Черная боль
Мой отец был демобилизован со срочной службы весной 1986 года. И впервые я задумалась о том, как бы сложилась его судьба, будь он призван на полгода позже, только после «Чернобыля» (2019). Я даже спросила у него об этом - оказалось, что его часть осенью того же года была отправлена на ликвидацию последствий аварии.
Возможно, я впервые задумалась вообще о том, что такое был для нас Чернобыль: что это касалось каждого, что все мы в какой-то степени отвечаем за него, одновременно расхлебывая последствия, что мы ничего не знаем о тех, кого называли привычным словом «ликвидаторы» (мы в детстве хоть и не понимали до конца их роли, но знали в нашем дворе в лицо всех). То есть, вроде бы Чернобыль был долгие годы частью нашей повседневности, но в свое сознание мы старались его не пропускать, отмахивались, боясь понять его истинную суть.
Порой у меня складывалось ощущение, что и героями «Чернобыля» часто движет именно страх осознания: как будто если в кабинетах решат, что никакой опасности нет, то ее действительно нет. Для создателей сериала Йохана Ренка (режиссер) и Крейга Мейзина (сценарист) вообще превыше всего стояла вот эта человеческая правда - эмоции, реакции, порывы и побудительные мотивы, нежели какие-то разоблачения или, тем более, обвинения.
«Чернобыль» смотреть сложно, даже физически больно. Кажется, это радиоактивное свечение (которое можно воспринимать как метафору лжи) проникает и в тебя. Авторам удалось настолько приблизиться к людям, что они ощущают их боль и незащищенность, как свою собственную. И это ощущение передается зрителю - меня на протяжении всех пяти серий не оставляло чувство какой-то неизвестности перед будущим после обрушения прежнего мироустройства. Излюбленный голливудский прием показать судьбу одного человека на фоне глобального события, вычленить из общего частное здесь сработал максимально художественно - через историю Василия и Людмилы Игнатенко все показанное воспринимается очень лично.
Конечно, такое отношение к сериалу формируется в первую очередь через его визуальную составляющую - общее цветовое решение фильма вместе с его скрупулезным вниманием к деталям убеждает его в достоверности показанного. Гигантомания советских клубов, гостиниц и правительственных залов на фоне тесных кухонь и типовых застроек безликими многоэтажками, пепельницы, одежда, прически, синтетические ткани с простенькими принтами, счастье простого человека за день до страшной даты на фоне блеска и нищеты советской жизни. Все это прорисовано с такой тщательностью, которая переходит в форму принятия, понимания и, возможно, любви. Впервые запад не обличает, а сопереживает, испытывает сопричастность и благодарность. И именно такая подготовка сегодня позволяет искать ошибки в сериале, вроде картины Репина в Кремле или вертолета, упавшего не в тот день, что показан в фильме.
Даже артисты подобраны так, что в их «советскость» верится беспрекословно: Джесси Бакли и Адам Нагаитис (супруги Игнатенко), Джаред Харрис (профессор Валерий Легасов), Эдриан Роулинз (главный инженер ЧАЭС Николай Фомин) и, конечно, безукоризненные, хоть и самые «звездные» Эмили Уотсон (Ульяна Хомюк) и Стеллан Скарсгард (Борис Щербина). Конечно, «Чернобыль» - это не фотография и не документальная лента, она допускает художественное преувеличение там, где это необходимо. Можно спорить без конца о мифах, показанных в фильме и приводить в пример другие ленты, более правдивые и снятые, так сказать, очевидцами.
Но стоит признать, что еще ни одно кино о чернобыльской трагедии не смогло так настойчиво достучаться до каждого зрителя: и тот, кто, преодолевая дискомфорт, не может оторваться от экрана, и тот, кто выключает на первой серии, не могут оставаться равнодушным. И мы, поколение, выросшее в постчернобыльском и постсоветском мире, благодаря сериалу производства HBO осознаем феномен Чернобыля, учимся жить с этим и нести ответственность хотя бы перед собственной совестью за то равнодушие, что было в нас до сегодняшнего дня.
Возможно, я впервые задумалась вообще о том, что такое был для нас Чернобыль: что это касалось каждого, что все мы в какой-то степени отвечаем за него, одновременно расхлебывая последствия, что мы ничего не знаем о тех, кого называли привычным словом «ликвидаторы» (мы в детстве хоть и не понимали до конца их роли, но знали в нашем дворе в лицо всех). То есть, вроде бы Чернобыль был долгие годы частью нашей повседневности, но в свое сознание мы старались его не пропускать, отмахивались, боясь понять его истинную суть.
Порой у меня складывалось ощущение, что и героями «Чернобыля» часто движет именно страх осознания: как будто если в кабинетах решат, что никакой опасности нет, то ее действительно нет. Для создателей сериала Йохана Ренка (режиссер) и Крейга Мейзина (сценарист) вообще превыше всего стояла вот эта человеческая правда - эмоции, реакции, порывы и побудительные мотивы, нежели какие-то разоблачения или, тем более, обвинения.
«Чернобыль» смотреть сложно, даже физически больно. Кажется, это радиоактивное свечение (которое можно воспринимать как метафору лжи) проникает и в тебя. Авторам удалось настолько приблизиться к людям, что они ощущают их боль и незащищенность, как свою собственную. И это ощущение передается зрителю - меня на протяжении всех пяти серий не оставляло чувство какой-то неизвестности перед будущим после обрушения прежнего мироустройства. Излюбленный голливудский прием показать судьбу одного человека на фоне глобального события, вычленить из общего частное здесь сработал максимально художественно - через историю Василия и Людмилы Игнатенко все показанное воспринимается очень лично.
Конечно, такое отношение к сериалу формируется в первую очередь через его визуальную составляющую - общее цветовое решение фильма вместе с его скрупулезным вниманием к деталям убеждает его в достоверности показанного. Гигантомания советских клубов, гостиниц и правительственных залов на фоне тесных кухонь и типовых застроек безликими многоэтажками, пепельницы, одежда, прически, синтетические ткани с простенькими принтами, счастье простого человека за день до страшной даты на фоне блеска и нищеты советской жизни. Все это прорисовано с такой тщательностью, которая переходит в форму принятия, понимания и, возможно, любви. Впервые запад не обличает, а сопереживает, испытывает сопричастность и благодарность. И именно такая подготовка сегодня позволяет искать ошибки в сериале, вроде картины Репина в Кремле или вертолета, упавшего не в тот день, что показан в фильме.
Даже артисты подобраны так, что в их «советскость» верится беспрекословно: Джесси Бакли и Адам Нагаитис (супруги Игнатенко), Джаред Харрис (профессор Валерий Легасов), Эдриан Роулинз (главный инженер ЧАЭС Николай Фомин) и, конечно, безукоризненные, хоть и самые «звездные» Эмили Уотсон (Ульяна Хомюк) и Стеллан Скарсгард (Борис Щербина). Конечно, «Чернобыль» - это не фотография и не документальная лента, она допускает художественное преувеличение там, где это необходимо. Можно спорить без конца о мифах, показанных в фильме и приводить в пример другие ленты, более правдивые и снятые, так сказать, очевидцами.
Но стоит признать, что еще ни одно кино о чернобыльской трагедии не смогло так настойчиво достучаться до каждого зрителя: и тот, кто, преодолевая дискомфорт, не может оторваться от экрана, и тот, кто выключает на первой серии, не могут оставаться равнодушным. И мы, поколение, выросшее в постчернобыльском и постсоветском мире, благодаря сериалу производства HBO осознаем феномен Чернобыля, учимся жить с этим и нести ответственность хотя бы перед собственной совестью за то равнодушие, что было в нас до сегодняшнего дня.