Now and then
Я очень жду своё тридцатилетие, не потому что считаю, что это рубеж или что-то изменится после, просто очень хочу закатить вечеринку наконец-то и чтобы подарочки, и поздравляли все, и платье красивое:) У меня нет никаких комплексов касательно возраста и мне смешно, когда говорят либо про начало старости, либо про то, как я молодо выгляжу для тридцати - да вы что, тридцать это ведь и есть молодость! И одновременно с этим, я точно знаю, что не выгляжу моложе себя самой пять лет назад и что у меня есть морщины вокруг глаз (и поэтому у меня в запасе всегда несколько кремов для глаз, Оля, привет:) Но и это меня не слишком беспокоит, потому что моложе - нет, а лучше - да.
Но есть все же кое-что, от чего сердце иногда все-таки сжимается не тоской, но то ли ностальгией, то ли предвкушением несбыточного.
<Когда я встречаю группы или парочки студентов, вчерашних школьников, первокурсников-третьекурсников. Мальчики, как правило, все стройные, если не сказать худые, с выступающими кадыками и часто влюбленными взглядами, им еще не встретились их будущие жены, которые, пройдет время, избавят их от этой почти неуместной юношеской хрупкости, добавят им килограммов домашними ужинами и убавят им волос своими истериками. Девочки же иногда наоборот, еще не растерявшие детскую припухлость щек, иногда - гибкие как кошки и еще не успевшие понять, на сколько же они хороши и что за это можно, оказывается, что-то получить взамен. У этих ребят совсем другой взгляд. У них в глазах целый мир и жизнь их написана только пунктиром, она пестра, но в ней много пустых мест, она зависит от ежедневных решений, от одного обеда в университетской столовой, от прогулянной пары, от обрывка объявления о стажировке в Штатах, от встречи на остановке, Бог еще знает от чего. Очень многие из них, конечно же, бездари и их потолок уже сейчас почти определён, но очень многие, напротив - разумны, амбициозны и красивы, не только юными лицами и тонкими лодыжками, но глазами, в которых - да-да, целый мир, который только начал им открываться и пока не намерен останавливаться.
У меня нет ощущения, что сейчас все уже предрешено и что передо мной только один из возможных путей, жизнь многоварианта и в восемнадцать, и в восемьдесят, было бы желание, силы и огонь внутри. Но таким калейдоскопом как в юности ей все равно не стать, стоит это признать. У меня нет зависти к этому поколению восемнадцатилетних, сколько ведь слез, сложных решений, разбитых коленок и сердец их еще ждет. Нет зависти, потому что сейчас я счастливее, чем в восемнадцать и чем в двадцать пять. Не остается на зависть места, когда ты любишь жизнь, которой живешь. Но вот я смотрю на девушку с изумительно длинными ногами и растрепанными волосами, как она обсуждает, серьезнее, чем я могла в ее возрасте, английскую литературу, как рассказывает про Венецию, в которой я не была все еще, как смотрит на своего друга и гадает, будет ли целоваться с ним сегодня вечером или нет, и что-то замирает внутри меня. И я отчетливо понимаю, что все больше дверей закрывается безвозвратно.
Через четыре месяца мне будет тридцать, моей дочери четыре с половиной года, она несносна и абсолютно прекрасна. Я все еще влезаю в самые свои узкие джинсы, но фигура уже очевидно меняет очертания, внутри меня бьется два сердца, одно из которых, поменьше, колотится со страшной силой и дух захватывает от одной только мысли, что скоро на свет появится еще один человек. Что вот, не было его нигде, а вдруг сложились звезды и клеточки, осенние ливни и шумные вечера, шампанское и самые лучшие ночи, мое упрямство и его спокойствие, карие глаза и непослушные кудри - и то ли из ниоткуда, то ли из нежности и счастья возникает человек, еще такой маленький, но уже любимый до бесконечности. И жизнь вокруг звенит, кипит, бежит и кружит, а я останавливаюсь на мгновение и, кажется, слышу, как же много дверей распахивается впереди.
/lj-cut>