"Иванов" в Волковском
Ниже мы видим три достаточно разнородных текста, обьединённых породившим их поводом.
Это спектакль "Иванов", поставленный Волковским театром.
Показ был одним из премьерных, поэтому после него состоялось обсуждение. В его ходе я высказал то, что тезисно отражает первый текст. Второй есть ответная реплика на слова, прозвучавшие во время той же встречи. Третий - отзыв на рецензию, помещённую на фейсбуке.
1
Иванов в Волковском театре вопросов не оставил. Поэтому сложно писать об этом спектакле. Буквально всё ясно, всё прозрачно, чисто и честно в этом действе - почти с самого начала, и до самого конца. Практически о каждой актёрской работе можно сказать короткое "верю". Прекрасны все, но я скажу только о некоторых.
Первое - Иванов, потому что главный герой. Он показывает нам классическую картину депрессии. Ему бы на самом деле хорошего психоаналитика, да пропить курс антидепрессантов - глядишь, и спасли бы человека. А так собственную смерть он воспринимает с видимым облегчением. С моего места не было видно, как Иванов умирает, но в записи на экране я обратил внимание на замечательный жест, которым он, корчась в последних судорогах, посыпает себя листвой. Слава богу, кончилось - и для себя, и для всех вокруг.
Второе - Бабакина. Переходы настроения, происходящие на на её лице в зависимости от присутствия ли отсутствия хозяев, к которым она приехала в гости, демонстрируют нам обстановку в доме как транспарант. Это эпиграф к дальнейшим сценам.
Третье - Косых и Авдотья Назаровна. Это - единственные люди, по-настоящему захваченные своим делом и испытывающие реальные, а не придуманные эмоции. Особенно Косых, но, пожалуй, потому, что у него две сцены; если бы Авдотье Назаровне дали вторую - она бы выступила не хуже.
Это - особенные симпатии, но думая о возможных слабых местах спектакля я не могу выделить ни одного минуса, связанного с актёрской игрой. Прекрасен каждый исполнитель, стоит перечислить всех.
Единственным недостатком я бы назвал "разгон" первой сцены, когда Иванов и Боркин очень уж экзальтированно ведут свои роли. Потом к ним присоединяется столь же напряжённый доктор, и только появление Анны Петровны переводит всю эту взвинченную компанию в обычное русло. Первые минуты актёры как-то "притираются" к себе и окружающим, но после этой неловкости всё дальнейшее идёт без малейших сбоев.
-
Теперь о том, что происходит на сцене. Трудно понять, каким образом ансамбль Волковского достиг такого эффекта, однако сгущение атмосферы, общая духота, отсутствие в воздухе чего-то, необходимого для дыхания, почти физически ощущается в зале. Спектакль даёт две степени приближения - первое действие убеждает в том, что неосознанный источник страдания - давящая жертвенность Анны Петровны, которая не даёт Иванову хода к манящим и одновременно отталкивающим соседям. Второе действие, в котором этой преграды нет, совершенно определённо приводит нас к выводу, что душит и отравляет всё вокруг себя сам Иванов. Человек, который не в состоянии ни принять окружающую себя действительность, ни отвергнуть её, и от этого бесконечно противный другим и себе. Вдобавок он склонен видеть источник своих проблем в окружающих, хотя и отрицает это на словах. Но зачем же тогда он постоянно в обществе, ведь он не от жены бежит "в люди", и даже, мне кажется, не от себя. Ему нужна публика, он тоже хочет принести себя кому-нибудь в жертву, но, в отличие от Анны Петровны и Саши, ему жертвовать не только некому, но и - нечего.
Право, психоанализ и антидепрессанты.
Впрочем, финальная пилюля от доктора тоже неплохо выполнила свою задачу - умирая, Иванов ощутимо очищает воздух. Кстати, там, в общей свалке, и не поймёшь - сам герой стреляется, или кто-то другой его застрелил.
2
И маленькая добавка про театр абсурда, ставшая необходимой ввиду реплики, что высказал Валентин Степанов. Всё-таки то, что сделал Волковский, и то, что написал Чехов - ни в коем случае не абсурд. Да, доктор повторяет всё время одно и то же, но это всего лишь потому, что он - зануда. При этом это единственный персонаж, который не совершает за время спектакля ни одного поступка. Остальные - (каждый!) - при отсутствии видимого движения куда-то идут. Вектор есть у каждого, и только доктору отведена действительно совершенно особая, статичная роль. Это роль пружины, которая спустит курок. Она звенит от напряжения уже в самом начале, она сжата и недвижима лишь затем, чтобы в конце раздался выстрел. Всё остальное - жизнь без увеличительного стекла, жизнь как она есть.
Вот что бы был абсурд, это я сейчас вам скажу.
Смотрите. Мы можем рассматривать устройство пьесы как механизм, предназначенный для эвтаназии главного героя. Для этого все его детали следовало бы обезличить, демонстрируя зрителю лишь их функциональное назначение. Доктор - запал. Анна Петровна - направляющий паз. Саша - бустер. Лебедевы и Боркин - элемент питания: плюс и минус. Прочие - смазка, индикаторы, кулачки. Такой подход позволяет упразднить их психологию, лишить цвета и сэкономить сценическое время. У Чехова Иванов успевает пройти две петли, но пренебрегая деталями мы бы "вдвинули" первое действие во второе. То есть Иванов одновременно пришёл бы жениться и просить об отсрочке векселя, одновременно отвергал бы жертвы Анны Петровны и Саши, одновременно посылал бы к чёрту сентенции доктора и стрелялся бы из-за его слов.
Демонстрация такого функционала, вывод сути происходящего из обволакивающей её обыденности и дал бы нам пьесу абсурда. Что же касается Иванова в трактовке Волковского театра, то это всё-таки самый что ни на есть классический реализм.
-
3
С лёгкой руки Валентина Степанова легенда о "пошлости", которую демонстрирует постановка Волковского, пошла в народ.
Люди! Не верьте Валентину, а верьте лучше мне. Никакой пошлости там нет.
Разумеется, "Иванова" можно толковать и с той точки зрения, что вот мы имеем высокодостойного героя, которого заела среда. Это да - заедания со стороны среды мы имеем в избытке. Тут и глупые разговоры о мировой политике, плавно перетекающей в мировой закусон; и бабские сплетни о том, что женился-де из-за денег, а денег-то и не дали; и "у меня в бубнах туз, король, дама", - словом, классическая уездная трясина. Ну да - пошлость, в которой как налим ворочается наш блаженный Николай Алексеевич.
Но позвольте - а ну-ка, выньте-ка его оттуда!
Нетушки!
Сей налим есть плоть от плоти и кость от кости эта самая трясина и есть; достань его, да тряхни хорошенько, чтобы осыпалось, а в остатке-то чего?
Нет, друзья, никакой пошлости в этих людях нет. Их действительно до краёв занимает собственно процесс повседневного обитания, не оставляя место для широких обощений. У них толстые и короткие шеи, мясистые уши, охочие до лапши, они, наверное, не любят друг друга высокою любовью, но они не пошлы.
Нет, они не пошлы.
А вот кто по-настоящему пошл - так это сам господин Иванов, испытывающий по собственным словам "какую-то пустоту, утомление" вместо любви или, хотя бы, элементарной жалости, и тут же через минутный переход начинающий учить доктора тому, как жить и на ком жениться. Сил его не хватает сплыть, так он ворочается, лишь попусту беспокоя окружающих. Даже стреляться стал, как и жену свою не любил, громко, при всех, чтобы никто не пропустил. Лишь одно втайне делал - проценты отсрочивал.
Слово "пошлость", если говорить о вульгарности, безвкусности, затасканности мыслей и побуждений, в значительной степени применимо ко всем героям данной драмы.
Слово "пошлость", если говорить о притворстве, тотальной лжи и кривлянии перед всеми, включая самого себя - это, извините, в первую очередь - Иванов. Наверное, в своём нормальном состоянии он был неплохим человеком. Но сейчас он болен депрессией (а я совершенно уверен, что это - болезнь, которую необходимо квалифицированно лечить), которая обострила самые низкие черты его характера.
Никакого "среда заела" и гибели среди царства пошлости тут нет и в помине.
Поимённо - кто эта среда?
Шабельский? Извините, но он как минимум находит в себе силы отказаться от брака ради денег, оставшись в своём состоянии приживала, причём его поступок, будучи сродни ивановскому, обставлен значительно мягче.
Зинаида Савишна? Разумеется, в свете вычета долга из приданого, что можно трактовать как торговлю дочерью, она выглядит мерзко. Но если сие - продавец, то не забудем, что в покупателях находится опять же главный герой.
Бабакина? Пожалуй, что она вполне могла бы сойти за "тёмную силу", да только гибнущего героя она никак не касается, а в развязке жестоко страдает сама.
Боркин? Надоеда, прожектёр, сплетник, - никому, правда, ощутимым образом не навредивший. Да и сплетня его про отношения в семействе Ивановых слишком похожа на правду, чтобы вызвать презрение к её автору.
Исключая совершенно одержимых игрой Косых и Авдотью Назаровну остаются Анна Петровна, Павел Кириллович, доктор и Саша. Каждый из них на свой лад пытаются спасти Иванова, и каждый - безуспешно. В них можно найти и честь, и совесть, и великодушие, и готовность действовать, и желание отдать без нытья, показухи и вселенской скорби. Вообще, по большому счёту, Иванова окружают неплохие люди.
И чё?
Психотерапевт и медикаменты, вот чё.
И никакая пошлость здесь ни при чём.
Это спектакль "Иванов", поставленный Волковским театром.
Показ был одним из премьерных, поэтому после него состоялось обсуждение. В его ходе я высказал то, что тезисно отражает первый текст. Второй есть ответная реплика на слова, прозвучавшие во время той же встречи. Третий - отзыв на рецензию, помещённую на фейсбуке.
1
Иванов в Волковском театре вопросов не оставил. Поэтому сложно писать об этом спектакле. Буквально всё ясно, всё прозрачно, чисто и честно в этом действе - почти с самого начала, и до самого конца. Практически о каждой актёрской работе можно сказать короткое "верю". Прекрасны все, но я скажу только о некоторых.
Первое - Иванов, потому что главный герой. Он показывает нам классическую картину депрессии. Ему бы на самом деле хорошего психоаналитика, да пропить курс антидепрессантов - глядишь, и спасли бы человека. А так собственную смерть он воспринимает с видимым облегчением. С моего места не было видно, как Иванов умирает, но в записи на экране я обратил внимание на замечательный жест, которым он, корчась в последних судорогах, посыпает себя листвой. Слава богу, кончилось - и для себя, и для всех вокруг.
Второе - Бабакина. Переходы настроения, происходящие на на её лице в зависимости от присутствия ли отсутствия хозяев, к которым она приехала в гости, демонстрируют нам обстановку в доме как транспарант. Это эпиграф к дальнейшим сценам.
Третье - Косых и Авдотья Назаровна. Это - единственные люди, по-настоящему захваченные своим делом и испытывающие реальные, а не придуманные эмоции. Особенно Косых, но, пожалуй, потому, что у него две сцены; если бы Авдотье Назаровне дали вторую - она бы выступила не хуже.
Это - особенные симпатии, но думая о возможных слабых местах спектакля я не могу выделить ни одного минуса, связанного с актёрской игрой. Прекрасен каждый исполнитель, стоит перечислить всех.
Единственным недостатком я бы назвал "разгон" первой сцены, когда Иванов и Боркин очень уж экзальтированно ведут свои роли. Потом к ним присоединяется столь же напряжённый доктор, и только появление Анны Петровны переводит всю эту взвинченную компанию в обычное русло. Первые минуты актёры как-то "притираются" к себе и окружающим, но после этой неловкости всё дальнейшее идёт без малейших сбоев.
-
Теперь о том, что происходит на сцене. Трудно понять, каким образом ансамбль Волковского достиг такого эффекта, однако сгущение атмосферы, общая духота, отсутствие в воздухе чего-то, необходимого для дыхания, почти физически ощущается в зале. Спектакль даёт две степени приближения - первое действие убеждает в том, что неосознанный источник страдания - давящая жертвенность Анны Петровны, которая не даёт Иванову хода к манящим и одновременно отталкивающим соседям. Второе действие, в котором этой преграды нет, совершенно определённо приводит нас к выводу, что душит и отравляет всё вокруг себя сам Иванов. Человек, который не в состоянии ни принять окружающую себя действительность, ни отвергнуть её, и от этого бесконечно противный другим и себе. Вдобавок он склонен видеть источник своих проблем в окружающих, хотя и отрицает это на словах. Но зачем же тогда он постоянно в обществе, ведь он не от жены бежит "в люди", и даже, мне кажется, не от себя. Ему нужна публика, он тоже хочет принести себя кому-нибудь в жертву, но, в отличие от Анны Петровны и Саши, ему жертвовать не только некому, но и - нечего.
Право, психоанализ и антидепрессанты.
Впрочем, финальная пилюля от доктора тоже неплохо выполнила свою задачу - умирая, Иванов ощутимо очищает воздух. Кстати, там, в общей свалке, и не поймёшь - сам герой стреляется, или кто-то другой его застрелил.
2
И маленькая добавка про театр абсурда, ставшая необходимой ввиду реплики, что высказал Валентин Степанов. Всё-таки то, что сделал Волковский, и то, что написал Чехов - ни в коем случае не абсурд. Да, доктор повторяет всё время одно и то же, но это всего лишь потому, что он - зануда. При этом это единственный персонаж, который не совершает за время спектакля ни одного поступка. Остальные - (каждый!) - при отсутствии видимого движения куда-то идут. Вектор есть у каждого, и только доктору отведена действительно совершенно особая, статичная роль. Это роль пружины, которая спустит курок. Она звенит от напряжения уже в самом начале, она сжата и недвижима лишь затем, чтобы в конце раздался выстрел. Всё остальное - жизнь без увеличительного стекла, жизнь как она есть.
Вот что бы был абсурд, это я сейчас вам скажу.
Смотрите. Мы можем рассматривать устройство пьесы как механизм, предназначенный для эвтаназии главного героя. Для этого все его детали следовало бы обезличить, демонстрируя зрителю лишь их функциональное назначение. Доктор - запал. Анна Петровна - направляющий паз. Саша - бустер. Лебедевы и Боркин - элемент питания: плюс и минус. Прочие - смазка, индикаторы, кулачки. Такой подход позволяет упразднить их психологию, лишить цвета и сэкономить сценическое время. У Чехова Иванов успевает пройти две петли, но пренебрегая деталями мы бы "вдвинули" первое действие во второе. То есть Иванов одновременно пришёл бы жениться и просить об отсрочке векселя, одновременно отвергал бы жертвы Анны Петровны и Саши, одновременно посылал бы к чёрту сентенции доктора и стрелялся бы из-за его слов.
Демонстрация такого функционала, вывод сути происходящего из обволакивающей её обыденности и дал бы нам пьесу абсурда. Что же касается Иванова в трактовке Волковского театра, то это всё-таки самый что ни на есть классический реализм.
-
3
С лёгкой руки Валентина Степанова легенда о "пошлости", которую демонстрирует постановка Волковского, пошла в народ.
Люди! Не верьте Валентину, а верьте лучше мне. Никакой пошлости там нет.
Разумеется, "Иванова" можно толковать и с той точки зрения, что вот мы имеем высокодостойного героя, которого заела среда. Это да - заедания со стороны среды мы имеем в избытке. Тут и глупые разговоры о мировой политике, плавно перетекающей в мировой закусон; и бабские сплетни о том, что женился-де из-за денег, а денег-то и не дали; и "у меня в бубнах туз, король, дама", - словом, классическая уездная трясина. Ну да - пошлость, в которой как налим ворочается наш блаженный Николай Алексеевич.
Но позвольте - а ну-ка, выньте-ка его оттуда!
Нетушки!
Сей налим есть плоть от плоти и кость от кости эта самая трясина и есть; достань его, да тряхни хорошенько, чтобы осыпалось, а в остатке-то чего?
Нет, друзья, никакой пошлости в этих людях нет. Их действительно до краёв занимает собственно процесс повседневного обитания, не оставляя место для широких обощений. У них толстые и короткие шеи, мясистые уши, охочие до лапши, они, наверное, не любят друг друга высокою любовью, но они не пошлы.
Нет, они не пошлы.
А вот кто по-настоящему пошл - так это сам господин Иванов, испытывающий по собственным словам "какую-то пустоту, утомление" вместо любви или, хотя бы, элементарной жалости, и тут же через минутный переход начинающий учить доктора тому, как жить и на ком жениться. Сил его не хватает сплыть, так он ворочается, лишь попусту беспокоя окружающих. Даже стреляться стал, как и жену свою не любил, громко, при всех, чтобы никто не пропустил. Лишь одно втайне делал - проценты отсрочивал.
Слово "пошлость", если говорить о вульгарности, безвкусности, затасканности мыслей и побуждений, в значительной степени применимо ко всем героям данной драмы.
Слово "пошлость", если говорить о притворстве, тотальной лжи и кривлянии перед всеми, включая самого себя - это, извините, в первую очередь - Иванов. Наверное, в своём нормальном состоянии он был неплохим человеком. Но сейчас он болен депрессией (а я совершенно уверен, что это - болезнь, которую необходимо квалифицированно лечить), которая обострила самые низкие черты его характера.
Никакого "среда заела" и гибели среди царства пошлости тут нет и в помине.
Поимённо - кто эта среда?
Шабельский? Извините, но он как минимум находит в себе силы отказаться от брака ради денег, оставшись в своём состоянии приживала, причём его поступок, будучи сродни ивановскому, обставлен значительно мягче.
Зинаида Савишна? Разумеется, в свете вычета долга из приданого, что можно трактовать как торговлю дочерью, она выглядит мерзко. Но если сие - продавец, то не забудем, что в покупателях находится опять же главный герой.
Бабакина? Пожалуй, что она вполне могла бы сойти за "тёмную силу", да только гибнущего героя она никак не касается, а в развязке жестоко страдает сама.
Боркин? Надоеда, прожектёр, сплетник, - никому, правда, ощутимым образом не навредивший. Да и сплетня его про отношения в семействе Ивановых слишком похожа на правду, чтобы вызвать презрение к её автору.
Исключая совершенно одержимых игрой Косых и Авдотью Назаровну остаются Анна Петровна, Павел Кириллович, доктор и Саша. Каждый из них на свой лад пытаются спасти Иванова, и каждый - безуспешно. В них можно найти и честь, и совесть, и великодушие, и готовность действовать, и желание отдать без нытья, показухи и вселенской скорби. Вообще, по большому счёту, Иванова окружают неплохие люди.
И чё?
Психотерапевт и медикаменты, вот чё.
И никакая пошлость здесь ни при чём.