Мария Каленчук: Я не волнуюсь за судьбу русского языка
Мария Каленчук: Я не волнуюсь за судьбу русского языка. Из всех инноваций он возьмет только то, что заложено и разрешено его системой.
Мария Каленчук: То, что русский язык нуждается в нашей поддержке, - это явно. Причем, он нуждается в нашей поддержке не только при его продвижении за границами нашей страны. Это тоже важно. Но он нуждается в нашей поддержке в первую очередь внутри страны. Мы должны делать все, чтобы сохранить русский язык, не мешая при этом ему развиваться по его собственным внутренним законам. Вот это и будет наша дань уважения к языку и к нашей культуре.
Мария Леонидовна Каленчук, заместитель директора по научной работе, доктор филологических наук, профессор по специальности "русский язык", заведующая отделом фонетики Федерального государственного бюджетного учреждения науки "Институт русского языка имени Виктора Виноградова" Российской академии наук. Научными интересами Марии Леонидовны являются фонетика, филология, орфоэпия.
Надо сказать, что вообще в последние несколько лет в обществе наблюдается очень значительный интерес к русскому языку. Это связано с разными причинами и неязыкового, нелингвистического характера - с социальными. Но то, что русский язык нуждается в нашей поддержке - это явно. Причем, он нуждается в нашей поддержке не только при его продвижении за границами нашей страны, это тоже важно, но он нуждается в нашей поддержке в первую очередь внутри страны. Мы должны делать все, чтобы сохранить русский язык, не мешая при этом ему развиваться по его собственным внутренним законам.
И наивно думать, что мы можем руководить развитием русского языка. Здесь та позиция, что мы должны наблюдать, фиксировать, закреплять в словарях, пропагандировать на радио, на телевидении, в школьных учебниках. Но язык, как и любая система, в общем развивается по своим внутренним законам. И люди, которые думают, что можно приказать говорить по-другому или строить фразы по-другому - это люди, которые абсолютно не разбираются в сути данной проблемы.
Русский язык в наше время развивается точно так же, как он развивался всегда. Я не вижу абсолютно ничего особенного. Более того, я совершенно не разделяю ту истерию по поводу судьбы и существования нынешнего русского языка, которая широко поддерживается и средствами массовой информации, и многими деятелями культуры. Я бесконечно слышу "русский язык умирает", "культура русского слова на одре лежит". Но, знаете, если почитать газеты, публицистику взять начала XX века, и если не смотреть на дату издания этих газет, все будет абсолютно то же самое. Это обычная особенность интеллигенции, особенно гуманитарной интеллигенции, хотеть, чтобы почти ничего не менялось.
Именно те люди, для которых русский язык является формой их профессионального существования - артисты, лингвисты, учителя - для них очень болезненны любые изменения в языке. И это не только сейчас, это было всегда так. Всегда кажется, что так, как было вчера, лучше. Но в языке, как и во всех остальных сферах жизни, так не бывает.
Я работаю в Институте русского языка имени Виноградова Российской академии наук. И одним из основных направлений нашей научной работы является то, что мы должны выполнить две функции. Во-первых, мы должны сделать то, что принято в мировой лингвистике называть документированием языка. Мы должны фиксировать различные изменения. Потому что эти изменения очень часто происходят малозаметно для нас. У слов меняется значение, меняется место ударения. Более того, меняется даже иногда написание, хоть и значительно реже, чем другие проблемы, связанные с языком.
А на следующем этапе, собрав все зафиксированное, лингвисты должны принять решение о норме, о том, что из этого рекомендовать, что запретить. Если рекомендовать, то мы ведь не просто говорим "это хорошо", мы должны соотнести разные варианты между собой. Мы должны сказать "это хорошо, а вот это еще лучше", потому что это соответствует тенденции развития. Мы должны сказать "это современное, а вот это уже немного устарело", или наоборот - "это современное, а это совершенно новое, молодое, только-только появившееся".
Если что-то запретить, то мы тоже должны запрещать по-разному. Потому что мера нарушения норм может быть разной. Это может быть легкая, когда мы просто скажем "не рекомендуется", а, может быть, какой-нибудь "портфель" или "документ", когда мы скажем "грубо неправильно". И вот этот процесс фиксации языка и его нормализации и потом описания, закрепления в словаре - это одно из основных дел, которые делает наш институт.
Удивительно то, что изменений происходит очень много, а общество почему-то волнуют одни и те же слова. Такое впечатление, как будто бы назначены какие-то точки в языковой системе быть лакмусовыми бумажками культурной речи. Это абсолютно искусственно. Для языка ударение в слове "звонишь/звонишь" так же точно, как, скажем, "включить/включишь" и так далее. Давайте по порядку.
Вот "звонить/звонишь/звонишь/звонят/звонят/позвонят" и так далее. Почти все культурные люди нервно вздрагивают, когда слышат вот это вот "звонит, он мне позвонит, перезвонит" и так далее. А с точки зрения логики развития языка совершенно ясно, что будущее за этим вариантом, как бы оно ни казалось нам на данный момент режущим слух. Дело в том, что последние 100 лет в русском языке идет однонаправленный процесс. Практически все глаголы на -ить поменяли место ударения.
Посмотрите, известные всем строчки "и зима катит в глаза". Мы скажем сейчас "женщина катит коляску по улице"? Никогда. А в чем разница "звонит" и "катит"? Ни в чем. Это один и тот же класс глаголов. Просто в разных глаголах, в разных словах этого класса вот этот процесс изменения места ударения начался в разное время и идет с разной скоростью. Еще полвека назад (а для языка полвека, поверьте, это просто ничто, язык обычно более глобальными эпохами мыслит) считалось нормой, единственно правильным ударение "варит", "солит", "он дружит". Сейчас мы эти формы с таким ударением даже как запрещенные в словарях не указываем, потому что они стали совершенно неактуальными. Их можно встретить только в классической поэзии.
То же самое происходит со всеми глаголами на -ить. Просто скорость вхождения в норму нового ударения разное. И, например, если для глагола "включить" все словари еще 10 лет назад писали так: "он включит, неправильно - включит", то сейчас мы уже так сказать не можем, потому что "включит" стало широко распространено в речи образованных культурных людей. Скажу вам по секрету и даже не покраснею: я говорю "он включит свет". Хотя умом я знаю, что положено говорить "он включит свет".
Вот в новых словарях, изданных в нашем институте, мы уже пишем аккуратно: "он включит, допустимо младшее - включит". Этой пометой мы показываем, что, во-первых, раз допустимо, значит это уже вариант нормы. Это новый, еще только появившийся, младший, как мы говорим, вариант нормы. Но несомненно, что с этими словами, если про "звонит" пока мы пишем "не рекомендуется", но я очень подозреваю, что при переизданиях надо будет писать так же, как про "включит" - допустимо младшее. Здесь абсолютно бессмысленно пытаться остановить этот процесс. Он не случаен. Это не дань моде и не то, что многие думают, что мы опускаем культурную речь до уровня толпы. Здесь следование внутреннему языковому закону: изменение места ударения во всех словах на -ить, во всех глаголах на -ить. А, следовательно, раз действует закономерность внутриязыковая, она будет действовать до тех пор, пока это не будет исчерпано системой.
Если в 1990-е годы просто включали телевизор, то просто коробило от речи всех. И даже было некоторое такое желание эпатировать всем, что ты говоришь. Как бы интеллигентность вдруг стала не в моде. Был такой момент. Сейчас я совершенно явно вижу изменение ситуации. Более того, не знаю, обратили ли вы внимание, что очень часто теперь, когда формулируется требование к работнику, пишут "владение персональным компьютером", "умение пользоваться оргтехникой" и "хорошее владение русским языком".
Еще 15 лет назад этой формулы просто не было в массовых объявлениях. Мне кажется, что что-то немножечко изменилось. Я по крайней мере хочу на это надеяться.
Я знаю, что я не права, но я всегда говорю своим студентам, что по одежке встречают, а по речи провожают, переиначивая известную всем поговорку. Мы очень часто составляем впечатление о человеке, особенно первичное, по тому, как он говорит. Вы знаете, у Корнея Чуковского в его всем известной замечательной книге "Живой, как жизнь", есть такая одна миниатюра. Когда он отдыхает, лежит на пляже, и рядом с ним лежит невероятной красоты женщина. И день за днем он любуется этой женщиной. И он все время повторяет в себе строчки "В ней все гармония, все диво". На третий день красавица открывает рот и говорит "Ну и взопрела я на этом пляжу". И все, вся эта аура красоты мгновенно исчезает. Я ничего не могу с собой сделать, хотя я понимаю, что я не права. Но когда человек говорит "звонит", я невольно это регистрирую в своем сознании. Это не значит, что для меня это оценка, что человек плохой. Но то, что я могу относиться к этому индифферентно, это не так. Я это замечаю, а значит, я это оцениваю.
В течение очень многих лет я - один из руководителей экспертизы школьных учебников по русскому языку. И надо сказать, что многое здесь изменилось. Дело в том, что раньше в принципе игнорировалась устная речь в школе. Я имею в виду преподавание русского языка. Вся школа была ориентирована на, как еще 100 с лишним лет назад наш знаменитый лингвист Бодуэн де Куртенэ говорил, что язык предъявляется в костюме письма. Вот так учили меня. Нас совершенно не учили разговаривать. Мы получили поколение, не одно, а много поколений людей, не владеющих публичной речью, которые могут быть очень умные и очень начитанные, и очень правильные, но только понять это очень трудно. Потому что просто поколение людей, которые не умеют разговаривать перед публикой. Может быть, у себя на кухне умеют. Но это разные вещи - публичная речь и бытовая речь. Люди в этом не виноваты, потому что школа полностью игнорировала эту сторону подготовки.
Вы знаете, что еще в дореволюционной школе курс риторики, то есть обучение правильной речи, как, впрочем, и латыни, начинался с первого класса. Риторика была одним из самых основных предметов школьного курса. Затем в течение многих-многих десятилетий складывалось впечатление, что школа, а на русский язык ведь тратится огромное количество учебного времени, больше, чем на любой другой предмет в школе, и с первого по одиннадцатый класс, то есть просто невероятный объем учебного времени. Но складывалось такое впечатление, как будто для школы самое главное на уроках русского языка - это научить писать "собака" через "о" или через "а", ставить запятую перед "как" или не ставить запятую перед "как".
Но ведь мы должны понимать, что оттого, что человек знает, где поставить запятую, он от этого ни умнее, ни культурнее, ни интеллигентнее, ни образованнее не будет. Это технический навык. На это просто надо натаскать. И школа просто игнорировала то, что именно на уроках русского языка надо учить говорить, говорить не просто, что ударение ставить правильно, а говорить логично, разнообразно, ярко, небанально, имея собственный индивидуальный стиль речи, развивать языковой вкус, языковую интуицию. Это все те задачи, которыми раньше школа вообще не занималась и игнорировала их. Кажется, что сейчас это не так, что медленно, но начинает меняться. Но для нас всегда эталоном являлась телевизионная речь.
Откуда человек больше всего получает информации? Радио мы практически перестали слушать, кроме музыкального, а, следовательно, постоянно включен телевизор. Это тот источник нашего представления о том, как надо говорить. Я вообще не очень понимаю, что это значит "язык в крови". Я могу понять, что язык из семьи, с детства хороший язык - это я понимаю. Я должна сказать, что поскольку я требовательна к тому, как говорят у меня в семье, я обязательно поправлю, у меня дети и внуки все говорят замечательно по-русски, не потому что я сознательно над этим работала, но по-другому быть просто не могло.
Конечно, можно обучить говорить правильно - да, а вот говорить ярко и небанально - не всегда, потому что речь - это просто отражение ваших мыслей. Если у вас все серо в голове, то вряд ли речь будет яркой.
Традиционно вообще считалось, что в основу русского представления о норме произношения положен был московский говор. И это еще с XVII века так было. И надо сказать, что московский говор очень легко без всякой борьбы стал восприниматься как национальный стандарт хорошей речи. Конечно, хочется сказать, что это потому, что Москва - столица. Но мы знаем очень много стран, где столичный говор не является национальным стандартом. В Великобритании хорошая речь - это Оксфорд или Кембридж, но не Лондон. Если вы хотите в Великобритании сделать хорошую карьеру, особенно политическую, вы должны выправить вытравить лондонский акцент. Он воспринимается как плебс, сниженное. Поэтому было недостаточно только того факта, что московский говор - это говор столицы. Хотя, конечно, обаяние столичное всегда на людей определенное воздействие оказывало.
Дело в том, что в силу чисто случайного географического фактора Москва очень хорошо расположена. У нас в зоне распространения русского языка есть два основных наречия (это все знают) - севернорусское и южнорусское.
Но ведь понятно, что граница по карте между севернорусским и южнорусским не может проходить по прямой черте, не может быть, что в этой деревне окают, а через два километра акают. Так просто не бывает.
Между северно- и южнорусским наречиями всегда проходила на карте узкая полоска так называемых среднерусских говоров. Это языковой компромисс. Это говоры, в которых одна черта - южная, вторая - северная, третья - южная, четвертая - северная. И, следовательно, язык этих среднерусских говоров не вызывает абсолютно резкого неприятия ни у южан, ни у северян. И в зоне среднерусских говоров расположен единственный город, что в XVII веке, что сейчас - это Москва. Это абсолютнейшая случайность. И поэтому так легко московский говор был положен в основу общенационального стандарта.
Если говорить про произношение, то мы с вами знаем, что в течение нескольких столетий у нас параллельно с московским литературным произношением существовало и петербургское произношение, которое тоже признавалось и признается нормативным, правильным и культурным. И еще 50 лет назад между московским произношением и петербургским насчитывалось достаточно много различий.
Если москвичи говорили "я ищу", петербуржцы - "я ишчу". Если москвичи говорили "семь", петербуржцы - "сем". И многое, многое, многое другое.
Но с каждым следующим поколением людей различие речи между москвичами и петербуржцами съеживалось. И сейчас молодые петербуржцы и молодые москвичи говорят практически одинаково. Опытный фонетист услышит некоторый след вот этих различий. Но обычный человек не заметит. Ну а причиной все то же самое телевидение. Все смотрят одно и то же телевидение вне зависимости от того, где они живут.
Теперь про региональные разновидности. Одно дело - это диалекты. Это язык деревни. Прошли те времена, когда по отношению к русским диалектам использовались только такие слова: искоренение, запрещение и так далее. Вы знаете, сколько было защищено диссертаций по методике преподавания русского языка в школе, в которых в заглавиях были "искоренение диалектов" и так далее? А ведь на самом деле это этически невозможно. Значит, ребенок приходит в школу. И ему говорят, что то, как говорят у него дома, как говорят его родители, бабушки и дедушки - это неправильно и некультурно.
В такой диалектной среде ребенок должен уметь быть билингвом, то есть одновременно пользоваться двумя разными языковыми системами: дома - на одном типе русского языка, а в условиях обучения, официального общения - пользоваться русским литературным языком.
В разные моменты нашей истории количество иностранцев, желающих изучать русский язык, разное. И разные причины их желаний. Если в течение многих лет это была особая любовь к русской культуре, это желание читать Толстого или Достоевского, которого так любят за границей, на языке-источнике, то затем это стало приобретать либо более политизированную окраску, либо более прагматичную окраску. И в наше время, конечно, есть много людей, которые испытывают пиетет перед русской культурой и историей, но все-таки в большинстве своем прагматический аспект, и в этом нет ничего плохого. Чем больше ситуаций, в которых людям может быть полезно изучение русского языка, тем лучше для русского языка и для страны.
Сленг - это возрастная болезнь, которой мы все болеем. Скажите, пожалуйста, вот мне говорят, что молодежь, она так говорит, сяк, вот олбанский язык. Я без помощи внучки вообще не могу. Одна моя молодая сотрудница, поехав в командировку в Петербург, присылает мне оттуда СМС-ку, про одного человека она мне пишет "он пупсег". Я думаю - что это такое? Внучка мне объясняет: он пупсик. Это олбанский язык.
А вы можете себе представить ситуацию, что этот человек приходит устраиваться на работу в приличную фирму и в заявлении пишет олбанским языком. Это абсолютно невозможно. У человека в голове есть регистр, где можно и как по-разному. До тех пор пока этот регистр работает, когда человек умеет переключать сленг, я не говорю сейчас про профессиональный сленг. Профессиональный сленг - это, естественно, у нас у всех, когда физики называют синхрофазотрон кастрюлей. Они же не пишут так в научной статье "использована была кастрюля номер такой-то".
Молодежный сленг - это игра, это радость жизни, это желание посмеяться, это ощущение очень важное для молодежи принадлежности, что мы свои, некоторой замкнутой социальной группы. Потому что сленг дает сигнал "я свой, я говорю так же, как и ты". С возрастом у всех проходит. Если человек в 50 говорит на молодежном сленге, так же как его 15-летние дети, это странно, но это редчайший случай. Поэтому совершенно не разделяю по этому поводу всех страданий многих. Это не умирание культуры. Сленг был всегда. Это нормальная форма. Как развивались, так и будем развиваться. Развиваться будем по закону русского языка. Не по закону общества, не по законам истории, а по законам языка. Язык - это строгая система, в которую заложено очень много законов, тенденций, закономерностей. Как и любая система, система устойчивая, система, которую не так легко разрушить, система, которая умеет сама сопротивляться. И из всех возникающих по разным причинам вокруг инноваций язык возьмет только то, что все равно заложено и разрешено его системой. Если что-то системой не разрешено, язык это все равно не примет и через какое-то время отвергнет. Я абсолютно не волнуюсь за судьбу русского языка.
Читайте интервью полностью и смотрите видеосюжет в источнике:
https://otr-online.ru/programmy/bolshoe-intervyu/mariya-kalenchuk-takoe-15513.html