вернулась...
Этот день я хочу объявить днем красивых женщин, днем безумно красивых женщин, коих в моей жизни встречалось немало и о коих уже давно пришло время рассказать. Речь, конечно, пойдет о любви. В тысячу первый раз (или в миллион первый) и все о любви. Нет, не о любви к мужчине, не подумайте подобной пошлости, а о любви к людям, к жизни, к деньгам, к поэзии и, разумеется, о любви к самой себе.
Шура.
Шура - отличная женщина, медсестра. Тапочки всегда подаст, по первому зову прибежит, шоколадку от вас примет и все улыбается. А уж как Шура любила слушать и советы давать, как любила… И потом еще обязательно прибежит и давай рассказывать:
-Вот у гражданки М. сына положили, ну… по психе. Подумать только, единственный сын, ах как жалко-то ее бедняжку. Нет, нет ничего идеального в этом мире. А у мадам К. любовь новая. Втрескался в нее по уши один ну очень респектабельный тип. И единственное, что теперь его гложет - это года. Ну, было бы ему на 10 лет поменьше, было бы ему 50, как бы он тогда. Все мосты бы сжег, все бы бросил. А ты, подружка, себя с мужиками веди осторожнее, полностью не раскрывайся, надо чтобы непременно загадка оставалась, изюминка, уж я-то знаю.
А так Шура - отличная женщина, медсестра. И дома ее каждый день ждал холодный старый диван, старенький кот и больше никого.
И вот однажды к Шуре в отделение поступила девочка.
Ольга.
Вот уж кому в жизни не повезло. Оленьку рано бросили родители. То есть они, конечно, жили вместе с ней, постоянно ей помогали, ну… деньгами. А более ничего, заняты были очень с новыми детьми. А старый ребенок, т.е. Оленька, был с девяти лет предоставлен сам себе.
Поступила Оленька в отделение с пищевым отравлением. И тут же все начали о ней заботиться, всё хлопотать, к врачу ее бегать, интересоваться, как там у Оленьки здоровье. Угрюмый врач терпел-терпел да и не выдержал, как рявкнет:
- Девочке нужна пересадка головы, а у нас такие операции не делают!
Вот и верь после такого, что все у нас пельменями травятся.
А после этого неудачного суицида, говорили, что спилась девка. А красивая была. Господи, за что так, красивых-то?
Мила.
- Посмотрите, что я вам принесла, - хлюпнула носом Милочка и разжала кулачок. В кулачке лежал отвалившийся каблук. Милочка все косилась на итальянские сапожки, почти новые, модные.
Милу Бог баловал. Любящие родители, верные друзья, острый ум, длинные ноги. Ну, чего еще надо? А нужны были новые итальянские сапожки, и еще к ним хотелось шубку, и сережки, и еще-еще-еще. А кому-то хотелось Милочки. Вот и получилось: я не проститутка, я просто «сломала каблук», «потеряла сережку», «очень хочу новое платье». А по ночам Мила плакала. И, наверное, все вы, посмотрев на нее, скажете, что она ангел с порочным лицом. Все. Кроме…
Вера
Вера обязательно бы вспомнила о Магдалине, прочла бы что-нибудь поэтичное:
Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут
Воспоминания разврата.
Вера очень любила Пастернака и Бродского, обожала Наташу Ростову, очень боялась, что ее не поймут. А еще она верила в нерушимые людские идеалы и долго пыталась заставить верить в них окружающих. Мужчины закатывали глаза на небо, а после говорили: «Жрать хочу». Подруги сдерживали зевоту, пока Вера читала им «Пригвождена к позорному столбу» или «Сжала руки под темной вуалью».
И в этой суматохе Вера опустила глаза на землю. Теперь все реже она читает Пастернака и Ахматову с Цветаевой, теперь все меньше хочет детей, теперь она Вера Анатольевна, а не наша, милая, добрая, Верочка.
Полина.
Пожалуй, самая красивая. Самая красивая и самая бестолковая. Ранняя беременность, неудачный брак, много водки. Сколько раз ее из петли вынимали, я не помню. Знаю лишь, что в тот единственный раз из петли ее вынимал ее сын. В тот единственный раз, когда у нее все получилось.
Сейчас ему 17 лет. Я часто вижу, как он курит на балконе. При матери он никогда не курил. Но это другая судьба, совсем мальчишечья, но все же мужская.
А я называю этот день днем красивых женщин.
Шура.
Шура - отличная женщина, медсестра. Тапочки всегда подаст, по первому зову прибежит, шоколадку от вас примет и все улыбается. А уж как Шура любила слушать и советы давать, как любила… И потом еще обязательно прибежит и давай рассказывать:
-Вот у гражданки М. сына положили, ну… по психе. Подумать только, единственный сын, ах как жалко-то ее бедняжку. Нет, нет ничего идеального в этом мире. А у мадам К. любовь новая. Втрескался в нее по уши один ну очень респектабельный тип. И единственное, что теперь его гложет - это года. Ну, было бы ему на 10 лет поменьше, было бы ему 50, как бы он тогда. Все мосты бы сжег, все бы бросил. А ты, подружка, себя с мужиками веди осторожнее, полностью не раскрывайся, надо чтобы непременно загадка оставалась, изюминка, уж я-то знаю.
А так Шура - отличная женщина, медсестра. И дома ее каждый день ждал холодный старый диван, старенький кот и больше никого.
И вот однажды к Шуре в отделение поступила девочка.
Ольга.
Вот уж кому в жизни не повезло. Оленьку рано бросили родители. То есть они, конечно, жили вместе с ней, постоянно ей помогали, ну… деньгами. А более ничего, заняты были очень с новыми детьми. А старый ребенок, т.е. Оленька, был с девяти лет предоставлен сам себе.
Поступила Оленька в отделение с пищевым отравлением. И тут же все начали о ней заботиться, всё хлопотать, к врачу ее бегать, интересоваться, как там у Оленьки здоровье. Угрюмый врач терпел-терпел да и не выдержал, как рявкнет:
- Девочке нужна пересадка головы, а у нас такие операции не делают!
Вот и верь после такого, что все у нас пельменями травятся.
А после этого неудачного суицида, говорили, что спилась девка. А красивая была. Господи, за что так, красивых-то?
Мила.
- Посмотрите, что я вам принесла, - хлюпнула носом Милочка и разжала кулачок. В кулачке лежал отвалившийся каблук. Милочка все косилась на итальянские сапожки, почти новые, модные.
Милу Бог баловал. Любящие родители, верные друзья, острый ум, длинные ноги. Ну, чего еще надо? А нужны были новые итальянские сапожки, и еще к ним хотелось шубку, и сережки, и еще-еще-еще. А кому-то хотелось Милочки. Вот и получилось: я не проститутка, я просто «сломала каблук», «потеряла сережку», «очень хочу новое платье». А по ночам Мила плакала. И, наверное, все вы, посмотрев на нее, скажете, что она ангел с порочным лицом. Все. Кроме…
Вера
Вера обязательно бы вспомнила о Магдалине, прочла бы что-нибудь поэтичное:
Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут
Воспоминания разврата.
Вера очень любила Пастернака и Бродского, обожала Наташу Ростову, очень боялась, что ее не поймут. А еще она верила в нерушимые людские идеалы и долго пыталась заставить верить в них окружающих. Мужчины закатывали глаза на небо, а после говорили: «Жрать хочу». Подруги сдерживали зевоту, пока Вера читала им «Пригвождена к позорному столбу» или «Сжала руки под темной вуалью».
И в этой суматохе Вера опустила глаза на землю. Теперь все реже она читает Пастернака и Ахматову с Цветаевой, теперь все меньше хочет детей, теперь она Вера Анатольевна, а не наша, милая, добрая, Верочка.
Полина.
Пожалуй, самая красивая. Самая красивая и самая бестолковая. Ранняя беременность, неудачный брак, много водки. Сколько раз ее из петли вынимали, я не помню. Знаю лишь, что в тот единственный раз из петли ее вынимал ее сын. В тот единственный раз, когда у нее все получилось.
Сейчас ему 17 лет. Я часто вижу, как он курит на балконе. При матери он никогда не курил. Но это другая судьба, совсем мальчишечья, но все же мужская.
А я называю этот день днем красивых женщин.