Кому принадлежат улицы Москвы
Каждый день я хожу пешком по улицам и переулкам Замоскворечья. Это бывает в разное время - и ранним утром, и днем, и вечером, бывает, и глубокой ночью. И что я вижу…
Ранним утром, когда еще темно, улицы принадлежат детям. Разнокалиберные, сонные, они идут в школу, совершая свой ежедневный крестный путь длиной в десять лет. Дети проходят мимо одетых в комбинезоны дворников, чистящих тротуары от снега, скребущих асфальт жестяными лопатами, или скалывающих лед страшным инструментом - топором, приваренным к железной пике.
И когда идешь по переулкам, чувствуешь, что взрослые, тенями пробирающиеся к своим машинам, припаркованным неподалеку, или бредущие по направлению к ближайшей станции метро, не принадлежат этому темному еще утреннему миру. Тем более не принадлежат ему те, кто уже сидят в машинах и едут на работу. Они в своем собственном мире - это микрокосм машины, мирок, который согревают автомобильные печки и оживляют звуки, несущиеся из радиоприемников.
Чем ближе к метро, тем плотнее толпа спешащих людей с угрюмыми лицами. Дворников среди них почти не видно. Но они там. Остановитесь, прислушайтесь. И вы услышите, как скребет лопата асфальт.
Днем - или поздним утром - улицы переходят во владение бабушек. Они идут по магазинам, делают покупки или просто совершают свой ежедневный, прописанный врачами моцион. Бабушки двигаются медленно, осторожно, аккуратно выбирая, куда ставить ноги, обходя те места, куда падает снег, который счищают с крыш дворники. Снег этот падает тяжелыми грудами, разбивается об асфальт, который с таким тщанием чистили утром.
Мгновение, и дети, закончив ежедневную школьную повинность, высыпают на улицы, направляясь домой. Переулки снова принадлежат им. Но ненадолго. Они голодны, они спешат, у них масса очень важных дел.
Мимо проносятся машины, среди которых много больших черных джипов. Мы знаем, что в них едут взрослые серьезные москвичи. Знаем, но не видим их. Они скрыты от пешеходов. Они в своем мире…
Вечером улицы и переулки ненадолго заполняют спешащие домой люди. Это те, кто не в машинах, те, кто пользуется метро или трамваями.
После них улицы становятся прибежищем влюбленных парочек. Куда идут они по московскому холоду? Наверно, парни провожают своих возлюбленных… Они идут, держась за руки, иногда останавливаются и о чем-то говорят. Или целуются. Им в это время принадлежит не только улица - им принадлежит весь мир. И они не видят одетых в комбинезоны дворников, продолжающих свой ежедневный труд.
И, наконец, ночью, когда все влюбленные парни проводили уже своих девушек, когда отцеловались все пары в подъездах и под арками дворов, на улицах остаются одни дворники.
Среди них много киргизов, которых в Москве принято называть таджиками. Нет, таджики тоже есть, я не хочу сказать, что их совсем нет. И, конечно, дворники - люди простые. У них обветренные щеки, большие натруженные руки… Но несколько раз я видел такие интеллигентные лица, что мне было даже стыдно смотреть в глаза этим людям. И сразу думалось о том, как же плохо им было дома, что они предпочли работать дворниками на чужбине…
Ночью почти нет машин. Москвичи, главным образом, спят. За них бодрствуют дворники. У них много работы, надо подготовить город к завтрашнему дню, чтобы дети могли отправиться в школу, чтобы их бабушки смогли пойти в магазин, или совершить моцион, чтобы родители, закрывшись в машинах, смогли отправиться зарабатывать деньги.
Вы заметили, какое бы время суток я не описывал, на улицах почти всегда есть дворники. Их мало кто замечает, хоть и одеты они в комбинезоны, а звук скребущих асфальт лопат слышен далеко и узнается легко. Дворники - эти истинные владельцы московских улиц - как бы есть, и как бы их нет. Они не видны. Это московские невидимки.
Я даже не знаю, думают ли об армии невидимок, этих киргизов, которых принято считать таджиками, московские ксенофобы, когда ратуют за «освобождение» города от «понаехавших».
А ведь не дай Бог, если эти «понаехавшие» уедут.
Ранним утром, когда еще темно, улицы принадлежат детям. Разнокалиберные, сонные, они идут в школу, совершая свой ежедневный крестный путь длиной в десять лет. Дети проходят мимо одетых в комбинезоны дворников, чистящих тротуары от снега, скребущих асфальт жестяными лопатами, или скалывающих лед страшным инструментом - топором, приваренным к железной пике.
И когда идешь по переулкам, чувствуешь, что взрослые, тенями пробирающиеся к своим машинам, припаркованным неподалеку, или бредущие по направлению к ближайшей станции метро, не принадлежат этому темному еще утреннему миру. Тем более не принадлежат ему те, кто уже сидят в машинах и едут на работу. Они в своем собственном мире - это микрокосм машины, мирок, который согревают автомобильные печки и оживляют звуки, несущиеся из радиоприемников.
Чем ближе к метро, тем плотнее толпа спешащих людей с угрюмыми лицами. Дворников среди них почти не видно. Но они там. Остановитесь, прислушайтесь. И вы услышите, как скребет лопата асфальт.
Днем - или поздним утром - улицы переходят во владение бабушек. Они идут по магазинам, делают покупки или просто совершают свой ежедневный, прописанный врачами моцион. Бабушки двигаются медленно, осторожно, аккуратно выбирая, куда ставить ноги, обходя те места, куда падает снег, который счищают с крыш дворники. Снег этот падает тяжелыми грудами, разбивается об асфальт, который с таким тщанием чистили утром.
Мгновение, и дети, закончив ежедневную школьную повинность, высыпают на улицы, направляясь домой. Переулки снова принадлежат им. Но ненадолго. Они голодны, они спешат, у них масса очень важных дел.
Мимо проносятся машины, среди которых много больших черных джипов. Мы знаем, что в них едут взрослые серьезные москвичи. Знаем, но не видим их. Они скрыты от пешеходов. Они в своем мире…
Вечером улицы и переулки ненадолго заполняют спешащие домой люди. Это те, кто не в машинах, те, кто пользуется метро или трамваями.
После них улицы становятся прибежищем влюбленных парочек. Куда идут они по московскому холоду? Наверно, парни провожают своих возлюбленных… Они идут, держась за руки, иногда останавливаются и о чем-то говорят. Или целуются. Им в это время принадлежит не только улица - им принадлежит весь мир. И они не видят одетых в комбинезоны дворников, продолжающих свой ежедневный труд.
И, наконец, ночью, когда все влюбленные парни проводили уже своих девушек, когда отцеловались все пары в подъездах и под арками дворов, на улицах остаются одни дворники.
Среди них много киргизов, которых в Москве принято называть таджиками. Нет, таджики тоже есть, я не хочу сказать, что их совсем нет. И, конечно, дворники - люди простые. У них обветренные щеки, большие натруженные руки… Но несколько раз я видел такие интеллигентные лица, что мне было даже стыдно смотреть в глаза этим людям. И сразу думалось о том, как же плохо им было дома, что они предпочли работать дворниками на чужбине…
Ночью почти нет машин. Москвичи, главным образом, спят. За них бодрствуют дворники. У них много работы, надо подготовить город к завтрашнему дню, чтобы дети могли отправиться в школу, чтобы их бабушки смогли пойти в магазин, или совершить моцион, чтобы родители, закрывшись в машинах, смогли отправиться зарабатывать деньги.
Вы заметили, какое бы время суток я не описывал, на улицах почти всегда есть дворники. Их мало кто замечает, хоть и одеты они в комбинезоны, а звук скребущих асфальт лопат слышен далеко и узнается легко. Дворники - эти истинные владельцы московских улиц - как бы есть, и как бы их нет. Они не видны. Это московские невидимки.
Я даже не знаю, думают ли об армии невидимок, этих киргизов, которых принято считать таджиками, московские ксенофобы, когда ратуют за «освобождение» города от «понаехавших».
А ведь не дай Бог, если эти «понаехавшие» уедут.