но насколько Европа была ближе к этой золотой середине, нежели Китай не доказывается. Даймонд также не даёт убедительного объяснения в рамках своей гипотезы упадку Китая: аргумент о своеволии императоров, запретивших большой флот, слабый. Удивительно, что апологет географического детерминизма Даймонд использует аргумент Deus ex machina для объяснения этого важнейшего исторического события.

В этом парадокс теории Даймонда. Она наиболее убедительна в применении к относительно более отдалённым событиям, но тут доказательная база более хрупкая - она состоит из редких находок археологии и биологии. Что касается более близким к нам событиям, то доказательных элементов,  разумеется, более чем достаточно, но выводы Даймонда несколько более спекулятивны.

Несмотря на это, книга - настоящее интеллектуальное сокровище. Она испещрена интересными идеями - от числа которых эта рецензия не приводит и десятой части - и каждый прочитавший, кем бы он ни был по образованию и роду интересов, легко почерпнёт оттуда множество новых знаний. Из бессчётного количества прочитанных мною книг, эта является, пожалуй, одной из тех, что больше всего расширили горизонт моих знаний.

[1] При этом первые представители рода Homo появились около 2.5 млн. лет назад.