(no subject)
Вневременье.
Внепространство.
Вне-сны.
Вне-жизнь.
Я иду, и мне кажется, что я иду одновременно по нескольким эпохам. Смотрю на людей и думаю - интересно, а кто-то, кроме меня, сейчас на всей этой улице задумывается, как были бы одеты эти же люди, живи они двести лет назад? Триста? Пять тысяч лет?
О чем думали бы они?
О чем бы думал, идя домой вечером, сегодняшний юрист (может быть, он был бы Понтием Пилатом?), молодая мама (была бы она дворянкой, беспокоящейся о грядущей судьбе своего маленького еще сына?), студент (был бы он веселым голодным вагантом во Франции или проказником с Кеном Кизи сотоварищи в их разноцветном автобусе? А почему я не даю ему права быть самым обычным студентом без особых притязаний - в любое время Мира, которое он выберет сам?).
Вокруг меня темно. Зима.
Мимо проходит парень, ссутулившийся то ли под тяжестью рюкзака, то ли по неважной привычке. На нем серая куртка и серая шапка. И рюкзак тоже серый - с красным.
Вот девушка в джинсах и высоких сапогах гуляет с ребенком. Ребенок маленький, весь круглый от обнявшего его лимонно-желтого комбинезона. Вот скоро они придут домой - думаю я - и будут заниматься своими семейными делами.
Моя голова горит, я ловлю ртом воздух, и спасает меня только то, что я без шапки, совсем, и шея у меня открыта - только этот морозный воздух и ветер как-то удерживают меня... от чего-то.
Я иду мимо строящихся на площади ледяных площадок и скульптур. Здесь еще очень пусто, и оттого - очень, очень хорошо, и слышны только редкие переговоры рабочих да шаги немногих в этот час прохожих, по этой ледяной широкой площадке еще почти никто не ходил - всё будет позже, позже, будет много людей в Новый год, много детей, и много пива и чего-то покрепче, и смеха и радости, и концерт ночью, и катание с горки, и топтание на месте от холода и танцы, и я это знаю, знаю, только этого еще нет, это еще только будет, но я об этом уже знаю, я помню, как это будет, как это было раньше, - и получается, что, проходя в этом месте - я иду - одновременно - во всех временах.
А театр неподалеку светится огнями: скоро начнется спектакль. По закону жанра мне бы поддаться порыву, зайти в это тепло огней, купить билет, сдать пальто, натянуть рукава теплого домашнего свитера на запястья - так уютнее, пробраться в партер и замереть там, обратившись в другого зверя - зрителя, подперев голову рукой - наблюдать за действом...
...Моя голова горит, и спасает ее только то, что я без шапки, совсем, и шея у меня открыта, только этот морозный воздух и ветер как-то успокаивают меня, а может быть, наоборот - бередят душу.
...Кофе. Мне отчаянно нужен кофе, мне срочно нужны люди вокруг - незнакомые, но говорящие: просто затем, чтобы их словами, одним их созерцанием и будничностью мне зацепиться обратно за что-то в этой реальности, чтобы заземлиться, приглушить фитилек,
и я захожу в кофейню, там тепло, там сидят люди, там даже воняет сигаретами (и черт бы с ними, дымом и плохой вытяжкой - сейчас я и на это согласна в качестве мгновенного лекарства от полетов: пусть и кривой, а все-таки способ, а умей я курить - сама бы закурила, но нет, нет, нет, мне кофе, капуччино, с шоколадным сиропом, - снимая пальто, говорю скороговоркой), и тепло обволакивает замерзшие щеки, пощипывает застывшие уши, соблазняет стянуть через голову теплый свитер - но нет, нет, пусть мне теперь побудет и томительно-тепло... Контрастный душ.
И только затем, наверное, чтобы все это написать, выпустить ("и кому это нужно? - это нужно тебе самой"), мне совершенно необходима эта неразмешанная, на дне чашки, нетронутая еще томная сладость шоколадного сиропа, и чашка, которую ставишь - и дно ее мягко касается желтой канареечной салфетки. И вонючий сигаретный дым - черт бы с ним, я сейчас даже на него - согласна.
Внепространство.
Вне-сны.
Вне-жизнь.
Я иду, и мне кажется, что я иду одновременно по нескольким эпохам. Смотрю на людей и думаю - интересно, а кто-то, кроме меня, сейчас на всей этой улице задумывается, как были бы одеты эти же люди, живи они двести лет назад? Триста? Пять тысяч лет?
О чем думали бы они?
О чем бы думал, идя домой вечером, сегодняшний юрист (может быть, он был бы Понтием Пилатом?), молодая мама (была бы она дворянкой, беспокоящейся о грядущей судьбе своего маленького еще сына?), студент (был бы он веселым голодным вагантом во Франции или проказником с Кеном Кизи сотоварищи в их разноцветном автобусе? А почему я не даю ему права быть самым обычным студентом без особых притязаний - в любое время Мира, которое он выберет сам?).
Вокруг меня темно. Зима.
Мимо проходит парень, ссутулившийся то ли под тяжестью рюкзака, то ли по неважной привычке. На нем серая куртка и серая шапка. И рюкзак тоже серый - с красным.
Вот девушка в джинсах и высоких сапогах гуляет с ребенком. Ребенок маленький, весь круглый от обнявшего его лимонно-желтого комбинезона. Вот скоро они придут домой - думаю я - и будут заниматься своими семейными делами.
Моя голова горит, я ловлю ртом воздух, и спасает меня только то, что я без шапки, совсем, и шея у меня открыта - только этот морозный воздух и ветер как-то удерживают меня... от чего-то.
Я иду мимо строящихся на площади ледяных площадок и скульптур. Здесь еще очень пусто, и оттого - очень, очень хорошо, и слышны только редкие переговоры рабочих да шаги немногих в этот час прохожих, по этой ледяной широкой площадке еще почти никто не ходил - всё будет позже, позже, будет много людей в Новый год, много детей, и много пива и чего-то покрепче, и смеха и радости, и концерт ночью, и катание с горки, и топтание на месте от холода и танцы, и я это знаю, знаю, только этого еще нет, это еще только будет, но я об этом уже знаю, я помню, как это будет, как это было раньше, - и получается, что, проходя в этом месте - я иду - одновременно - во всех временах.
А театр неподалеку светится огнями: скоро начнется спектакль. По закону жанра мне бы поддаться порыву, зайти в это тепло огней, купить билет, сдать пальто, натянуть рукава теплого домашнего свитера на запястья - так уютнее, пробраться в партер и замереть там, обратившись в другого зверя - зрителя, подперев голову рукой - наблюдать за действом...
...Моя голова горит, и спасает ее только то, что я без шапки, совсем, и шея у меня открыта, только этот морозный воздух и ветер как-то успокаивают меня, а может быть, наоборот - бередят душу.
...Кофе. Мне отчаянно нужен кофе, мне срочно нужны люди вокруг - незнакомые, но говорящие: просто затем, чтобы их словами, одним их созерцанием и будничностью мне зацепиться обратно за что-то в этой реальности, чтобы заземлиться, приглушить фитилек,
и я захожу в кофейню, там тепло, там сидят люди, там даже воняет сигаретами (и черт бы с ними, дымом и плохой вытяжкой - сейчас я и на это согласна в качестве мгновенного лекарства от полетов: пусть и кривой, а все-таки способ, а умей я курить - сама бы закурила, но нет, нет, нет, мне кофе, капуччино, с шоколадным сиропом, - снимая пальто, говорю скороговоркой), и тепло обволакивает замерзшие щеки, пощипывает застывшие уши, соблазняет стянуть через голову теплый свитер - но нет, нет, пусть мне теперь побудет и томительно-тепло... Контрастный душ.
И только затем, наверное, чтобы все это написать, выпустить ("и кому это нужно? - это нужно тебе самой"), мне совершенно необходима эта неразмешанная, на дне чашки, нетронутая еще томная сладость шоколадного сиропа, и чашка, которую ставишь - и дно ее мягко касается желтой канареечной салфетки. И вонючий сигаретный дым - черт бы с ним, я сейчас даже на него - согласна.