Природа утратила свой смысл
Природа утратила свой смысл
Чтобы справиться с проблемой изменений климата, нам необходимо полностью пересмотреть наше отношение к окружающей среде
08.12.201575942
Росс Андерсен (Ross Andersen)
Когда-то люди были всего лишь одним из классов крупных млекопитающих, пользовавшихся дарами земли и не оказывавших на нее практически никакого воздействия. Однако за последние несколько тысячелетий наши отношения с миром природы изменились так же сильно, как и наше восприятие этого мира.
Сегодня на планете живет более 7 миллиардов человек, которые пьют ее воду, едят ее растения и животных и добывают из ее недр сырье, используя его для строительства и обеспечения энергией. Эти ежедневные действия могут показаться вполне тривиальными применительно к каждому отдельному человеку, но в совокупности они оставляют неизгладимые отпечатки на нашей планете. Сегодня власть человека стала геологической по своим масштабам, и, если мы хотим избежать катастрофы на планете, которая является нашим единственным домом, нам необходимо коренным образом менять нашу политику.
Чтобы добиться этого, нам нужно внести радикальные изменения в то, как мы рассматриваем наши отношения с миром природы. Возможно, многим это покажется причиной для отчаяния. В конце концов, многие люди попросту отказываются признавать, что экологические кризисы вообще существуют. Но, как пишет Джедедиа Перди (Jedediah Purdy) в своей потрясающей новой книге «After Nature», наши отношения с миром природы - чрезвычайно гибкие. На протяжении всей истории человечества у людей складывались самые разные представления о природе.
Перди - профессор права в университете Дьюка, поэтому он очень хорошо знает американскую историю. Его книга, кроме всего прочего, является панорамным туром по тому, что он называет «американской концепцией окружающей среды». Как пишет Перди, изначально первые европейские поселенцы придерживались провиденциалистского взгляда на Северную Америку, воспринимая ее как целину, которую Бог приберег для того, чтобы люди могли ее обрабатывать. Прибывшие за ними романтики называли американские ландшафты «мирскими храмами», которые должны внушать благоговейный страх и заставлять задумываться над смыслом бытия. В конце XIX века люди стали придерживаться принципов утилитарности, и американские целинные земли - особенно леса - превратились в ресурсы, которыми необходимо было управлять и пользоваться.
© AP Photo, Leslie Mazoch
Добыча нефти на окраине города Маракайбо, Венесуэла
В XX веке среди американцев распространился экологический взгляд на мир природы, который стал восприниматься ими как единое целое, вобравшее в себя огромное множество взаимозависимых компонентов. «Основная идея здесь заключается в том, что ничто не может существовать изолированно, - говорит Перди. - Мир - это сеть взаимопроницаемых систем, то есть то, что выходит из дымовой трубы, может пройти через ветер, дождь, подземные воды, почву и оказаться внутри человека». «Антропоцен» или «эпоха людей» в некотором смысле является логическим продолжением этой точки зрения.
Перди надеется, что изменение климата приведет к изменениям в нашем восприятии мира природы, но при этом он утверждает, что такой сдвиг неизбежно должен будет носить политический характер. «Не существует иного способа создать движения и институты, соответствующие масштабу тех решений, которые нам необходимо сейчас принять», - говорит он. Недавно мы обсуждали его новую книгу в нашей электронной переписке. Ниже приведена сжатая и отредактированная расшифровка нашего разговора.
Росс Андерсен: Ваша книга, несмотря на то, что она довольно небольшая по объему, вобрала в себя невероятное количество научных данных - об эволюции отношения американцев к миру природы и о том, как их взгляды могут измениться в будущем. Как долго вы размышляли над этим?
Джедедиа Перди: Я начал размышлять над этим проектом семь или восемь лет назад, когда я вел курс права, науки и политики в условиях изменения климата в университете Дьюка. Тогда меня поразило то, сколько всевозможных научных исследований было посвящено доказательству бессмысленности наших усилий. Это было множество исследований, авторы которых объясняли, почему предпринимать какие-либо действия бесполезно: изменение климата выходит за рамки границ национальных государств, сроков политического процесса принятия решений и рамки нашей нравственной тревоги и даже нашего восприятия.
Поэтому я задумался: все это звучит очень знакомо. Многие из тех идей, которые мы сейчас считаем само собой разумеющимися, по крайней мере ряд общепринятых целей - демократия, равенство полов, разнообразие, экономическая жизнь, не подразумевающая никаких форм рабства, преодоление пережитков расизма и даже мифа о самом понятии рабства - некоторое время назад казались совершенно невозможными. На самом деле они могли сначала казаться совершенно неестественными. Не так давно лучшие умы человечества придерживались веры в то, что они уже видели границы существования человечества, и эти границы простираются не так уж и далеко. И в каком-то смысле они были правы. В поиске ответов на эти сложные вопросы, люди становились другими. Они начинали обращать внимание и заботится о других вещах. Масштабы и формы их нравственной общности менялись.
Поэтому я подумал, что, возможно, в этом и заключается суть изменения климата - и в целом глобального экологического кризиса. Возможно, именно одна из этих глубоких проблем - если мы всерьез пытаемся найти ее решение - меняет нас. Возможно, нам нужно стать другими людьми в отношении к миру природы. И, возможно, это не такая уж утопическая мысль: стараясь найти решение серьезных проблем, люди меняются.
Поэтому я решил исследовать историю политики и права в сфере защиты окружающей среды. Я подробно изучил, что люди говорили о мире природы, когда ставки были высоки, когда они пытались двигаться дальше, убеждать, вдохновлять, стыдить других людей, побуждая их к действию.
Я изучил все ключевые моменты политической и культурной истории Америки: идеи равенства и свободы, создание национального государства, конфронтация с границами технологического мастерства в конце XX века, поиски мирского смысла жизни и так далее. И во многих из этих моментов фигурировал мир природы. Через всю политическую жизнь проходила нить этой обделенной вниманием темы, и с течением времени ее значение существенно менялось.
Когда я увидел, что с течением времени происходили серьезные изменения, это дало мне надежду. Из этого следует, что то, как мы будем вести себя по отношению к миру, это вопрос, на который мы можем ответить множеством разных способов. Сила может быть не только технологической, но и культурной и художественной. И в эпоху Антропоцена главный фактор, меняющий будущее к лучшему или худшему, это политика.
- Создается впечатление, что в настоящий момент в политических кругах нарастает сопротивление этой идее - идее Антропоцена - особенно слева. Как вы думаете, почему так происходит?
- Да, существует множество аргументов против нее. С точки зрения критиков, концепция Антропоцена слишком сконцентрирована на людях, как одном из видов, и в результате в ней игнорируются системные формы неравенства, такие как империализм и расизм, которые оказали влияние на формирование мира.
Представители этого лагеря призывают назвать эпоху, в которой мы сейчас живем «Капиталоценом» или «Евроценом». В конце концов, «человечество», которое выбросило в атмосферу наибольшее количество парниковых газов, создало глобальные рынки сырья, позволившие индустриализировать использование сельскохозяйственных земель, положило начало шестому великому вымиранию и выработало большую часть токсинов и пластика - другими словами антропос Антропоцена - это старый добрый homo europeanus. Давайте не будем говорить об ответственности всего человечества, поскольку такой мировой порядок был создан конкретными людьми, а другие попросту оказались в него втянутыми, не имея какого-либо выбора и зачастую против своей воли и насильственными средствами.
С точки зрения других, разговоры об Антропоцене сильно отдают антропоцентризмом и высокомерием: с их точки зрения, эти термины прославляют контроль человека над природой и ставят эгоистичные человеческие интересы на первое место. Это более или менее традиционный протест защитников окружающей среды против человеческого эгоизма и гордыни. Э. О. Уилсон (E. O. Wilson), к примеру, резко критикует сторонников концепции Антропоцена в своей готовящейся к публикации книге, так же как и Элизабет Колберт (Elizabeth Kolbert) в своих статьях в The New Yorker. Уилсон и Колберт отождествляют «Антропоцен» с антропоцентризмом, под которым подразумевается некая смесь идеи о том, что люди по своему усмотрению определяют, что ценно и что нужно сохранять, и идеи о том, что люди всем руководят, что технологическое мастерство со временем будет совершенствоваться и углубляться. Геоинженерия! Роботы! Колонии на Марсе! К черту Землю! И так далее.
Я согласен с Колберт и Уилсоном в том, что такую версию Антропоцена необходимо отвергнуть. Я также думаю, что для них этот термин ассоциируется с Питером Карейвой (Peter Kareiva), старшим научным сотрудником некоммерческой организации Nature Conservancy, который пытался назвать свою откровенно антропоцентрическую программу благоприятствования бизнесу и уничтожения дикой природы «консервацией эпохи Антропоцена». Однако признание того, что программа Карейвы ограниченная и оппортунистическая, вовсе не означает, что мы должны отказаться от концепции Антропоцена. Эта концепция и те причины, по которым стоит воспринимать ее всерьез, гораздо более масштабны и всеобъемлющи, чем ее версия Карейвы.
Наконец, есть те, для кого концепция Антропоцена усугубляет философскую ошибку гуманизма, которая состоит в подчеркивании того, что делает нас исключительными, непохожими на все остальное в этом мире, в то время как нам необходимо попытаться преодолеть границы такого мышления и найти то, что объединяет нас со всем живым миром, включая животных и даже грибы, леса, суперкомпьютеры и так далее.
Эти «постгуманистические» мыслители хотят говорить об инкорпорировании других видов в демократическую жизнь путем предоставления им гражданства и развития полноценных социальны и этических отношений с ними. Они стремятся воспринимать мир в анимистических терминах, как мир, полный сознания и различных точек зрения - среди других животных, а также, возможно, ветра, штормов, деревьев.
Я полностью это поддерживаю, поскольку это своеобразный эксперимент в области сознания: расширение границ эстетического и нравственного представления всегда было важной движущей силой экологической политики, и оно должно стать центральным в политике Антропоцена. Однако, с моей точки зрения, эта радикальная группа на самом деле допускает ошибку в их трактовке концепции политики.
Политика, которая может сформировать и организовать общий мир и создать архитектуру взаимозависимости, требует своего языка. Это искусственно созданный миропорядок, чьи материалы имеют лингвистическую природу. Со мной могут поспорить, но я считаю это неоспоримым фактом. Нельзя вести политику, не имея лингвистического доступа к другим живым существам.
Политическое сообщество способно создать права для тех, кто не может принимать участия в политическом процессе - вспомните Закон об исчезающих видах и законы о защите животных - и, разумеется, взаимодействия людей с животными хорошо впишутся в человеческую политику. Но есть определенные ограничения. Идея многовидовой демократии свидетельствует о полном непонимании того, что лежит в основе демократии: это совместное участие в создании общего мира, кульминацией которого становится авторитетное решение относительно его структуры (разумеется, это решение может быть неоднократно пересмотрено). Мне кажется, что идея о том, что мы можем жить в рамках демократии вместе с животными свидетельствует о глубине нашего непонимания - и отчаяния - сути демократии.
© AP Photo, Shakil Adil, File
Наводнение в Пакистане
С моей точки зрения, призыв к политике Антропоцена и демократического Антропоцена в частности - это призыв к созданию движений и институтов, которые соответствовали бы масштабу тех решений, которые нам сейчас необходимо принять и которые касаются всех в силу нашей взаимозависимости.
- В вашей книге вы весьма убедительно доказываете, что нам не следует обращаться к природе в поисках наших ценностей. Где сейчас такое происходит в американской культуре?
- Это проявляется в палеолитических диетах, в движении противников вакцинации, в аргументах против гендерных различий и равных прав на вступление в брак. Это проявляется в концепции «естественного капитализма», в рамках которого экологически сложный, наполненный внутренними связями и взаимозависимостями мир воспринимается как основа для создания полностью маркетизированного общества, где все имеет свою цену, весь «мусор» производится внутри системы и так далее. Я не говорю, что нам нечему поучиться у природы в смысле инженерии и дизайна, но это будет всего лишь приписывание определенной идеологической версии нашей экономики миру природы.
Порой психологи-эволюционисты внушают людям, что им необходимо относиться, скажем, к политике как к побочному эффекту нашей животной природы. Это находит отражение в идее о том, что ваша принадлежность к либералам или консерваторам объясняется силой вашей реакции отвращения. Но подобные истории скрывают о нас то, насколько сильно изменилась «человеческая природа» за многие столетия (это слишком короткий срок, чтобы могли произойти какие-либо биологические изменения) благодаря политике, сознанию и воображению.
Предположим, что действительно существует некий спектр «лево-право», связанный с различными аспектами отвращения, страха, открытости, уважения к власти или фигуре родителя и так далее. Ничто из этого не представляет особого интереса. Но интересно то, что человек, находящийся сегодня на правой стороне этого спектра, вполне мог бы отколоться от ее левой стороны 200 лет назад, признав основополагающее равенство людей, возможность вести нравственный образ жизни в отсутствие религиозной веры, жизнеспособность демократии и так далее. Если не брать в расчет самые экстремальные взгляды, то сегодня правые - это во многих отношениях революционные левые 18 века. Как такое могло произойти - это не тот вопрос, на который «природа» может дать нам ответ.
Умение ценить и обращаться к миру природы - это один из самых важных культурных, эстетических и духовных ресурсов человека. Моя книга - это в определенном смысле полная любви история того, как люди, в основном американцы, это делали. Но в конечном счете это проект человека, эксперимент с интерпретациями и жизнью. Ни один элемент мира природы не может научить нас, как нужно ее ценить, не говоря уже о том, как нужно жить и взаимодействовать друг с другом.
- Большинство людей стараются не видеть в природе учителя, прививающего ценности, когда речь заходит об таких концепциях, как право помазанника Божия, которая в некотором смысле берет начало из природы. Но как насчет Джона Мьюра (John Muir), который советовал нам быть ближе к сердцу природы, или Водсворта, который призывал «выйти на свет и позволить природе стать учителем». Что делает подобные идеи предосудительными?
- Водсворт, Торо, Мьюр и школа реки Гудзон активно развивали эту идею: научившись ценить природу, мы становимся лучше и учимся жить. Именно так звучали аргументы в пользу создания национальных парков и заповедников.
Такое наполнение природы нравственным смыслом - утверждения, что она может нас многому научить - остается очень популярным в субкультурах защитников окружающей среды, аграриев и так далее. В то же время мы уже практически забыли о том, что природа учит нас, как нужно жить в более традиционных условиях: иерархическая структура львиных прайдов учит нас тому, что Господь ждет от нас подчинения королям, строение наших репродуктивных органов показывает нам, что мы должны хранить верность одному мужчине или одной женщине, а биологические различия между полами оправдывают наше стремление не пускать женщин в политику и некоторые другие профессии. Все это было крайне убедительными аргументами, касающимися значения природы, в тот момент, когда была основана наша страна. Многие из этих аргументов сохранились и в XX веке - и я даже не говорю об основанных на законах природы теориях, использовавшихся для оправдания рабства и экспроприации земель коренных жителей Америки.
Эти довольно страшные примеры сами по себе не являются философским аргументом против того, чтобы относиться к природе как к учителю. Любая идея, доведенная до определенного уровня обобщения, может случить ужасным целям. К примеру, бельгийцы объяснили свое вторжение в Конго гуманитарными целями. А Красные кхмеры якобы стремились добиться равенства.
КОНТЕКСТ
Оборона или экология - что важней?
Sveriges Radio08.06.2015
Эко-пост спасает не только душу, но и природу
Yle03.04.2015
Greenpeace в Арктике: экологи или пираты?
Le Huffington Post08.10.2013
МУЛЬТИМЕДИА
Самые загрязненные уголки планеты
ИноСМИ07.11.2013
Самые экологически чистые уголки мира
ИноСМИ05.06.2013
Продолжение следует