творчество с копирайтом
как я уже писал.
или не писал...
ну, не важно.
в общем, до конца года у меня должна выйти дебютная книгу.
издательство ждет от меня рукопись в мае.
пишу...
написано уже много.
но...
пока решил выкладывать отдельные главы, в том виде, как я их передам редактору.
если вы уже это читали (скорее всего, немного в другом виде) - не обижайтесь.
я работаю :)
и, разумеется, использую старые наработки.
итак...
название - СЧАСТЬЕ
слоган - Ангелов на всех не хватает
- А к «счастью» эпиграф обязательно?
- Желательно.
Георгий Полонский
«Доживем до понедельника»
Задача - сделать человека счастливым - не входила в план сотворения мира.
Зигмунд Фрейд
Боль - хуже татарина. Она всегда приходит без приглашения. Сперва потопчется в глазах, потом стукнет по вискам, а после наваливается на грудь.
Черт!
Максим Сергеевич грузно опустился на скамейку. Нет - он не любил ругаться. Обычно бурчал что-то про себя, демонстративно сопел и поджимал узкие губы. Но только не в этот раз.
Черт, черт, черт!
Как назло с собой ни таблеток, ни телефона: лекарства Максим Сергеевич предпочитал запивать теплым молоком, а мобильник не брал из принципа - незачем отвлекаться на звонки во время послеобеденной прогулки по Покровскому парку.
Он прикрыл глаза и откинулся на жесткую спинку скамейки.
Ничего - вокруг люди. Они помогут. Они спасут. Они не дадут тучному и больному старику умереть, словно бомжу с привокзальной площади.
Максим Сергеевич попытался вспомнить, что говорила Марина о статье в «Комсомолке». Кажется, надо расслабиться и отдышаться. Это должно помочь.
Во всяком случае, тому, кто писал, помогло. Иначе…
Ч-ч-черт!
Боль пришла не одна, а с товарищами. Они дружно навалились на грудную клетку, чтобы высвободить сердце из семидесятилетнего заточения.
Надо отдышаться. Надо. Так, вдох. Глубокий. Теперь выдох.
Тьму озарила вспышка.
Молния?
Максим Сергеевич открыл глаза, чтобы удовлетворить любопытство, столь неуместное в сложившейся ситуации. Нет - вокруг по-прежнему унылая, хоть и теплая приморская осень. Ни дождя, ни молний, ни грома…
А к боли оказывается можно привыкнуть. Сжиться, принять и… простить. В первую очередь себя - за прогулянную физкультуру, за две пачки сигарет ежедневно, за обильные обеды, за коньяк и водку.
Единственное, что Максим Сергеевич не мог себе простить - трусость и малодушие. Ему казалось, что он привык к своим недостаткам. Но нет - в самый ненужный, самый сложный, возможно последний…
Последний!?
… час пробудилась она - беспощадная и безжалостная.
Совесть.
Максим Сергеевич засмеялся. Он смеялся от души и с каким-то мазохистским удовольствием. Каждое движение тучного, обрюзгшего тела отдавалось острыми уколами в груди. Но он уже не чувствовал. Не страшно. Не больно. Смешно.
Смех перешел в кашель - сухой и глухой, похожий на лай. Глаза оставались открытыми, но вокруг потемнело. Старик завалился на бок и почувствовал влагу на щеках.
Все-таки дождь пошел.
За мгновенье до того, как сердце в последний раз мучительного содрогнулось, Максим Сергеевич вспомнил о вечной жизни. Что там дальше? Длинный туннель, яркий свет и ангельские песни?
Не страшно. Не больно. Смешно…
Максим Сергеевич умер. Умер, так и не узнав самую главную тайну человеческой жизни. Тайну о том, что единственный дар, который природа вручила человеку - это мгновение между рождением и смертью.
И все.
Ни кто не подхватил упархивающую душу.
Да и не было ни какой души.
СРЕДА
Лифт не работал. Опять. Или снова. Хотя, какая разница. В любом случае, придется спускаться пешком.
Ну, спускаться - не подниматься.
Зашибись!
Соседи свалили пакеты у мусоропровода. Судя по характерной вони, их укомплектовали использованными памперсами. А ребенок на этаже один. Правильно - в соседней квартире. К ним и претензии.
Прогулка по лестнице нашего дома - увлекательное занятие. Вот восьмой этаж. Пахнет яблоками и йодом. Справа - массивная стальная дверь. За ней прячется семейство из Азербайджана. Каждое утро оно выгружает из квартиры ящики с фруктами, и идут в подземный переход кормить народ витаминами. Семью несколько раз пытались спалить, о чем свидетельствует копоть на стенах. Здесь же тщательно затертая свастика. Вряд ли куражились скинхеды, скорее с кавказцами пытались свести счеты их земляки-конкуренты.
Слева еще одна любопытная дверь. Деревянная: аккуратная такая - аж противно. На двери - медная табличка «Иван Семенович Молибок». Иван Семенович занимается частной практикой. Чем конкретно не знаю, но бабки у подъезда говорят - гинеколог.
Эх, потусоваться бы у него денек.
На седьмом этаже ничего примечательного. А вот шестой - загляденье. Стены, пол и потолок украшены ежиками. Куда не глянь - везде они - колючие и симпатичные зверушки: грустные ежики, целующиеся ежики, танцующие ежики, даже пьяные ежики. Автор коммунального полотна - художник Цапко. В разгар перестройки он не стал переквалифицироваться в управдомы, а пошел в художественную школу учить детей. Сначала его бросила жена. Потом закрыли школу. В конце концов, Цапко запил и вскоре свихнулся. А когда вернулся из больницы, стал рисовать ежиков.
На пятом этаже обитает программист Эдик. Пару раз я приглашал его к себе, избавить компьютер от очередного вируса. Но подружиться нам не удалось. Да и не очень-то хотелось. Если честно.
Вообще, сомневаюсь, что у Эдика есть друзья. Иначе, зачем он при каждой случайной встрече, демонстративно говорит в мобильник: «Да, дружище!» или «Ну, конечно - мы ж друзья».
Можно подумать я не видел, что телефон у него отключен…
На четвертом этаже в одной из квартир ютилась родня нашего дворника Саида. Как его звали на самом деле, ни кто не знал. Но все почему-то привыкли величать Саидом, да и сам дворник не спорил. Лишь улыбался, в ответ на приветствие. Наверное, в Таджикистане тоже любят «Утомленное солнце пустыни».
Саид был хорошим парнем. Целый день он что-то делал во дворе - мел, жег, протирал, чистил. А при встрече с жильцами смешно говорил «зазвените». Только потом я разобрался, что он извинялся. За что - так и не понял.
Между четвертым и третьим этажами пахло пепельницей, которую залили водой. Здесь каждую ночь собиралась подростки. Их очень боялись домочадцы Саида, поэтому терпели.
Малолетки гуляли не шумно. На моей памяти был всего один случай, когда пьяные дети что-то не поделили и устроили поножовщину. Кому принадлежала кровь, щедро оросившая лестницу, разбирались внутренние органы. Но, судя по тому, что спустя неделю компания вернулась на площадку, разбирательство закончилось ничем…
Зазвонил телефон. Я торопливо вытащил из куртки «Соньку» и посмотрел на экран. Она!
Лера, Лерочка, Валерия Анатольевна.
- Привет, солнце.
В трубке булькало и трещало.
- Здравствуй. Ты еще дома?
- Солнц, погоди. Тебя что-то плохо слышно. Сейчас на улицу выйду.
Не отрывая телефон от уха, и прыгая через ступеньки, я сбежал на первый этаж. Ткнул пальцем кнопку домофона и выскочил на улицу.
- Лер, я здесь.
- Александр…
- Чего это ты такая официальная?
- Саша. Я даже не знаю, как тебе это сказать…
- Главное - по-русски.
- Все шутишь… Саша... в общем… я тебе изменила.
Что за бред?!
Я присел на ограду у клумбы и постарался успокоиться.
Спокойно, Александр, спокойно…
- Так. И с кем, интересно?
- Какая разница? Разве это важно.
- Для меня - да.
- Саша, прости меня, пожалуйста. Так получилось.
- Лера. С кем?!
- Саша, я же говорю, это не важно. Ты только успокойся и послушай…
- Слушаю.
- Вот и слушай. Пойми, я это сделала не по глупости и не для того, чтобы тебе было плохо.
- Да - мне сейчас очень хорошо.
- Я просто поняла, что не люблю тебя больше. Я люблю другого.
- Лера, ты что оглохла? Кто он?!
- Прощай, Саша.
Гудки.
Короткие.
Сука!
Она мне изменила.
Она мне с кем-то изменила.
Я попытался вспомнить номер. Блин! Эти федеральные номера такие длинные!
Стоп! Ее номер есть в памяти мобильника.
Так… Алексей Николаевич, Бурлаков, Вадим…
Где же она?!
… Ворнер, Голубкова, Дорошенко, Иванов, Карманов, Кушнир...
Лера! Вот она!
Ну, возьми трубку.
Возьми трубку, сука!
«Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните».
Отключилась!
Я попробовал еще раз - «абонент недоступен».
И еще, еще, еще…
Бесполезно. Она отключила телефон и не хочет со мной говорить. Она мне изменила.
Она - Сука Которая Мне Изменила.
Мне.
Надо что-то делать. Но что?
Что?
Во-первых, собраться.
Во-вторых, don’t panic.
Хренов Дуглас Адамс.
В-третьих, я опаздываю на работу. А вечером… Нет - в обеденный перерыв, заеду к Лерке и мы с ней все тихо и спокойно обсудим.
Тихо и спокойно.
В-четвертых… Впрочем, потом…
Оградка качнулась. Я обернулся: по ту сторону клумбы стояла местная достопримечательность по прозвищу Псих. Он единственный обитатель нашего дома, на почтовом ящике которого висел замок. Остальные давно переросли наивную идею - получать газеты по подписке.
Несколько лет почти каждый день я наблюдал, как Псих подбирает ключ к замку на почтовом ящике. Псих стонал и всхлипывал, засовывая в замочную скважину ключи от шкафов, квартир, блокнотов с девичьими дневниками, чемоданов, чужих почтовых ящиков… У него было много ключей - около сотни на связке. Не было только одного - нужного.
Понятно, что замок можно было сломать за несколько секунд. Но никто не пытался подсказать решение. Мало ли - псих все-таки.
Одевался он, как и положено городскому сумасшедшему - мешковатые, ушитые снизу штаны, застиранная армейская рубашка, солдатский ремень, серый плащ с оторванным карманом, сандали на босу ногу. Зимой гардеробчик дополнялся пуховиком цвета вялой розы, плешивой шапкой-ушанкой и валенками. В руках - потертый и побитый кейс, именуемый «дипломат».
Вот и сейчас он зажимал подмышкой свой дурацкий портфель, грыз ноготь на среднем пальце левой руки, улыбался и смотрел на меня своими безумными глазищами.
Безумно красивыми глазищами.
- Что надо? - я был злым, а он сумасшедшим.
Ноготь Психа походил на спутниковый снимок Абхазии - неровные линии рек, рваный контур гор и нежно-оранжевый оттенок, словно мандариновый рай в предгорьях Кавказа.
- Отвали, юродивый!
Он снова улыбнулся, вынул палец изо рта, почесал им бугры на носу, плавно перенес к заросшим ушам, сковырнул со щеки какую-то грязь и наконец-то изрек:
- Если хочешь перемен в настоящем - стань переменами в будущем.
Умник, блин!
Но я тоже умник.
- Да, я в курсе. Только Ганди немного иначе говорил.
Псих снова улыбнулся.
Я тоже.
- Глупый, - продолжил он. - Тебе кажется, что мир такой, каким ты его видишь. Глупый.
Пожалуй, пора сваливать. Я отвернулся от собеседника, встал с ограды и отряхнул брюки
- Погоди!
Псих щелкнул замками «дипломата». Я напрягся и приготовился отпрыгнуть в сторону, если придется.
- Возьми.
Он достал из кейса синюю тетрадь с надписью «Общая» на обложке. Таких я не видел уже лет десять.
- Возьми.
С детьми и с сумасшедшими лучше не спорить: я обошел ограду и взял тетрадь.
А он улыбался. Этот ублюдок щерился своими желтыми зубами и смотрел мне прямо в глаза!
Я сунул тетрадку в карман плаща, отвел взгляд, попятился в сторону и пробормотал - то ли ему, то ли себе:
- Иди ты.
И прибавил шагу…
До офиса недалеко - десять минут пешком и двадцать на маршрутке. Такой вот парадокс современного мегаполиса. Но на остановке - плотная очередь из свежевыбритых и подкрашенных лиц.
Вашу мать!
Я глянул на экран мобильника - опаздываю. Придется добираться на своих двух, иначе не видать мне квартальной премии: наш принципиальный босс расширил список из семи смертных грехов до восьми за счет непунктуальности.
К пешим прогулкам, особенно на работу, я относился без должного фанатизма, но положительно. Люблю это время суток - утро буднего дня. С моря тянет приятной прохладой, в воздухе витают ароматы кофейных зерен и зубной пасты…
Так по утрам пахли ее поцелуи - мятой и кофе.
Надо отвлечься. Не думать. Смотреть по сторонам, идти и не думать.
Не думаю. Иду…
***
Сто лет назад в этот особняк на Миллионке приходили загулявшие отцы семейств. На пороге их встречал привратник Кузьмич: изучал, оценивал и решал - допустить ли сластолюбца к сомнительным радостям продажного блуда.
Если впускал, гость проходил в темный коридор, где пару минут блуждал в поисках гостиной. Отыскав тонкую полоску света, пробивающуюся из-под рассохшейся двери, посетитель попадал в безвкусно обставленную залу. Здесь его еще раз оценивали и, в зависимости от потенциальных возможностей, провожали в комнатку. Те, что проще, попадали в объятья Маруськи, а владельцы тугих кошелей обретали покой на кровать Мими…
Век спустя особняк преобразился. В коридорах теперь светло и просторно, двери вплотную прилегают к косяку, а обстановка гостиной вполне соответствует запросам скромного дизайнера по интерьерам.
Место Кузьмича тоже изменилось: там, где прежде бдил косматый привратник, нынче стоит металлический каркас, залитый дымчатым стеклом. В нем притаился охранник Петя - двухметровый детина с плотоядной улыбкой и безупречно белым воротничком на отутюженной рубашке.
В этом особняке я и проводил последние девять месяцев. Ровно пять дней в неделю с девяти утра до шести вечера. Минус часовой перерыв на обед.
- Опаздываете, Александр, - сурово буркнул Петя.
Пошел в задницу, плебей!
- Да вот, - виновато улыбаясь, пробормотал я. - В пробке застрял.
- Постарайтесь не опаздывать больше - Пал Семеныч сердятся.
Пал Семенович - мой босс. В конце восьмидесятых он вовремя, а главное публично сжег партбилет и сменил конторский стул на кожаное кресло кооператора. Несколько раз Пал Семеныч трансформировал свой бизнес. Сначала руководил производством ремней и джинсов с ярлычками Rifle, Adidas и Puma. Потом, оценив масштабы национальных задач, стал ввозить в страну спирт «Royal» и китайские карандаши от тараканов, а за кордон гнал эшелоны с алюминиевыми кастрюлями.
Отмечая миллениум в компании трех тайских проституток, мой босс уже имел рыбозавод на юге Приморья, несколько рынков в Уссурийске и таможенный терминал в Гродеково. А в 2001 году рискнул «сесть на трубу». Но не рассчитал силы, и чуть было не обжил казенный дом на Камчатке.
Откупившись от судьи, следователя и прокурора, Павел Семенович уехал покорять краевой центр.
Владивосток пал не сразу. Но поскольку провинциальные «кормушки» исправно питали своего хозяина, босс благополучно пережил финансовые напасти и потихоньку вышел на прибыльные направления. Теперь он рулит банком, скупает недвижимость, пытается стать публичной фигурой. И сердится, если поверить «орангутангу» Пете.
Пошли вы все…
Я кивнул секретарше Лидочке, улыбнулся хмурому кадровику Савелию и юркнул в туалет - спрятаться и обдумать план действий.
А туалет - единственное место в офисе, где я мог уединиться.
Для окружающего мира буддист в нирване также не интересен, как и окружающий мир для него…
Оранжевый унитаз - безумная фантазия Пал Семеныча - был холодным и жестким. Но еще со временем Родена известно, что лучшее кресло для мыслителя - это камень.
С кем же она мне все-таки изменила?
Блин!
Блин, блин, блин…
Вот он - предел.
Беспредел.
Пустота.
Жесть…
Я зарыдал
Я зарыдал словно баба.
Слезы, сопли - плевать.
Мне хотелось рыдать.
И я рыдал.
Как баба.
В дверь забарабанили:
- Александр Александрович! Вы в порядке?
Лидочка. Услышала-таки.
Что услышала? Дайте человеку спокойно умыться!
Я уткнул лицо в ладони и умывался слезами.
- Саша!
Вот зараза!
Не отстанет же. Если не отвечу, побежит за охранником.
Сдерживаю дыхание и пытаюсь быть невозмутимым:
- Да, Лидочка, все нормально. Сейчас выйду. Живот прихватило.
Все - хватит ныть!
И это, в-четвертых, да?
Ага.
В-пятых, надо взять себя в руки…
Я наклонился над раковиной, расстегнул воротник, стянул галстук и стал умываться. Холодная вода успокаивала. Стало чуть легче.
Но только чуть-чуть…
Полотенец, как обычно, не было. Вечно Лидочка забывает следить за тем, чтобы в туалете всегда были полотенца.
Не страшно - вытрусь галстуком.
Так - еще раз посмотрюсь в зеркало и на выход…
Ой, ё-ё-ё!
Отражение не внушало оптимизма: распухшее зареванное лицо, мокрая сорочка, взлохмаченная челка. Галстук… прости, Господи и Армани…
Плевать.
Я дернул шпингалет и вышел из туалета.
Лидочка не ушла. Она и Петю позвала, что, кстати, является строгим нарушением должностной инструкции - его место у порога. И точка.
- Александр Александрович… Вы в порядке?
Вам-то какое дело…
Махнул рукой.
- Да все нормально.
Я развернулся и пошел к своему кабинету, чувствуя спиной сочувственный взгляд секретарши и презрительный взор охранника.
Плевать.
Когда до двери оставалось каких-то несколько шагов, из-за соседнего кабинета показался Артур - сын Павла Семеновича и по совместительству коммерческий директор нашего гадюшника.
- О! Саня, здоров. Ты чего такой… понурый? А-а-а, понял - тебе Лера уже все сказала...
Лера? Мне сказала? Что мне сказала Лера?
- Ну, ты же мужик. Утри слезы. Другую найдешь - не страшно…
Тридцать спиц вместе - одно колесо. Но то, что в нем - отсутствие, определяет наличие возможности использования телеги.
Я остановился.
- Артур…
Что за мерзкое имя?! Король, вашу мать, блин!
- … ты о чем?
- Ну, она должна была тебе сказать. Мы договорились…
Стенки из глины - это сосуд. Но то, что в нем - отсутствие, определяет наличие возможности использования сосуда.
Кажется, я начал понимать.
- … с ней утром…
Утром?
- …что она позвонит и все объяснит. Мы ж взрослые люди и знаем, что так бывает…
В стенах пробиты окна и двери - это дом. Но то, что в нем - отсутствие, определяет наличие возможности использования дома.
- … ты пойми, любовь такая штука - нечаянно нагрянет. Ха-ха! В общем, давай все обсудим, как взрослые люди. Попьем коньячку, посидим, потолкуем. Хорошо, Сан Саныч?..
И хлопнул меня по плечу. По дружески так - ласково.
- Договорились?
Он улыбался во весь рот. Во весь свой облагороженный керамикой рот. Зубки белые, ровные. Как на картинке.
- Пошли ко мне в кабинет, а? Бутылочку «Хенесси» оприходуем. А потом смотаемся к тебе за Лериными вещами, хорошо?
Почему-то стало невыносимо больно.
Стало больно смотреть на его белые зубки, на его ослепительную улыбку, на его длинный холеный носик и довольные голубые глаза.
Артурчик ждал. Ждал ответной улыбки и согласия.
Он был уверен, что все делает правильно.
А вот я нет.
Я размахнулся, что есть силы и врезал по белым зубкам, по аккуратному носику, по довольным глазкам.
Я вложил в удар всю боль и обиду, что копил в себе последние полчаса.
Я бил за Леру, за свое унижение, за мокрую сорочку и гребанного Армани. И даже за соседа Саида с его вечным «зазвените».
Бил.
Чмокающий хруст рвущейся плоти слился с воплем Лидочки и шумом ветра за спиной. Потом тупой хлопок и… стало темно.
Я словно лист на ветру.
Смотрите, как я парю…
(продолжение следует)
ВОПРОС: ЭТО интересно? Только честно, без комплиментарности...
или не писал...
ну, не важно.
в общем, до конца года у меня должна выйти дебютная книгу.
издательство ждет от меня рукопись в мае.
пишу...
написано уже много.
но...
пока решил выкладывать отдельные главы, в том виде, как я их передам редактору.
если вы уже это читали (скорее всего, немного в другом виде) - не обижайтесь.
я работаю :)
и, разумеется, использую старые наработки.
итак...
название - СЧАСТЬЕ
слоган - Ангелов на всех не хватает
- А к «счастью» эпиграф обязательно?
- Желательно.
Георгий Полонский
«Доживем до понедельника»
Задача - сделать человека счастливым - не входила в план сотворения мира.
Зигмунд Фрейд
Боль - хуже татарина. Она всегда приходит без приглашения. Сперва потопчется в глазах, потом стукнет по вискам, а после наваливается на грудь.
Черт!
Максим Сергеевич грузно опустился на скамейку. Нет - он не любил ругаться. Обычно бурчал что-то про себя, демонстративно сопел и поджимал узкие губы. Но только не в этот раз.
Черт, черт, черт!
Как назло с собой ни таблеток, ни телефона: лекарства Максим Сергеевич предпочитал запивать теплым молоком, а мобильник не брал из принципа - незачем отвлекаться на звонки во время послеобеденной прогулки по Покровскому парку.
Он прикрыл глаза и откинулся на жесткую спинку скамейки.
Ничего - вокруг люди. Они помогут. Они спасут. Они не дадут тучному и больному старику умереть, словно бомжу с привокзальной площади.
Максим Сергеевич попытался вспомнить, что говорила Марина о статье в «Комсомолке». Кажется, надо расслабиться и отдышаться. Это должно помочь.
Во всяком случае, тому, кто писал, помогло. Иначе…
Ч-ч-черт!
Боль пришла не одна, а с товарищами. Они дружно навалились на грудную клетку, чтобы высвободить сердце из семидесятилетнего заточения.
Надо отдышаться. Надо. Так, вдох. Глубокий. Теперь выдох.
Тьму озарила вспышка.
Молния?
Максим Сергеевич открыл глаза, чтобы удовлетворить любопытство, столь неуместное в сложившейся ситуации. Нет - вокруг по-прежнему унылая, хоть и теплая приморская осень. Ни дождя, ни молний, ни грома…
А к боли оказывается можно привыкнуть. Сжиться, принять и… простить. В первую очередь себя - за прогулянную физкультуру, за две пачки сигарет ежедневно, за обильные обеды, за коньяк и водку.
Единственное, что Максим Сергеевич не мог себе простить - трусость и малодушие. Ему казалось, что он привык к своим недостаткам. Но нет - в самый ненужный, самый сложный, возможно последний…
Последний!?
… час пробудилась она - беспощадная и безжалостная.
Совесть.
Максим Сергеевич засмеялся. Он смеялся от души и с каким-то мазохистским удовольствием. Каждое движение тучного, обрюзгшего тела отдавалось острыми уколами в груди. Но он уже не чувствовал. Не страшно. Не больно. Смешно.
Смех перешел в кашель - сухой и глухой, похожий на лай. Глаза оставались открытыми, но вокруг потемнело. Старик завалился на бок и почувствовал влагу на щеках.
Все-таки дождь пошел.
За мгновенье до того, как сердце в последний раз мучительного содрогнулось, Максим Сергеевич вспомнил о вечной жизни. Что там дальше? Длинный туннель, яркий свет и ангельские песни?
Не страшно. Не больно. Смешно…
Максим Сергеевич умер. Умер, так и не узнав самую главную тайну человеческой жизни. Тайну о том, что единственный дар, который природа вручила человеку - это мгновение между рождением и смертью.
И все.
Ни кто не подхватил упархивающую душу.
Да и не было ни какой души.
СРЕДА
Лифт не работал. Опять. Или снова. Хотя, какая разница. В любом случае, придется спускаться пешком.
Ну, спускаться - не подниматься.
Зашибись!
Соседи свалили пакеты у мусоропровода. Судя по характерной вони, их укомплектовали использованными памперсами. А ребенок на этаже один. Правильно - в соседней квартире. К ним и претензии.
Прогулка по лестнице нашего дома - увлекательное занятие. Вот восьмой этаж. Пахнет яблоками и йодом. Справа - массивная стальная дверь. За ней прячется семейство из Азербайджана. Каждое утро оно выгружает из квартиры ящики с фруктами, и идут в подземный переход кормить народ витаминами. Семью несколько раз пытались спалить, о чем свидетельствует копоть на стенах. Здесь же тщательно затертая свастика. Вряд ли куражились скинхеды, скорее с кавказцами пытались свести счеты их земляки-конкуренты.
Слева еще одна любопытная дверь. Деревянная: аккуратная такая - аж противно. На двери - медная табличка «Иван Семенович Молибок». Иван Семенович занимается частной практикой. Чем конкретно не знаю, но бабки у подъезда говорят - гинеколог.
Эх, потусоваться бы у него денек.
На седьмом этаже ничего примечательного. А вот шестой - загляденье. Стены, пол и потолок украшены ежиками. Куда не глянь - везде они - колючие и симпатичные зверушки: грустные ежики, целующиеся ежики, танцующие ежики, даже пьяные ежики. Автор коммунального полотна - художник Цапко. В разгар перестройки он не стал переквалифицироваться в управдомы, а пошел в художественную школу учить детей. Сначала его бросила жена. Потом закрыли школу. В конце концов, Цапко запил и вскоре свихнулся. А когда вернулся из больницы, стал рисовать ежиков.
На пятом этаже обитает программист Эдик. Пару раз я приглашал его к себе, избавить компьютер от очередного вируса. Но подружиться нам не удалось. Да и не очень-то хотелось. Если честно.
Вообще, сомневаюсь, что у Эдика есть друзья. Иначе, зачем он при каждой случайной встрече, демонстративно говорит в мобильник: «Да, дружище!» или «Ну, конечно - мы ж друзья».
Можно подумать я не видел, что телефон у него отключен…
На четвертом этаже в одной из квартир ютилась родня нашего дворника Саида. Как его звали на самом деле, ни кто не знал. Но все почему-то привыкли величать Саидом, да и сам дворник не спорил. Лишь улыбался, в ответ на приветствие. Наверное, в Таджикистане тоже любят «Утомленное солнце пустыни».
Саид был хорошим парнем. Целый день он что-то делал во дворе - мел, жег, протирал, чистил. А при встрече с жильцами смешно говорил «зазвените». Только потом я разобрался, что он извинялся. За что - так и не понял.
Между четвертым и третьим этажами пахло пепельницей, которую залили водой. Здесь каждую ночь собиралась подростки. Их очень боялись домочадцы Саида, поэтому терпели.
Малолетки гуляли не шумно. На моей памяти был всего один случай, когда пьяные дети что-то не поделили и устроили поножовщину. Кому принадлежала кровь, щедро оросившая лестницу, разбирались внутренние органы. Но, судя по тому, что спустя неделю компания вернулась на площадку, разбирательство закончилось ничем…
Зазвонил телефон. Я торопливо вытащил из куртки «Соньку» и посмотрел на экран. Она!
Лера, Лерочка, Валерия Анатольевна.
- Привет, солнце.
В трубке булькало и трещало.
- Здравствуй. Ты еще дома?
- Солнц, погоди. Тебя что-то плохо слышно. Сейчас на улицу выйду.
Не отрывая телефон от уха, и прыгая через ступеньки, я сбежал на первый этаж. Ткнул пальцем кнопку домофона и выскочил на улицу.
- Лер, я здесь.
- Александр…
- Чего это ты такая официальная?
- Саша. Я даже не знаю, как тебе это сказать…
- Главное - по-русски.
- Все шутишь… Саша... в общем… я тебе изменила.
Что за бред?!
Я присел на ограду у клумбы и постарался успокоиться.
Спокойно, Александр, спокойно…
- Так. И с кем, интересно?
- Какая разница? Разве это важно.
- Для меня - да.
- Саша, прости меня, пожалуйста. Так получилось.
- Лера. С кем?!
- Саша, я же говорю, это не важно. Ты только успокойся и послушай…
- Слушаю.
- Вот и слушай. Пойми, я это сделала не по глупости и не для того, чтобы тебе было плохо.
- Да - мне сейчас очень хорошо.
- Я просто поняла, что не люблю тебя больше. Я люблю другого.
- Лера, ты что оглохла? Кто он?!
- Прощай, Саша.
Гудки.
Короткие.
Сука!
Она мне изменила.
Она мне с кем-то изменила.
Я попытался вспомнить номер. Блин! Эти федеральные номера такие длинные!
Стоп! Ее номер есть в памяти мобильника.
Так… Алексей Николаевич, Бурлаков, Вадим…
Где же она?!
… Ворнер, Голубкова, Дорошенко, Иванов, Карманов, Кушнир...
Лера! Вот она!
Ну, возьми трубку.
Возьми трубку, сука!
«Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните».
Отключилась!
Я попробовал еще раз - «абонент недоступен».
И еще, еще, еще…
Бесполезно. Она отключила телефон и не хочет со мной говорить. Она мне изменила.
Она - Сука Которая Мне Изменила.
Мне.
Надо что-то делать. Но что?
Что?
Во-первых, собраться.
Во-вторых, don’t panic.
Хренов Дуглас Адамс.
В-третьих, я опаздываю на работу. А вечером… Нет - в обеденный перерыв, заеду к Лерке и мы с ней все тихо и спокойно обсудим.
Тихо и спокойно.
В-четвертых… Впрочем, потом…
Оградка качнулась. Я обернулся: по ту сторону клумбы стояла местная достопримечательность по прозвищу Псих. Он единственный обитатель нашего дома, на почтовом ящике которого висел замок. Остальные давно переросли наивную идею - получать газеты по подписке.
Несколько лет почти каждый день я наблюдал, как Псих подбирает ключ к замку на почтовом ящике. Псих стонал и всхлипывал, засовывая в замочную скважину ключи от шкафов, квартир, блокнотов с девичьими дневниками, чемоданов, чужих почтовых ящиков… У него было много ключей - около сотни на связке. Не было только одного - нужного.
Понятно, что замок можно было сломать за несколько секунд. Но никто не пытался подсказать решение. Мало ли - псих все-таки.
Одевался он, как и положено городскому сумасшедшему - мешковатые, ушитые снизу штаны, застиранная армейская рубашка, солдатский ремень, серый плащ с оторванным карманом, сандали на босу ногу. Зимой гардеробчик дополнялся пуховиком цвета вялой розы, плешивой шапкой-ушанкой и валенками. В руках - потертый и побитый кейс, именуемый «дипломат».
Вот и сейчас он зажимал подмышкой свой дурацкий портфель, грыз ноготь на среднем пальце левой руки, улыбался и смотрел на меня своими безумными глазищами.
Безумно красивыми глазищами.
- Что надо? - я был злым, а он сумасшедшим.
Ноготь Психа походил на спутниковый снимок Абхазии - неровные линии рек, рваный контур гор и нежно-оранжевый оттенок, словно мандариновый рай в предгорьях Кавказа.
- Отвали, юродивый!
Он снова улыбнулся, вынул палец изо рта, почесал им бугры на носу, плавно перенес к заросшим ушам, сковырнул со щеки какую-то грязь и наконец-то изрек:
- Если хочешь перемен в настоящем - стань переменами в будущем.
Умник, блин!
Но я тоже умник.
- Да, я в курсе. Только Ганди немного иначе говорил.
Псих снова улыбнулся.
Я тоже.
- Глупый, - продолжил он. - Тебе кажется, что мир такой, каким ты его видишь. Глупый.
Пожалуй, пора сваливать. Я отвернулся от собеседника, встал с ограды и отряхнул брюки
- Погоди!
Псих щелкнул замками «дипломата». Я напрягся и приготовился отпрыгнуть в сторону, если придется.
- Возьми.
Он достал из кейса синюю тетрадь с надписью «Общая» на обложке. Таких я не видел уже лет десять.
- Возьми.
С детьми и с сумасшедшими лучше не спорить: я обошел ограду и взял тетрадь.
А он улыбался. Этот ублюдок щерился своими желтыми зубами и смотрел мне прямо в глаза!
Я сунул тетрадку в карман плаща, отвел взгляд, попятился в сторону и пробормотал - то ли ему, то ли себе:
- Иди ты.
И прибавил шагу…
До офиса недалеко - десять минут пешком и двадцать на маршрутке. Такой вот парадокс современного мегаполиса. Но на остановке - плотная очередь из свежевыбритых и подкрашенных лиц.
Вашу мать!
Я глянул на экран мобильника - опаздываю. Придется добираться на своих двух, иначе не видать мне квартальной премии: наш принципиальный босс расширил список из семи смертных грехов до восьми за счет непунктуальности.
К пешим прогулкам, особенно на работу, я относился без должного фанатизма, но положительно. Люблю это время суток - утро буднего дня. С моря тянет приятной прохладой, в воздухе витают ароматы кофейных зерен и зубной пасты…
Так по утрам пахли ее поцелуи - мятой и кофе.
Надо отвлечься. Не думать. Смотреть по сторонам, идти и не думать.
Не думаю. Иду…
***
Сто лет назад в этот особняк на Миллионке приходили загулявшие отцы семейств. На пороге их встречал привратник Кузьмич: изучал, оценивал и решал - допустить ли сластолюбца к сомнительным радостям продажного блуда.
Если впускал, гость проходил в темный коридор, где пару минут блуждал в поисках гостиной. Отыскав тонкую полоску света, пробивающуюся из-под рассохшейся двери, посетитель попадал в безвкусно обставленную залу. Здесь его еще раз оценивали и, в зависимости от потенциальных возможностей, провожали в комнатку. Те, что проще, попадали в объятья Маруськи, а владельцы тугих кошелей обретали покой на кровать Мими…
Век спустя особняк преобразился. В коридорах теперь светло и просторно, двери вплотную прилегают к косяку, а обстановка гостиной вполне соответствует запросам скромного дизайнера по интерьерам.
Место Кузьмича тоже изменилось: там, где прежде бдил косматый привратник, нынче стоит металлический каркас, залитый дымчатым стеклом. В нем притаился охранник Петя - двухметровый детина с плотоядной улыбкой и безупречно белым воротничком на отутюженной рубашке.
В этом особняке я и проводил последние девять месяцев. Ровно пять дней в неделю с девяти утра до шести вечера. Минус часовой перерыв на обед.
- Опаздываете, Александр, - сурово буркнул Петя.
Пошел в задницу, плебей!
- Да вот, - виновато улыбаясь, пробормотал я. - В пробке застрял.
- Постарайтесь не опаздывать больше - Пал Семеныч сердятся.
Пал Семенович - мой босс. В конце восьмидесятых он вовремя, а главное публично сжег партбилет и сменил конторский стул на кожаное кресло кооператора. Несколько раз Пал Семеныч трансформировал свой бизнес. Сначала руководил производством ремней и джинсов с ярлычками Rifle, Adidas и Puma. Потом, оценив масштабы национальных задач, стал ввозить в страну спирт «Royal» и китайские карандаши от тараканов, а за кордон гнал эшелоны с алюминиевыми кастрюлями.
Отмечая миллениум в компании трех тайских проституток, мой босс уже имел рыбозавод на юге Приморья, несколько рынков в Уссурийске и таможенный терминал в Гродеково. А в 2001 году рискнул «сесть на трубу». Но не рассчитал силы, и чуть было не обжил казенный дом на Камчатке.
Откупившись от судьи, следователя и прокурора, Павел Семенович уехал покорять краевой центр.
Владивосток пал не сразу. Но поскольку провинциальные «кормушки» исправно питали своего хозяина, босс благополучно пережил финансовые напасти и потихоньку вышел на прибыльные направления. Теперь он рулит банком, скупает недвижимость, пытается стать публичной фигурой. И сердится, если поверить «орангутангу» Пете.
Пошли вы все…
Я кивнул секретарше Лидочке, улыбнулся хмурому кадровику Савелию и юркнул в туалет - спрятаться и обдумать план действий.
А туалет - единственное место в офисе, где я мог уединиться.
Для окружающего мира буддист в нирване также не интересен, как и окружающий мир для него…
Оранжевый унитаз - безумная фантазия Пал Семеныча - был холодным и жестким. Но еще со временем Родена известно, что лучшее кресло для мыслителя - это камень.
С кем же она мне все-таки изменила?
Блин!
Блин, блин, блин…
Вот он - предел.
Беспредел.
Пустота.
Жесть…
Я зарыдал
Я зарыдал словно баба.
Слезы, сопли - плевать.
Мне хотелось рыдать.
И я рыдал.
Как баба.
В дверь забарабанили:
- Александр Александрович! Вы в порядке?
Лидочка. Услышала-таки.
Что услышала? Дайте человеку спокойно умыться!
Я уткнул лицо в ладони и умывался слезами.
- Саша!
Вот зараза!
Не отстанет же. Если не отвечу, побежит за охранником.
Сдерживаю дыхание и пытаюсь быть невозмутимым:
- Да, Лидочка, все нормально. Сейчас выйду. Живот прихватило.
Все - хватит ныть!
И это, в-четвертых, да?
Ага.
В-пятых, надо взять себя в руки…
Я наклонился над раковиной, расстегнул воротник, стянул галстук и стал умываться. Холодная вода успокаивала. Стало чуть легче.
Но только чуть-чуть…
Полотенец, как обычно, не было. Вечно Лидочка забывает следить за тем, чтобы в туалете всегда были полотенца.
Не страшно - вытрусь галстуком.
Так - еще раз посмотрюсь в зеркало и на выход…
Ой, ё-ё-ё!
Отражение не внушало оптимизма: распухшее зареванное лицо, мокрая сорочка, взлохмаченная челка. Галстук… прости, Господи и Армани…
Плевать.
Я дернул шпингалет и вышел из туалета.
Лидочка не ушла. Она и Петю позвала, что, кстати, является строгим нарушением должностной инструкции - его место у порога. И точка.
- Александр Александрович… Вы в порядке?
Вам-то какое дело…
Махнул рукой.
- Да все нормально.
Я развернулся и пошел к своему кабинету, чувствуя спиной сочувственный взгляд секретарши и презрительный взор охранника.
Плевать.
Когда до двери оставалось каких-то несколько шагов, из-за соседнего кабинета показался Артур - сын Павла Семеновича и по совместительству коммерческий директор нашего гадюшника.
- О! Саня, здоров. Ты чего такой… понурый? А-а-а, понял - тебе Лера уже все сказала...
Лера? Мне сказала? Что мне сказала Лера?
- Ну, ты же мужик. Утри слезы. Другую найдешь - не страшно…
Тридцать спиц вместе - одно колесо. Но то, что в нем - отсутствие, определяет наличие возможности использования телеги.
Я остановился.
- Артур…
Что за мерзкое имя?! Король, вашу мать, блин!
- … ты о чем?
- Ну, она должна была тебе сказать. Мы договорились…
Стенки из глины - это сосуд. Но то, что в нем - отсутствие, определяет наличие возможности использования сосуда.
Кажется, я начал понимать.
- … с ней утром…
Утром?
- …что она позвонит и все объяснит. Мы ж взрослые люди и знаем, что так бывает…
В стенах пробиты окна и двери - это дом. Но то, что в нем - отсутствие, определяет наличие возможности использования дома.
- … ты пойми, любовь такая штука - нечаянно нагрянет. Ха-ха! В общем, давай все обсудим, как взрослые люди. Попьем коньячку, посидим, потолкуем. Хорошо, Сан Саныч?..
И хлопнул меня по плечу. По дружески так - ласково.
- Договорились?
Он улыбался во весь рот. Во весь свой облагороженный керамикой рот. Зубки белые, ровные. Как на картинке.
- Пошли ко мне в кабинет, а? Бутылочку «Хенесси» оприходуем. А потом смотаемся к тебе за Лериными вещами, хорошо?
Почему-то стало невыносимо больно.
Стало больно смотреть на его белые зубки, на его ослепительную улыбку, на его длинный холеный носик и довольные голубые глаза.
Артурчик ждал. Ждал ответной улыбки и согласия.
Он был уверен, что все делает правильно.
А вот я нет.
Я размахнулся, что есть силы и врезал по белым зубкам, по аккуратному носику, по довольным глазкам.
Я вложил в удар всю боль и обиду, что копил в себе последние полчаса.
Я бил за Леру, за свое унижение, за мокрую сорочку и гребанного Армани. И даже за соседа Саида с его вечным «зазвените».
Бил.
Чмокающий хруст рвущейся плоти слился с воплем Лидочки и шумом ветра за спиной. Потом тупой хлопок и… стало темно.
Я словно лист на ветру.
Смотрите, как я парю…
(продолжение следует)
ВОПРОС: ЭТО интересно? Только честно, без комплиментарности...