О шаробросании, или Как происходили выборы в губернском Тамбове. Ч. 1
Об авторе и об издании см. здесь.
Н.В. Давыдов. Былая провинция. Ч. 1
В губернском городе N предстояли дворянские выборы, - эпоха в прежние годы знаменательная, во время которой губернская жизнь достигала своего апогея и все элементы местного общества, находясь в состоянии высшего напряжения сил и способностей, давали наибольшее, что они могли дать... В это время, по сравнению с нормальным, день мог быть сочтен за месяц, и в короткий срок - с приготовлениями и эпилогом дворянское собрание длилось не более трех недель - совершалось так много, столь грандиозные результаты являлись налицо, что посторонний человек, да и сами участники губернской жизни, не могли не удивляться продуктивности ее.
Казалось, что на выборах не только подводился итог деятельности губернского общества за истекшее трехлетие (очередные дворянские собрания бывают, как известно, через три года), но что общество и жило лишь в ожидании этой эпохи и ради нее. И действительно, выборы давали смысл и красоту жизни общества, они вносили в нее страстность и, наконец, они были единственною ареной, на которой могла проявляться политическая самодеятельность N-ских аборигенов. А потребность в проявлении политической самодеятельности была всегда присуща жителям N-ской губернии, очень может быть оттого, что она свойственна вообще человеку.
Самодеятельность эта казалась к тому же безусловно приятной: она, во-первых, была доступна не всем местным людям, а лишь привилегированным, исключительно в это время и лицезревшим свои привилегии, и ее требовала от участников выборов ни знаний, ни подготовки, ни какого-либо труда, обычно связанных с ведением общественного дела, не представляла в своем течении, хотя бы и бурном, риска подвергнуть агитатора особо строгой репрессии власти и вообще какой-либо опасности, нужны были только решительность и вдохновение.
Правда, как уже сказано, непосредственно в самом выборном деле принимали участие лишь местные дворяне-помещики, но представители остальных классов населения в ту дальнюю пору, - начало 60-х годов, - не обижались на свое пассивное положение и довольствовались ролью зрителей совершавшихся великих событий, которые к тому же во всем кроме политической стороны вовлекали в свой круговорот и прочих членов губернского общества. Наиболее заинтересованные политическими событиями, имевшими место во время выборов, кроме их участников, местные сановники и чиновники, не действуя непосредственно сами на выборах, были, однако, им не чужды, влияли на них разными путями, принимали нередко горячее участие в борьбе партий, интриговали. Других классов населения, строго говоря, тогда не было, не фактически, конечно, а с точки зрения умозрительной, как членов общества, с которыми стоило бы считаться.
В ту пору общественная жизнь в городах была замечательно проста, и самый строй ее казался твердо и навсегда установленным с точным распределением границ, рода деятельности, прав и обязанностей сословных групп и даже отдельных лиц. Существовали точно выработанные типы и шаблоны, к которым и подгонялись в большем или меньшем количестве все обыватели. Всякий знал, например, что такое военный офицер вообще и гусар в особенности, и сами они это хорошо понимали и в совершенстве выполняли свои общеофицерскую и специально-гусарскую миссию. Как только офицер начинал чувствовать духовные потребности, превышающие нормальный военный обиход, то он, сознавая несоответствие такого явления с предъявляемыми к нему жизнью непреклонными требованиями, выходил в отставку. Точно так же члены других сословий жили жизнью, выработанною еще их отцами, как по прописям, не уклоняясь от них ни на йоту. Купец торговал бакалеей и галантереей, притом лично, стоя за прилавком и зазывая покупателей, а в коммерсанта еще не претворялся, в картинах толка не понимал и коллекции не собирал; чиновник служил и не мнил себя ни на что иное способным; мещанин занимался маклачеством и петушьими боями. Все было отлично предусмотрено.
Были, конечно, и тогда люди «иных профессий», именуемых ныне либеральными. Но в то время, по правде сказать, не существовало в губерниях ни «иных профессий», ни чего-либо либерального. Учителя, например, входили просто в цикл чиновников, отличаясь от обычных правительственных агентов лишь тем, что меньше писали бумаг и преподавали детям так называемые науки. Жили еще в N один фотограф и два аптекаря, да музыкант-пианист, но они были немцы (один аптекарь - поляк). Немцы вообще водились в N-cкой губернии, занимая должности врачей, управляющих, директоров фабрик, учителей, изредка коммерсантов или мастеров (настройщики, часовщики), но их было не особенно много, и в счет они не шли. Так просто - немцы. С коренными обывателями они сносились охотно и любезно, но в интимность не входили и жили себе отдельным мирком, не порывая связи с родиной, будь она остзейской или чисто германской. Они выписывали свои газеты и пиво в бочонках, завели свою церковь с органом и пастором, посещали часто друг друга и даже устраивали литературные вечера, на которых читали на разные голоса с жестоким пафосом драмы Шиллера и Лессинга, не смущаясь нисколько тем, что иной раз мужскую роль приходилось читать даме и наоборот; торжественно и трогательно (а для N-ского обывателя смешно) праздновали разные свои немецкие юбилеи, ради которых украшали зеленью квартиру виновника торжества, говорили пышные приветствия в стихах, лили слезы и изображали на каких-нибудь фантастических щитах и флагах «Willkommen», учиняли семейные и общественные елки, пели довольно скверно немецкие песни и... странно соединяли в душе своей презрение к грубым жителям N с любовью к ним же, проявлявшеюся особенно горячо, когда эти немцы уезжали к себе домой, где они нередко не находили ожидаемого благополучия и начинали тосковать по более широкой и привольной русской жизни.
Ну, а больше уж никого не было, за исключением разве «мужиков» и прислуги разных категорий. Мужики, - крестьянами их тогда еще никто не называл, - и в то время составляли серьезный элемент жизни, но исключительно деревенской; в городе они теряли все свое значение и являлись в таковой лишь в виде просителей, таскаясь с раннего утра без всякой пользы, унылыми группами и с непокрытыми головами, от одного подъезда присутственного места к другому, среди дня наполняли харчевни и простые трактиры, где их по мере сил и возможности обирали или обыватели-маклаки, или писцы-чиновники, а вечером уезжали из города обычно в состоянии, которое неправильно было бы назвать трезвым, уткнувшись лицом в телегу или сани, за что немало страдали от кнутов обгонявших их или встречных ямщиков и кучеров.
Продолжение следует.
