Раппапорт "Лондонская аномалия"
...Впервые попав в Лондон в конце 80х годов, я был им очарован, но позднее начав в нем работать, я разочаровался не только в городе, но и в современной архитектуре, которую любил со студенческих лет.
И вот теперь я поймал себя на новом чувстве восхищения архитектурой, в котором старая и новая лондонская архитектура вились в совершенно новом облике и в тесном союзе, который можно было теоретически предвидеть, но видеть который воочию оказалась все равно неожиданным.
…в другой архитектурной среде новая лондонская архитектура не стала бы ничем примечательным. И что держит ее именно лондонский контекст с его особой теснотой, разнобоем, темным кирпичом и какой-то немного чопорной, немного простоватой обособленностью от мира.
Трудно сказать, в какой мере на самом деле архитекторы , строящие в Лондоне игнорируют и в какой успешно используют этот контекст. Поскольку ни по масштабам, но и по композиции, ни по материалам тут нет ни малейшего намека на преемственность напротив - налицо как будто полное невнимание к окружению. Но в этом невнимании и самостоятельности оказался схваченным и удерживаемым самый дух лондонского индивидуализма.
Выходит, что здесь между контекстом и новой архитектурой складывают такие отношения, в которых это невнимание, ничего общего не имеющие с пресловутой ансамблевостью, и, скорее, нарушающее все мыслимые признаки ансамблевости, как раз и делает эти архитектурные или средовые гибриды, удивительно яркими и я бы даже сказал «неземными».
Смысл этой неземной красоты или драматизма не так-то легко свести к каким-нибудь свойства или принципам. Ведь эти сооружения образуют крепчайший союз как раз потому, что совершенно не обращают друг на друга внимания. Ни малейшей попытки подстроится - сохранить масштабы, размеры, ритмы, стилистические черты, цвет и фактуру. А если какое-то совпадение и остается, то оно, своей внесистемностью, лишний раз подчеркивает свой абсолютно случайный характер и независимость от принципов.
Эта внесистемность и исключает то агрессивное пренебрежение, которое могло бы быть привнесено принципом fuck context. Тут нет логической структуры - эта сращенность, совместность, совмещение несовместимого было бы близко к абсурду. Но и понятие абсурда тут не совсем уместно. Абсурд мог бы появиться тут только при условии какого то внешнего расчета на стороннее восприятие, или в случае саморазрушительного пренебрежения собственными интересами. А тут не ни того ни другого. Собственные интересы неукоснительно соблюдаются в границах новых построек, а внешнее впечатление полностью игнорируется и не всплывает в сознании авторов.
Парадокс же состоит в том, что мы, наблюдя извне результат такого пренебрежения и видя его блистательный синтетический эффект, подсознательно приписываем ему какой-то тайный умысел, хитрость и изысканную композиционную методологию.
Даже осознав тщетность такого приписывания, мы остаемся в недоумении, так как кажется, что в других городах такое не встретишь. Городская среда Лондона обладает - при этом только в центре - какой то врожденной способностью к семейной жизни и к соседствам, так что каким бы ни было соседство гигантского сверкающего сталью и стекла с убогой, почерневшей от времени кирпичной кладкой, старомодным порталом и чопорной оградой. И вот эти столь разные архитектурные существа или организмы
И столь равные в своем достоинстве и самосознании стоят рядом никак не обижая и не угнетая друг друга. От этого на современные знания распространяется то же чувство достоинства, которого они в других соседствах уже не сохраняют и производят впечатление надутых и пустых самозванцев.
Все этот делает расплывчатым и неопределенным участие в их постройке архитекторов. Потому что итоговый образ зданий мы, по инерции, приписываем мастеру, а на самом деле он тут возникает возможно независимо от архитектора, либо даже вопреки ему. Среда умело и ненавязчиво поправляет архитектурные амбиции и придает им тот полный таинственности и достоинства вид, который на других местах архитекторы воспроизвести не в силах. Возникает странное, не имеющее исторического подтверждения ощущение, что современные архитекторы в Лондоне, ступившие на путь модернизма позже европейцев и американцев, каким-то образом всех ухитрились обогнать и достигли невиданного индивидуального мастерства.
Обнаруживается, особая ни с чем не сравнимая креативность города и его среды, действующая по своим особым законам, кажется, неведомым современной архитектурной теории и практике.
Все современные теории - в том числе и теории среды - продолжают исследоваться социальные условия жизни людей и пытаются вывести законы архитектуры из этой социальной жизни, сам же город демонстрирует нечто независимое от людей, но вполне причастное жизни - способность к соседству и достоинству, способность к социальному сосуществованию контрастно различных слоев, конфессий, имущественных горизонтов, культур, сексуальных и иных ориентаций.
Город как бы пытается приучить людей к такой поистине свободной жизни ничего общего не имеющей со свободной планировкой.
Архитектура вот уже несколько тысяч лет живет по рецептам или законам, которые считаются универсальными и эта убежденность наносит архитектуре невыразимый вред. Но порой и в архитектуре, как и в науке о природе, встречаются аномалии, которые заставляют пересмотреть незыблемость этих законов, будь то законы археологические, академические или авангардистские и являют феномен, которому нет объяснения в теории.
Но когда эта страусиная политика теории архитектуры себя изживет, город Лондон, в его центральных районах сможет задать теоретикам и проектирующим архитектором несколько вопросов, на которые придется искать новые ответы.
http://papardes.blogspot.com/2015/01/blog-post_14.html
И вот теперь я поймал себя на новом чувстве восхищения архитектурой, в котором старая и новая лондонская архитектура вились в совершенно новом облике и в тесном союзе, который можно было теоретически предвидеть, но видеть который воочию оказалась все равно неожиданным.
…в другой архитектурной среде новая лондонская архитектура не стала бы ничем примечательным. И что держит ее именно лондонский контекст с его особой теснотой, разнобоем, темным кирпичом и какой-то немного чопорной, немного простоватой обособленностью от мира.
Трудно сказать, в какой мере на самом деле архитекторы , строящие в Лондоне игнорируют и в какой успешно используют этот контекст. Поскольку ни по масштабам, но и по композиции, ни по материалам тут нет ни малейшего намека на преемственность напротив - налицо как будто полное невнимание к окружению. Но в этом невнимании и самостоятельности оказался схваченным и удерживаемым самый дух лондонского индивидуализма.
Выходит, что здесь между контекстом и новой архитектурой складывают такие отношения, в которых это невнимание, ничего общего не имеющие с пресловутой ансамблевостью, и, скорее, нарушающее все мыслимые признаки ансамблевости, как раз и делает эти архитектурные или средовые гибриды, удивительно яркими и я бы даже сказал «неземными».
Смысл этой неземной красоты или драматизма не так-то легко свести к каким-нибудь свойства или принципам. Ведь эти сооружения образуют крепчайший союз как раз потому, что совершенно не обращают друг на друга внимания. Ни малейшей попытки подстроится - сохранить масштабы, размеры, ритмы, стилистические черты, цвет и фактуру. А если какое-то совпадение и остается, то оно, своей внесистемностью, лишний раз подчеркивает свой абсолютно случайный характер и независимость от принципов.
Эта внесистемность и исключает то агрессивное пренебрежение, которое могло бы быть привнесено принципом fuck context. Тут нет логической структуры - эта сращенность, совместность, совмещение несовместимого было бы близко к абсурду. Но и понятие абсурда тут не совсем уместно. Абсурд мог бы появиться тут только при условии какого то внешнего расчета на стороннее восприятие, или в случае саморазрушительного пренебрежения собственными интересами. А тут не ни того ни другого. Собственные интересы неукоснительно соблюдаются в границах новых построек, а внешнее впечатление полностью игнорируется и не всплывает в сознании авторов.
Парадокс же состоит в том, что мы, наблюдя извне результат такого пренебрежения и видя его блистательный синтетический эффект, подсознательно приписываем ему какой-то тайный умысел, хитрость и изысканную композиционную методологию.
Даже осознав тщетность такого приписывания, мы остаемся в недоумении, так как кажется, что в других городах такое не встретишь. Городская среда Лондона обладает - при этом только в центре - какой то врожденной способностью к семейной жизни и к соседствам, так что каким бы ни было соседство гигантского сверкающего сталью и стекла с убогой, почерневшей от времени кирпичной кладкой, старомодным порталом и чопорной оградой. И вот эти столь разные архитектурные существа или организмы
И столь равные в своем достоинстве и самосознании стоят рядом никак не обижая и не угнетая друг друга. От этого на современные знания распространяется то же чувство достоинства, которого они в других соседствах уже не сохраняют и производят впечатление надутых и пустых самозванцев.
Все этот делает расплывчатым и неопределенным участие в их постройке архитекторов. Потому что итоговый образ зданий мы, по инерции, приписываем мастеру, а на самом деле он тут возникает возможно независимо от архитектора, либо даже вопреки ему. Среда умело и ненавязчиво поправляет архитектурные амбиции и придает им тот полный таинственности и достоинства вид, который на других местах архитекторы воспроизвести не в силах. Возникает странное, не имеющее исторического подтверждения ощущение, что современные архитекторы в Лондоне, ступившие на путь модернизма позже европейцев и американцев, каким-то образом всех ухитрились обогнать и достигли невиданного индивидуального мастерства.
Обнаруживается, особая ни с чем не сравнимая креативность города и его среды, действующая по своим особым законам, кажется, неведомым современной архитектурной теории и практике.
Все современные теории - в том числе и теории среды - продолжают исследоваться социальные условия жизни людей и пытаются вывести законы архитектуры из этой социальной жизни, сам же город демонстрирует нечто независимое от людей, но вполне причастное жизни - способность к соседству и достоинству, способность к социальному сосуществованию контрастно различных слоев, конфессий, имущественных горизонтов, культур, сексуальных и иных ориентаций.
Город как бы пытается приучить людей к такой поистине свободной жизни ничего общего не имеющей со свободной планировкой.
Архитектура вот уже несколько тысяч лет живет по рецептам или законам, которые считаются универсальными и эта убежденность наносит архитектуре невыразимый вред. Но порой и в архитектуре, как и в науке о природе, встречаются аномалии, которые заставляют пересмотреть незыблемость этих законов, будь то законы археологические, академические или авангардистские и являют феномен, которому нет объяснения в теории.
Но когда эта страусиная политика теории архитектуры себя изживет, город Лондон, в его центральных районах сможет задать теоретикам и проектирующим архитектором несколько вопросов, на которые придется искать новые ответы.
http://papardes.blogspot.com/2015/01/blog-post_14.html