Музыкальный талант

Sep 07, 2024 00:47


Этот рассказ, как и все мои прочие, правдив и потому хранится в моём запаснике памяти. Он сохранён на случай, если кому-либо понадобится исполнять классические произведения китайских композиторов.

Но, всё по порядку. События, о которых я расскажу, произошли в начале 1950-х, когда интернациональные отношения между СССР и Китаем были, мягко говоря, тёплыми и братскими. Простые люди, поглощённые повседневной суетой, не особенно осознавали смысл великой идеи побратимства с китайцами, т.е. с «узко-глазыми», но по указанию Партии дружно распевали: «Москва - Пекин, Москва - Пекин...». Эта песня коллективно исполнялась всеми, от пионеров до «туальденоровых старушек» в красных уголках домоуправлений. Вано-мураделевская музыка рвалась из каждого громкоговорителя, которыми были усыпаны улицы Ленинграда, как клопами матрацы его населявшего пролетариата. В простонародье эти громкоговорители назывались «пиздильниками», что отражало суть их продукта. Зачастую, среди интеллегенции можно было услышать, например:

- «А вы слышали что работники Кубани перевыполнили план по заготовке кормов и сенажа?»

- «Да, неужели это правда?»

- «Конечно, об этом по пиздильнику вчера передавали»

Или, помню, как сейчас, мама моего приятеля Доба (профессор биологии), входит в квартиру с тирадой, которую я сохранил в памяти, дабы донести её вам, читатель:

- Нет, вы слышали, что они по своим пиздильникам орут! «Жила бы страна родная И нету других забот, млять» !!!, lozn zey brenen... нет у меня других забот?!!!

С последующей Добиной рекоммендацией «им» идти в жопу.

Этот продукт Ленинградской трансляционной сети проникал на каждое предприятие, в каждый магазин, в каждый дом и в каждую коммунальную квартиру города. В любой семье было обязательным иметь на стене «тарелку» - репродуктор советской пропаганды, из которого и разносилось «Москва - Пекин» в перерывах между «последними известиями» и концертами скучнейшей камерной музыки.



Репродуктор "тарелка"



Для тех, кто подзабыл эту незабываемую песню, напоминаю, что её можно петь и сегодня, и на любом языке, по вашему вкусу и выбору:



Слова замечательной песни Вано Мурадели "Москва - Пекин"

Для непроких изгоев, ненавидевших «утром красят нежным цветом стены древнего Кремля», некоторым успокоением было лишь время середины дня, когда на час прекращалась эта радио-трансляционная пытка и включался метроном оповещающий население о том, что работники Ленинградского радио пошли на обеденный перерыв, дабы откушать дефицит их номенклатурной столовки.

Как я уже рассказывал прежде, будучи выращиваемым в нормальной еврейской семье, родители приобрели скрипку, дабы я смог развивать свой традиционно-еврейский талант. С этой скрипкой мне надлежало периодически появляться на улице и тащиться по направлению к Дворцу Пионеров, где родители меня определили в «кружок» обучения игре на этом проклятом инструменте. Проклятом, именно потому, что он доставлял мне массу неприятностей от моих сверстников, хулиганья послевоенного бандитского Ленинграда. Завидев меня плетущегося с уфутлярованым инструментом, зимой мне доводилось оказываться под обстрелом ледяных снежков, а летом под шквальным огнём хулиганских рогаток. Щит из выдавленного Чайковского (на папке для ношения нот) не предоставлял желанной защиты от агрессивных Ивановых, Поповых и Шкребцов того времени. Вот, потому этот инструмент и стал жертвой моего проклятия. К тому же, несмотря на мои  чрезмерные усилия по натиранию смычка канифолью, никаких путных звуков из моей скрипки извлечь мне было, практически, не суждено.  Поняв, что моя карьера не будет связана с филармоническим будущим скрипача, к моей радости, родители решили изменить их стратегию моих мучений и т.о. скрипка исчезла из предметов быта моего детства.

Однако, оказалось, что скрипкой не был ограничен инструментарий их арсенала пыток, предназначенных для воспитания еврейского вундеркинда, т.е. меня. Хотя, среди семейного инвентаря не было ни дыбы, ни «груши страданий», ни виолончели, ни арфы, ни гобоя, ни валторны и, даже, ни английского рожка, зато, в углу гостиной умостилось старое, проеденное жучком пианино, что и пришлось по вкусу экзекуторам маленького меня.

По чисто экономическим соображениям, мне была нанята старуха для истязаний пианинными гаммами и «Этюдами Черни». Старуха была упорна в деле развития моей лютой ненависти к музыке, она никогда не болела (что было моей постоянной надеждой перед каждым запланированным уроком) и всегда пахла чем-то отвратительным, хотя это могло быть лишь плодом моего буйного воображения.



Перед музыкальной экзекуцией

Между тем, природа наделила меня очень хорошим музыкальным слухом, что и послужило основой поражения старухиных ухищрений в её попытках отлучения меня от музыки.

Меня занимала игра «по слуху» популярных мелодий джазовых стандартов того времени прилетавших ко мне издалёка  на коротких волнах радио «Голоса Америки» сдобренного «бархатным» баритоном Виллиса Коновера.

Так случилось, что в одном со мной доме на Невском жил и мой ровесник, Боря Лейн, человек явно не калмыцких традиций, но, как говориться, он был «не семи прядей во лбу». Его среда комфорта находилась в пионеро-комсомолии и в абсолютно конформистском согласии с генеральной линией партии и правительства эсэсэсэрии, которая, как вы уже знаете, на данный момент была сосредоточена на пропаганде светлого будущего в «Москва - Пекин братья навек» коммунистическом бульоне. Помню, каким энтузиазмом подёрнулось Борино чело, когда он участвовал в моём выгоне из пионеров, выгоне из-за моей провинности - любви к джазу. Каким-то образом, он, таки, прослышал о моих музыкальных вкусах, что и сформировало его отношение ко мне, как к отпетому негодяю. На пионерских собраниях Боря клеймил меня, врага народа, диверсионно пропихивающего чуждую советскому человеку эрзац правильной музыки, «музыку толстых», т.е. джаза. Лексикон его мальчишеских речей украшался такими словами, от которых у меня по коже пробегали толпы мурашек и прочих насекомых. Почему-то, особенно болезненно воспринимались его слова отправляемые в мой адрес и выбранные для пущего укора, типа «режистёр». Поэтому, его обличительные речи звучали, примерно, как: «... в то время, когда весь советский народ трудиться на благо нашего социалистического общества, некоторые режистёры, тунеядцы (впоследствии я это слово соотнёс к пожирателю тунца, рыбы, о существовании которой в то время я не имел ни малейшего представления) мешают пионерам и школьникам ... и т.д.». И хотя выгон из пионеров, пока что, не означал автоматического вердикта - «расстрелять», сам факт изгнания изрядно портил мою кровь в соответствии с задачей Бори Лейна. В соответствии же с законом Бойля - Мариота, естественно, и моё отношение к Боре было сходным с его восприятием меня - тунеядца.

Однажды, музицируя в отсутствии старухи-цербера, я сделал открытие, прорыв в теории музыкальной гармонии, или, вернее, в теории её отсутствия. Оказалось, что если нажимать только на черные пианинные клавиши, то инструмент будет петь истинно китайскими мелодиями. Обратив на это моё пристальное внимание злоумышленника, я занялся совершенствованием моего исполнительного искусства китайской белиберды, в чём и достиг определённых успехов. Также, я понял, что для создания должного эффекта, помимо нажимания только на черные клавиши, было необходимо изображать лицом страсти китайской культурной революции, т.е. периодически закатывать глаза, раскачиваться на суле и подпевать что-то тарабарское, что, как бы, звучало чисто по китайски.

Теперь, вернувшись к началу этого рассказа, т.е. к описанию политической атмосферы любви ко всему МаоДзеДунскому, это моё музыкальное обнаружение открывало великолепные горизонты отмщения ненавистному Боре.

План мести возник мгновенно и уже на следующий школьный день я пустил слух о моём исключительном музыкальном даровании, что должено было бы быть отмеченным теми, кому был дорог советско-китайский любовный экстаз. Естественно, что те товарищи, которые не обратили бы внимание на это из ряда вон выходящее явление, рисковали бы своими пионерскими галстуками и шеями, на которых они болтались. Слух пополз и через короткое время на перемене между уроками ко мне подошёл Боря Лейн. Я заметил, что он мялся не осмеливаясь обратиться ко мне, исключённому, хотя до той поры нерешительности в обращении ко мне за ним не наблюдалось.

Я разрядил эту неловкость ситуации вопросом:

- В чем дело, Боря? Что тебе надо от меня на этот раз?

- Послушай, я тут узнал, что ты увлёкся китайской музыкой и смог достичь исполнительского успеха

- Да, Боря, ну и что тебе до этого? Тем более, что я уже исключённый пионер, враг народа?

- Ну, это дело поправимое, и если ты не против, то я бы хотел тебя попросить дать мне возможность послушать твое исполнение какой-нибудь китайской песни. . . а?

- Это можно устроить. Приходи ко мне домой сегодня после школы и я тебе сыграю. Но, я не играю китайских песен, а играю серьёзные китайские симфонические произведения серьёзнейших китайских композиторов.

И Боря рассыпался в благодарностях за моё согласие устроить ему такое удовольствие-концерт.

Стоит ли говорить о моём ликовании в предвкушении грядущего оболванивания идиота!

Старинный (буржуазный), спиральной пружины медный колокольчик у двери черного входа дал знать о приходе Бори сразу же после возвращения из школы. «Значит в нетерпёж!» - подумал я и отпер дверь. Боря был явно взволнован и его сместившийся  с центральной позиции пионерский галстук откуда-то сбоку отражал цвет его семитской физиономии. Такое начало предвещало экстраординарное событие, которое, как я понял, следовало запомнить навечно, как, примерно, даты съездов КПСС требуемых системой советского образования. Именно поэтому, я и пронёс это воспоминание до сей поры, поры, когда вы, читатели, сможете получить удовольствие от издевательства над советским пионером Борей Лейным.

Боря прошёл в гостиную комнату нашей двухкомнатной коммунальной обители и уселся на венский стул, любезно предложенный хозяином ситуации.

- Итак, с чего начнём? . , поинтересовался я у званного гостя

По всей видимости, Борины познания в номенклатуре китайских композиторов не на много превосходили мои, которых не существовало в принципе. Поэтому, Боря предложил мне начать концерт с чего я захочу сам. У меня не было никаких возражений против такого волеизъявления гостя, а потому, я резво уселся на вертушку пианинной табуретки. Заранее приготовленные ноты «Этюдов Черни» с моей надписью заголовка «Москва -  Пекин», композитор Куй Тци Чао, водрузились на крышку клавиатуры, где им и было место находиться.

Выдержав паузу с закрытыми глазами и мысленно откинув фалды воображаемого фрака, я приступил к исполнению первой части многочастной симфонии. Первый аккорд сотряс хрустальные вазы в застеклённом серванте, вслед за чем, последовал шквальный каскад музыкальной абракадабры черных клавиш оторопевшего пианино. Т.е. начало было в режиме крещендо, что повлекло за собой следующее пятиминутное продолжение в том же бравурном стиле. По моему расчёту, такое вступление должно было произвести положительный эффект на Борю, утвердив его в мысли о всепобеждающей идее плакатного коммунизма, обычно сопровождаемого четырьмя профилями двух усачей, Энгелься и лысого Ленина.

Теперь, по моему сценарию, следовало перейти к музыкальному воплощению исторической панорамы херовости жизни при капитализме, выраженном в страданиях всего прогрессивного китайского человечества, что я и изобразил широким пробегом по всем черным клавишам имевшейся в моём распоряжении клавиатуры. Теперь, черные клавиши семейного пианино пели в минорном стиле китайского крестьянина, уныло собирающего рис на полях китайского же помещика, толстеющего за счёт марксовской теории прибавочной стоимости. Эффект раскачивания на табуретке и закатывания глаз, по моей идее, должен был усилить и без того жуткое впечатление диезно-бимольной симфонии.

Да, перед приходом Бори, и будучи изощрённым садистом, я поставил небольшое зеркальце заднего вида на полку инструмента, так, чтобы я мог наблюдать за реакцией приглашенного. То, что я увидел, повергло мой организм в конвульсивно-истерическое состояние плоти и духа. Боря сидел с открытым ртом и держался обеими руками за края венского стула. Он раскачивался взад-вперёд, вторя ритмической окраске исполняемого шедевра.  В какой-то момент, мне даже показалось, что на его чернявых семитских глазах навернулись слёзы. Я понял, что эмоциональная составляющая моего исполнения достигла цели и Боря был покорён произведением великого Куй Тци Чао в моей индивидуальной интерпретации.

Была пора переходить к коде, энергичной, стремительной характером заключительной части, утверждающей основную идею победы китайского пролетариата и гибель мировой буржуазии. К этому моменту приступы животных колик становились всё более и более непереносимыми. Я заставлял себя не смотреть в зеркало, чтобы не сорвать, не провалить это действо. Самым сложным оказалось напряжение сдерживания приступов гомерического хохота, что мне всё же удавалось подавить вплоть до окончания игры.

И вот, апофеоз события! Последние, заключительные жизне-утверждающие аккорды исполненные мощнейшими ударами по басовой части черной клавиатуры. Воздух содрогнулся от моих чрезмерных стараний... и вдруг раздался апокалиптический грохот, фортисимо какого-то гиганского барабана сопровождённое человеческим криком нечеловеческой силы. Еще звучали басовые струны моего инструмента когда я обернулся.

Я увидел непередаваемое зрелище распростёртого на паркете тела Бори Лейна бьющегося не то в агонии, не то в конвульсиях апоплексического удара. Рядом ещё откатывался треногий остаток буржуазного венского стула и его четвёртая нога. Этот пережиток капиталистического прошлого не вынес эмоций раскачивающегося в такт китайской какофонии Бори и благородно пожертвовал своей ногой для создания эффекта удара во все литавры и пушки Шостоковича, дабы усилить симфонический эффект исполнения его хозяина.

Халелуя!!!

Что было потом? Да, не помню в точности, но уверен, что я, таки, получил по жопе от моего папочки за сломанный стул - свято хранимую частицу пережитков проклятого не коммунистического прошлого. А обещание моего восстановления в ряды пионеров, Боря выполнил и я, как бы, снова вступил в это гавно.

Прошли годы, воспоминания этой истории и не убитая любовь к музыке подарили мне много радости в жизни. Наверное, вот это моё сочинение и исполнение может стать достойной эпитафией на могиле моего музыкального таланта, хотя к выше-описанному происшествию оно не имеет, ровным счётом, никакого отношения.

https://www.youtube.com/watch?v=UA8osP3jmDI

Смеркалось . . .



YouTube link to Oblivion

Previous post Next post
Up