Страруда - Шабаш, Пятно к Пятну…
Она его заметила сразу, как вышла из душа. Маленькое такое пятнышко на животе. Чуть ниже пупка.
-Расползающе, - подумала она и постаралась расползтись в мыслях. Не думать о нем. Просто не обращать внимание. Когда она уже поняла что это невозможно, пятно стало даже чуть больше.
-Не три его, - думала она, зачем же. И что это вообще такое?
-Ну не надо!
Она тщательно терла пятно, словно надеясь таким макаром избавиться от наваждения. Своих же собственных мыслей.
-И что ты есть?
Пятно слегка пошевелилось. Или ей это только кажется.
-Может сходить к врачу?
Но, она уже и забыла, когда последний раз у них бывала - и не хотела вспоминать эти запахи больницы.
Наутро пятно исчезло, и она выбросило все это из головы. Ну - может, что-то… было… только вот что?
К черту! Легче махнуть рукой и не искать объяснения вещам, которые тебя не волнуют.
-Сублимирующе.
Именно таким было её настроение. Она шла по городу, тонула в потоке суетливой рекламы, город был чист как проститутка перед богатым клиентом.
Ночной мегалополис манил рекламой, с экранов лилось веселье. Она шла по улице, где было столько магазинов, чтобы обойти их все понадобилась бы целая жизнь.
-Глупо, это ненасытно и глупо.
Может родинка была? Там где её не было раньше. И опять не стало - бывают же такие предсмертные родинки.
Визги тормозов и она, стоя на самом перекрестке, смотрела на объезжающие её машины. Никто не остановился и ничего не сказал, водитель смог увернуться от её броска под колеса.
-Не захотелось ему останавливаться, вот дурак.
-Отупляюще, - подумала девушка.
Я только что хотела умереть, очень спонтанно и глупо. Наверное, пятнышко виновато - если опять появится, вырежу его с мясом в наказание.
На следующем перекрестке её ждал сюрприз. Сюрприз раскрыл пасть цветком и вывернулся наизнанку.
Автомобиль, в тонированных стеклах которого на долю секунды отразилось слегка ошарашенное лицо девушки, не смог объехать её, тело врезалось в стекло, оставило вмятину и отлетело к бордюру. Она повисла на тонких гофрированных трубках, которые были каким-то сумасшедшим дизайнером, использованы в качестве поручней. Трубки прогнулись под её телом, но выдержали этот удар. А вот она нет - позвоночник был сломан, но девушка еще жива.
Кровь стекала по подбородку, вниз капая на чистейший трижды вымытый за прошедшие сутки асфальт.
Она попыталась пошевелить рукой и не смогла. Тело медленно сползало вниз.
Пока не повисло окровавленным сломанным манекеном.
-Манекены…
Мысли тонули в кровавой каше из боли и тошноты. Боль была пульсирующая. Она не слышала визга тормозов и других звуков - боль отключала чувства одно за другим.
Она сейчас утонет, но пока еще барахталась.
Голоса всплывали и лица в них - вот отец, он просит её барахтаться до конца.
-Взбей сметану!
-Сейчас ну же, давай! Дергай лапками!
Она хотела прошептать ему - папа я не могу дергать лапками, у меня что-то они разладились.
-Где же все, где все друзья твои, почему ты одна? Сегодня же день рождения твой?
Она тогда не сказала ему, что специально никому в новой школе не рассказывала когда у неё этот праздник.
Черт, где же все, скоро еще или нет.
Она уже вечность лежит на этих трубках. И смотрит вверх, но неба нет - там огни, они такие яркие и расплывающиеся. Мигают, словно насмехаются над ней.
Я уже давно тут лежу, да?
Язык, он не ворочался почти от боли и крови. Она не понимала - если кровь, она же её глотает, пьет - так много почему она не задохнется?
А потом подумала - наверное, цикл крови - она вытекает и обратно и так повторяется, как круговорот воды.
На другом конце города девочка подросток залезла на крышу еще недостроенной девятиэтажки. Подняться уже можно было - рабочих и ночной охраны не было. Тут они играли, тут все тогда и случилось. Умирать она тоже пришла сюда.
Пусть помнят.
А я не могу - я забуду все это.
Она закрыла через силу глаза и шагнула вперед.
Когда уже нога была занесена над пропастью из воздуха, по которому не пройти девочка не выдержала, и уже переваливаясь вперед, вновь открыла глаза.
-Нет!
Она кричала это, летя вниз - она понимала, что за эти секунды не успеет закрыть вновь глаза. Что-то ей не позволит. Она захочет, нет, оно, её тело захочет все это увидеть. Она же - нет - она не может такого видеть. Как врежется вниз и глаза лопнут.
Мыслей было много - все разные и многие до того непривычные, не свойственные ей, её характеру что она наверное пока летела так и пыталась понять - почему ей так страшно бояться не закрыть в этот миг глаза.
После удара она лежала.
Неизвестно, что чувствовала в миг удара - наверное, просто не нужно никому этого знать. А она дышала, тоже сломанная и еще сильнее разбившаяся, чем та, вторая, в торговом центре которая.
Они лежали обе в одну ночь в схожей идиотской до тошноты ситуации под одним и тем же городским небом.
Глаза не лопнули - они теперь смотрели в размытую грязь серого асфальта, а вот моргать было больно, до тошноты и пульсации в висках больно. Голова, наверное, раскололась. Откуда-то из дальнего снаружи протекали мысли - тоже полные тошноты и безысходства. Такие же - они как капли из плохо закрытого крана капали вниз на дно. Из боли и оставались там.
Она не разбилась. Она никому же не сказала. Тут никого нет. Помогите. Бесполезно. Это были последние её мысли, а дальше она не могла ни думать, ни стонать и постепенно тонула в боли.
Самое последнее что подумала - нужно сжаться в комок нервов и терпеть - все равно ведь все конец уже, просто нужно перетерпеть и умереть. Это были уже не мысли просто какие-то обрывки образов, терпения, натуги и еще чего-то, а потом она захлебнулась.
Рвотой тошноты и крови.
Она её позвала тогда.
Чтобы не было так жутко невыносимо умирать одной.
Нет! Смерть не может выглядеть так!
Они словно трахали её душу, ведь это была душа? Или что это было?
Словно жрали, трахали. Эти пульсирующие равномерные природные естественные до тошноты движения зеленых вывернутых наизнанку пастей. Цветы…
Она превратится в цветы.
Это ужасно - она кричала, что не хочет. Протягивала руку.
Глаза Линды, устремленные в небо неоновых вывесок, остекленели. Там, в них больше ничего не было. Те же глаза что были «там» где все это происходило, остекленели так же, но они были еще живыми. Она смотрела на то, как девочку с крыши раздирают и поглощают, как она исчезает и до конца кричит - Нет! - словно отказывается верить, сопротивляется до конца, и не могла представить, что теперь её черед.
Сейчас доедят и повернуть разумные стебли в её сторону.
Так вот она какая - смерть. Так естественно и пошло и противно и ничего хорошего в этом нет, это не темное забытье - это зеленая вывернутая наизнанку жизнь.
Вот почему человек ничего не помнит - это же, как изнасилование его памяти, души, это неправильно - ты сопротивляешься до конца но это не остановить.
Хочешь уйти?
Забери меня из этого царства боли!
Она смотрела на тело, лежащее в палате. Подключенное к системе искусственного дыхания, такой старой что, наверное, оно в любую минуту может сломаться.
Накрытая белой простыней, словно она уже труп и место ей в морге.
Линда смотрела глазами Вероники.
Но телом она этим управлять не могла, та подошла и принюхалась, словно, а Линда поняла, что она сейчас будет делать, но ей было все равно.
Ты хочешь вернуться в это тело? У него сломан позвоночник, она в коме.
Она провела по груди спящей девушки, потом села на край и приказала Линде оглянуться за дверь. За дверь никого не было, это Линда видела прекрасно.
-Следи, на шухере стой…
Она раздвинула бедра и провела пальцем по трусикам. Промеж губок.
Тебя тут моют через день, техника у них ужасная, но работают исправно.
Линде было все равно, смотреть на это, то, что сейчас делала Вероника или нет.
Та стянула в сторону ткань пахнущую стиркой, недавней и примитивной - сейчас даже этот запах её позабавил. Особого возбуждения не было - она играла словно с телом Линды. Провела языком и тихо почти мерзко рассмеялась. Почему Линде этот смешок показался мерзким? Ведь он был сладостно красивым. Просто мерзкое чувство слегка кольнуло куда-то и ушло - ей было все равно.
А потом все поменялось - она открыла ей себя еще дальше, словно новый слой с луковицы сняла - и та поняла, что сейчас чувствует её носитель, мерзости больше не осталось, и смешок тот теперь казался лишь игривым. Как все странно. Эта двойственность ощущения-отношения ко всему. Линда думала, что не сможет к этому привыкнуть, а нет - чувствовала, как постепенно приспосабливается к этому.
Двойные стандарты во всем. Были бы тройными, не умри та девочка. Ведь она тоже хотела так же хотела спастись.
Нет же, она даже не умерла - её съели, это не то словно но больше всего было похоже на это, употребили, изнасиловали, переварили во что-то новое, она окончательно потеряла себя, страшно было, она тогда вся состояла из страха.
Странный вкус - когда саму себя пробуешь так интимно на вкус. Привкус, кисленькая, нет - знакомая, нет.
Но почему-то странно, Линда отмахнулась от лезущих в мысли чувств носителя.
Вероника закончила играть с телом Линды, та была намного старше её и это быстро наскучило. Она так же аккуратно поправила белье и накрыла простыней её снова.
Тонкое тощее тело молодой модели, которой так и не суждено было прославиться, бывшей наркоманке, которая так и не смогла до конца забыться, лежало в этой комнате - Линда хотела уйти. Давай уйдем, пожалуйста!..
Вместе?
Да, я не вернусь туда.
Она больна, и я была больна все это время. Зависима от привычек тела. У тебя их нет - мне свободней дышится в тебе.
-Расползающе, - подумала она и постаралась расползтись в мыслях. Не думать о нем. Просто не обращать внимание. Когда она уже поняла что это невозможно, пятно стало даже чуть больше.
-Не три его, - думала она, зачем же. И что это вообще такое?
-Ну не надо!
Она тщательно терла пятно, словно надеясь таким макаром избавиться от наваждения. Своих же собственных мыслей.
-И что ты есть?
Пятно слегка пошевелилось. Или ей это только кажется.
-Может сходить к врачу?
Но, она уже и забыла, когда последний раз у них бывала - и не хотела вспоминать эти запахи больницы.
Наутро пятно исчезло, и она выбросило все это из головы. Ну - может, что-то… было… только вот что?
К черту! Легче махнуть рукой и не искать объяснения вещам, которые тебя не волнуют.
-Сублимирующе.
Именно таким было её настроение. Она шла по городу, тонула в потоке суетливой рекламы, город был чист как проститутка перед богатым клиентом.
Ночной мегалополис манил рекламой, с экранов лилось веселье. Она шла по улице, где было столько магазинов, чтобы обойти их все понадобилась бы целая жизнь.
-Глупо, это ненасытно и глупо.
Может родинка была? Там где её не было раньше. И опять не стало - бывают же такие предсмертные родинки.
Визги тормозов и она, стоя на самом перекрестке, смотрела на объезжающие её машины. Никто не остановился и ничего не сказал, водитель смог увернуться от её броска под колеса.
-Не захотелось ему останавливаться, вот дурак.
-Отупляюще, - подумала девушка.
Я только что хотела умереть, очень спонтанно и глупо. Наверное, пятнышко виновато - если опять появится, вырежу его с мясом в наказание.
На следующем перекрестке её ждал сюрприз. Сюрприз раскрыл пасть цветком и вывернулся наизнанку.
Автомобиль, в тонированных стеклах которого на долю секунды отразилось слегка ошарашенное лицо девушки, не смог объехать её, тело врезалось в стекло, оставило вмятину и отлетело к бордюру. Она повисла на тонких гофрированных трубках, которые были каким-то сумасшедшим дизайнером, использованы в качестве поручней. Трубки прогнулись под её телом, но выдержали этот удар. А вот она нет - позвоночник был сломан, но девушка еще жива.
Кровь стекала по подбородку, вниз капая на чистейший трижды вымытый за прошедшие сутки асфальт.
Она попыталась пошевелить рукой и не смогла. Тело медленно сползало вниз.
Пока не повисло окровавленным сломанным манекеном.
-Манекены…
Мысли тонули в кровавой каше из боли и тошноты. Боль была пульсирующая. Она не слышала визга тормозов и других звуков - боль отключала чувства одно за другим.
Она сейчас утонет, но пока еще барахталась.
Голоса всплывали и лица в них - вот отец, он просит её барахтаться до конца.
-Взбей сметану!
-Сейчас ну же, давай! Дергай лапками!
Она хотела прошептать ему - папа я не могу дергать лапками, у меня что-то они разладились.
-Где же все, где все друзья твои, почему ты одна? Сегодня же день рождения твой?
Она тогда не сказала ему, что специально никому в новой школе не рассказывала когда у неё этот праздник.
Черт, где же все, скоро еще или нет.
Она уже вечность лежит на этих трубках. И смотрит вверх, но неба нет - там огни, они такие яркие и расплывающиеся. Мигают, словно насмехаются над ней.
Я уже давно тут лежу, да?
Язык, он не ворочался почти от боли и крови. Она не понимала - если кровь, она же её глотает, пьет - так много почему она не задохнется?
А потом подумала - наверное, цикл крови - она вытекает и обратно и так повторяется, как круговорот воды.
На другом конце города девочка подросток залезла на крышу еще недостроенной девятиэтажки. Подняться уже можно было - рабочих и ночной охраны не было. Тут они играли, тут все тогда и случилось. Умирать она тоже пришла сюда.
Пусть помнят.
А я не могу - я забуду все это.
Она закрыла через силу глаза и шагнула вперед.
Когда уже нога была занесена над пропастью из воздуха, по которому не пройти девочка не выдержала, и уже переваливаясь вперед, вновь открыла глаза.
-Нет!
Она кричала это, летя вниз - она понимала, что за эти секунды не успеет закрыть вновь глаза. Что-то ей не позволит. Она захочет, нет, оно, её тело захочет все это увидеть. Она же - нет - она не может такого видеть. Как врежется вниз и глаза лопнут.
Мыслей было много - все разные и многие до того непривычные, не свойственные ей, её характеру что она наверное пока летела так и пыталась понять - почему ей так страшно бояться не закрыть в этот миг глаза.
После удара она лежала.
Неизвестно, что чувствовала в миг удара - наверное, просто не нужно никому этого знать. А она дышала, тоже сломанная и еще сильнее разбившаяся, чем та, вторая, в торговом центре которая.
Они лежали обе в одну ночь в схожей идиотской до тошноты ситуации под одним и тем же городским небом.
Глаза не лопнули - они теперь смотрели в размытую грязь серого асфальта, а вот моргать было больно, до тошноты и пульсации в висках больно. Голова, наверное, раскололась. Откуда-то из дальнего снаружи протекали мысли - тоже полные тошноты и безысходства. Такие же - они как капли из плохо закрытого крана капали вниз на дно. Из боли и оставались там.
Она не разбилась. Она никому же не сказала. Тут никого нет. Помогите. Бесполезно. Это были последние её мысли, а дальше она не могла ни думать, ни стонать и постепенно тонула в боли.
Самое последнее что подумала - нужно сжаться в комок нервов и терпеть - все равно ведь все конец уже, просто нужно перетерпеть и умереть. Это были уже не мысли просто какие-то обрывки образов, терпения, натуги и еще чего-то, а потом она захлебнулась.
Рвотой тошноты и крови.
Она её позвала тогда.
Чтобы не было так жутко невыносимо умирать одной.
Нет! Смерть не может выглядеть так!
Они словно трахали её душу, ведь это была душа? Или что это было?
Словно жрали, трахали. Эти пульсирующие равномерные природные естественные до тошноты движения зеленых вывернутых наизнанку пастей. Цветы…
Она превратится в цветы.
Это ужасно - она кричала, что не хочет. Протягивала руку.
Глаза Линды, устремленные в небо неоновых вывесок, остекленели. Там, в них больше ничего не было. Те же глаза что были «там» где все это происходило, остекленели так же, но они были еще живыми. Она смотрела на то, как девочку с крыши раздирают и поглощают, как она исчезает и до конца кричит - Нет! - словно отказывается верить, сопротивляется до конца, и не могла представить, что теперь её черед.
Сейчас доедят и повернуть разумные стебли в её сторону.
Так вот она какая - смерть. Так естественно и пошло и противно и ничего хорошего в этом нет, это не темное забытье - это зеленая вывернутая наизнанку жизнь.
Вот почему человек ничего не помнит - это же, как изнасилование его памяти, души, это неправильно - ты сопротивляешься до конца но это не остановить.
Хочешь уйти?
Забери меня из этого царства боли!
Она смотрела на тело, лежащее в палате. Подключенное к системе искусственного дыхания, такой старой что, наверное, оно в любую минуту может сломаться.
Накрытая белой простыней, словно она уже труп и место ей в морге.
Линда смотрела глазами Вероники.
Но телом она этим управлять не могла, та подошла и принюхалась, словно, а Линда поняла, что она сейчас будет делать, но ей было все равно.
Ты хочешь вернуться в это тело? У него сломан позвоночник, она в коме.
Она провела по груди спящей девушки, потом села на край и приказала Линде оглянуться за дверь. За дверь никого не было, это Линда видела прекрасно.
-Следи, на шухере стой…
Она раздвинула бедра и провела пальцем по трусикам. Промеж губок.
Тебя тут моют через день, техника у них ужасная, но работают исправно.
Линде было все равно, смотреть на это, то, что сейчас делала Вероника или нет.
Та стянула в сторону ткань пахнущую стиркой, недавней и примитивной - сейчас даже этот запах её позабавил. Особого возбуждения не было - она играла словно с телом Линды. Провела языком и тихо почти мерзко рассмеялась. Почему Линде этот смешок показался мерзким? Ведь он был сладостно красивым. Просто мерзкое чувство слегка кольнуло куда-то и ушло - ей было все равно.
А потом все поменялось - она открыла ей себя еще дальше, словно новый слой с луковицы сняла - и та поняла, что сейчас чувствует её носитель, мерзости больше не осталось, и смешок тот теперь казался лишь игривым. Как все странно. Эта двойственность ощущения-отношения ко всему. Линда думала, что не сможет к этому привыкнуть, а нет - чувствовала, как постепенно приспосабливается к этому.
Двойные стандарты во всем. Были бы тройными, не умри та девочка. Ведь она тоже хотела так же хотела спастись.
Нет же, она даже не умерла - её съели, это не то словно но больше всего было похоже на это, употребили, изнасиловали, переварили во что-то новое, она окончательно потеряла себя, страшно было, она тогда вся состояла из страха.
Странный вкус - когда саму себя пробуешь так интимно на вкус. Привкус, кисленькая, нет - знакомая, нет.
Но почему-то странно, Линда отмахнулась от лезущих в мысли чувств носителя.
Вероника закончила играть с телом Линды, та была намного старше её и это быстро наскучило. Она так же аккуратно поправила белье и накрыла простыней её снова.
Тонкое тощее тело молодой модели, которой так и не суждено было прославиться, бывшей наркоманке, которая так и не смогла до конца забыться, лежало в этой комнате - Линда хотела уйти. Давай уйдем, пожалуйста!..
Вместе?
Да, я не вернусь туда.
Она больна, и я была больна все это время. Зависима от привычек тела. У тебя их нет - мне свободней дышится в тебе.