Poets Lives Metter
8 октября в Стокгольме был объявлен лауреат Нобелевской премии по литературе. Ожидание нарастало, потому что Нобелевка по литературе - это по сути своей всегда событие, но иногда еще и событие социально-политическое. Не будем приводить здесь утомительные примеры, просто примем это сейчас, в рамках данного текста, за аксиому. В этом году в качестве номинантов назывались имена Людмилы Улицкой, Харуки Мураками, Маргарет Этвуд, Стивена Кинга.
За те дни, что прошли с объявления решения академии, все крупнейшие литературные издания страны уже отреагировали на присуждение Нобелевской премии в этом году американской поэтессе Луизе Глюк. Теперь в этот хор голосов добавлюсь и я. Вообще награждения за стихи случаются не очень часто - достаточно сравнить количество лауреатов прозаиков с поэтами. Отчасти это связано со сложностью перекодировки оригинала на любой другой язык, что еще раз говорит нам об уникальности любого поэтического текста.
Формулировка «за безошибочный поэтический голос, умеющей с простой красотой придать универсальность индивидуальному существованию», с которой Нобелевка присуждена Луиза Глюк, возвращает нас к осознанию того, что именно поэтический голос зачастую становится тем ответом человека на то, что волнует его прямо сейчас. Сплав эмоций, мыслей, нерва делает поэта сверхчувствительным камертоном современности, но парадоксом становится то, что из этой сюминутности поэзии формируется ее вневременность, стихи словно бы прорастают в вечность. И работает в данном случае именно умение поэта превратить индивидуальное в универсальное, глубоко личное - в нечто более общее.
То немногое, что переведено сегодня на русский язык, позволяет сделать некоторые выводы (возможно, пока еще довольно поверхностные) об авторской манере стиха Луизы Глюк, а также о смысловом и символическом наполнении ее поэзии. Во-первых, сразу бросается в глаза практически полное отсутствие рифмы в этих текстах, поэтесса строит стихотворение иначе: ритмический рисунок создается благодаря повторам, позволяющим пристально сфокусироаться на важном для автора образе, а также интонационной окраске - иногда почти медитативной, а порой и очень настойчивой. Кроме того, бросается в глаза частое обращение к мифу (этакая тоска по мировой культуре) и нарочитое избегание глобальных тем (по крайней мере, в той части, что доступна русскоязычному читателю). Еще одной особенностью этой поэзии, о которой в своем интервью сказал Борис Кокотов, переводчик книги Глюк «Дикий Ирис», это словесная сдержанность при эмоциональной насыщенности: «словарь там несложный, в постмодерне иногда прибегают к большим словесным ухищрениям, иногда к намеренной усложненности, а в «Диком ирисе» всё просто. Но накал эмоций, глубина поэтического мышления, интеллект, трагизм жизни, пропущенный через автора, не нуждаются в словесных украшениях. Поэтому для меня главная задача была не найти нужные русские слова, для меня важно было отразить глубину книги».
Несмотря на то, что на многих литературных ресурсах появились статьи о лауреатке, но белых пятен все равно очень много - кое-какие биографические сведения, библиография, и тот самый кейс переводов на русский. Конечно, хочется знать больше. Но возможно, именно факт присуждения самой престижной литературной премии станет стимулом для знакомства российского читателя с Луизой Глюк. В отличие от западной культуры чтения поэзии, где перевод стихов - явление не самое популярное (чем, кстати, и объясняется слабый интерес к русским поэтам в отличие от прозаиков и драматургов), в отечественной культуре поэтический перевод - важная составляющая литературного процесса. Так что надежда на глубокое прочтение американской поэтессы есть.
Нобелевские премии, в том числе и по литературе, не так часто вручались женщинам. И, конечно, присуждение ее Луизе Глюк создало массу поводов для разговоров и упреков Шведской академии в том, что сделано это лишь в контексте современной борьбы за равноправие полов и толерантность. Возможно, что это в какой-то степени так, но этот факт (если даже он присутствует) отнюдь не означает того, что творчество американской поэтессы не заслуживало такого внимания. Скорее, в этой полемике становится очевидным крен, который дает современный мир, в котором любое женское достижение стало восприниматься хейтерами лишь как дань феминистской повестке.
Поэт больше, чем поэт не только в России. И уж точно, поэт больше, чем его биологический пол, политические взгляды и даже его язык. Поэзия вообще, по определению Михаила Бахтина, есть преодоление языка. Поэтому такое пристальное внимание со стороны престижнейшей премии не может не радовать: во времена, когда головы поэтов венчали лавровые венки, мы не вернемся, но возможность стать чуть лучшей версией самих себя благодаря хорошим стихам, у нас пока еще есть.
За те дни, что прошли с объявления решения академии, все крупнейшие литературные издания страны уже отреагировали на присуждение Нобелевской премии в этом году американской поэтессе Луизе Глюк. Теперь в этот хор голосов добавлюсь и я. Вообще награждения за стихи случаются не очень часто - достаточно сравнить количество лауреатов прозаиков с поэтами. Отчасти это связано со сложностью перекодировки оригинала на любой другой язык, что еще раз говорит нам об уникальности любого поэтического текста.
Формулировка «за безошибочный поэтический голос, умеющей с простой красотой придать универсальность индивидуальному существованию», с которой Нобелевка присуждена Луиза Глюк, возвращает нас к осознанию того, что именно поэтический голос зачастую становится тем ответом человека на то, что волнует его прямо сейчас. Сплав эмоций, мыслей, нерва делает поэта сверхчувствительным камертоном современности, но парадоксом становится то, что из этой сюминутности поэзии формируется ее вневременность, стихи словно бы прорастают в вечность. И работает в данном случае именно умение поэта превратить индивидуальное в универсальное, глубоко личное - в нечто более общее.
То немногое, что переведено сегодня на русский язык, позволяет сделать некоторые выводы (возможно, пока еще довольно поверхностные) об авторской манере стиха Луизы Глюк, а также о смысловом и символическом наполнении ее поэзии. Во-первых, сразу бросается в глаза практически полное отсутствие рифмы в этих текстах, поэтесса строит стихотворение иначе: ритмический рисунок создается благодаря повторам, позволяющим пристально сфокусироаться на важном для автора образе, а также интонационной окраске - иногда почти медитативной, а порой и очень настойчивой. Кроме того, бросается в глаза частое обращение к мифу (этакая тоска по мировой культуре) и нарочитое избегание глобальных тем (по крайней мере, в той части, что доступна русскоязычному читателю). Еще одной особенностью этой поэзии, о которой в своем интервью сказал Борис Кокотов, переводчик книги Глюк «Дикий Ирис», это словесная сдержанность при эмоциональной насыщенности: «словарь там несложный, в постмодерне иногда прибегают к большим словесным ухищрениям, иногда к намеренной усложненности, а в «Диком ирисе» всё просто. Но накал эмоций, глубина поэтического мышления, интеллект, трагизм жизни, пропущенный через автора, не нуждаются в словесных украшениях. Поэтому для меня главная задача была не найти нужные русские слова, для меня важно было отразить глубину книги».
Несмотря на то, что на многих литературных ресурсах появились статьи о лауреатке, но белых пятен все равно очень много - кое-какие биографические сведения, библиография, и тот самый кейс переводов на русский. Конечно, хочется знать больше. Но возможно, именно факт присуждения самой престижной литературной премии станет стимулом для знакомства российского читателя с Луизой Глюк. В отличие от западной культуры чтения поэзии, где перевод стихов - явление не самое популярное (чем, кстати, и объясняется слабый интерес к русским поэтам в отличие от прозаиков и драматургов), в отечественной культуре поэтический перевод - важная составляющая литературного процесса. Так что надежда на глубокое прочтение американской поэтессы есть.
Нобелевские премии, в том числе и по литературе, не так часто вручались женщинам. И, конечно, присуждение ее Луизе Глюк создало массу поводов для разговоров и упреков Шведской академии в том, что сделано это лишь в контексте современной борьбы за равноправие полов и толерантность. Возможно, что это в какой-то степени так, но этот факт (если даже он присутствует) отнюдь не означает того, что творчество американской поэтессы не заслуживало такого внимания. Скорее, в этой полемике становится очевидным крен, который дает современный мир, в котором любое женское достижение стало восприниматься хейтерами лишь как дань феминистской повестке.
Поэт больше, чем поэт не только в России. И уж точно, поэт больше, чем его биологический пол, политические взгляды и даже его язык. Поэзия вообще, по определению Михаила Бахтина, есть преодоление языка. Поэтому такое пристальное внимание со стороны престижнейшей премии не может не радовать: во времена, когда головы поэтов венчали лавровые венки, мы не вернемся, но возможность стать чуть лучшей версией самих себя благодаря хорошим стихам, у нас пока еще есть.