все о том же.
Еще не так поздно, но уже темно - осень. Впереди возвышается монументальный Елоховский собор, строгий, правдивый и вызывающий уважение. Словно жесткий, но справедливый родитель.
- Господи, ты разве не видишь, что они творят? - рядом раздается тяжелый вздох.
И все бы хорошо, но это вздох принадлежит практически атеисту. Нет, он, конечно, верит в силы Вселенной, может, даже незримого ЕГО, но эти все церкви и прочая атрибутика … Уже давно у всех нас вызывают отторжение. Слово «православный» получило свой синоним - дурак.
Мы, как и положено хипстерам современному поколению, узнаем новости из гаджетов. До айфонов не доросли, но и прочие годятся - фэйсбук любезно нам подсказывает, что творится в мире.
А в мире : веселого молочника обвинили в поддержке геев за изображенную на упаковке радугу, запретили оперу Иисус Христос - суперзвезда, и Пушкину с его попами тоже досталось. ОНИ(о, как ОНИ мелки и одновременно пугающе настоящщщи по сравнению с кинговским ОНО!) добились того, что пишу этот пост про православных и дураков и думаю - а это оскорбление верующих?
В душе даже пробивается ростком ностальгия по еженочному намазу в Казахстане. По прекрасным мусульманским семьям, куда я хаживала, где мне пихали в карманы баурсаки, после того, как я уже до отвала наелась плова… и смущенно и горделиво рассказывали об имеющейся у них странице настоящего Корана. Кажется, у каждой второй казахской семьи есть эти страницы, но они свято верят в бумажную защиту от пуль. И я не удивлюсь, если это правда. Вера - такая ненавязчивая, но сильная, она многое может.
но не вернешься же в Казахстан? Пробовали.
Популярный нынче рефрен надовалить вновь в воздухе. И в моей голове тоже. Если раньше мне лично удавалось не обращать внимания на дураков, то сейчас они начали нешуточно раздражать. Да, среди моих знакомых таких - мерзкое словосочетание - православных активистов нет, и это хорошо, но иногда мне бы хотелось. Узнать о них побольше. Что за люди, откуда они, кто положил им это говно в голову. Они что, совсем не слушают хорошую музыку и не читают книг? Я знаю ответ, но меня всегда он потрясает. Нет, правда. СОВСЕМ СОВСЕМ НИЧЕГО НЕ ЧИТАЮТ?
Желание разные, даже хочется схватить их за воротник, хорошенько потрясти, посмотреть в глаза и заорать: что вы делаете? Но потом, я знаю, взгляд столкнется с их взглядом - пустым, уверенным в своей правоте - и руки опустятся. А потом еще в суд попадут, начнут молебны устраивать под окнами…. Это такой порочный круг, чтобы ты ни делал, это спровоцирует шакалов на новые подвиги.
И вот, мы сидим в кафе, немного подавленные, обсуждаем Германию и «в-какой-стране-будут-жить-наши-дети».
Кафе маленькое, армянское, все с той же Сусанной Христофоровной. Но самой хозяйки нет, народу необычно много, и гости уже порядочно хороши. Мужчины и женщины краснеют, улыбаются, глаза бегают, вот-вот начнутся песни. Один посетитель со сморщенным, но добрым лицом встает, слегка шаркая, идет к музыкальному автомату. Долго с ним беседует, тот отказывается идти на компромисс. Мужчина улыбается, сегодня он не настроен ни с кем ругаться, и широко размахнувшись, поворачивается к нам.
- Друзья! - как хороший оратор или плохой тамада начинает он.
- Я бы хотел спеть!
Мы все насторожились. Чего ожидать - Лепса или Стаса Михайлова? Хотя мужчина выглядел как дальнобойщик. Наверняка Круга.
- Но, увы, автомат сломался, и у меня просьба! Не могли бы вы мне подпеть?
Народ оживленно реагирует, хлебом уже все наелись, вот и зрелища.
Тут мужчина немного сжался, чтобы выпустить звук. И начал:
- Луч солнца золотого …
Глаза его закрылись, лицо еще больше сморщилось, да и весь сам он как-то скукожился от удовольствия. Голос лился хорошо, как приятная водка, настоянная на кизиле. Он мастерски управлял залом, подходил к каждому, жал руки, обнимал и всячески показывал : мне с вам хорошо, и песня хорошая, поете вы прекрасно, и вообще - ах какой вечер!
Он абсолютно счастливый после этого ушел домой.
Мы сидели и тоже улыбались.
За окном по-прежнему строго возвышался Елоховский собор. Но теперь казалось, что даже как-то немного ласково.
Будто спрашивая, по-отечески журя:
- Что ж вы делаете-то, а?