Громовый гул прошлого
Михаил Юрьевич Лохвицкий (полный тезка Лермонтова, что в кавказском литературном дискурсе символично) написал несколько произведений, самым известным из которых остается «Громовый гул». В эти майские дни воспоминаний о жертвах самой долгой в истории российского государства войны, книга Лохвицкого звучит с особой силой.
«Громовый гул» - история жизни поручика царской армии Якова Кайсарова, воевавшего на Кавказе в заключительный период Кавказской войны (1763-1864). Повествование ведется от его лица и имеет форму полудневниковых мемуаров. Эта внешняя сторона повести создает интимный исповедальный характер, способствует максимально доверительному тону автора и предельному доверию к прочитанному со стороны читателя.
История, которую рассказывает Яков Кайсаров, на самом деле, конечно же, это история самого Михаила Лохвицкого, несмотря на то, что автор и герой разделены как во времени, так и в пространстве: ни тех мест, где пишет свои записки Кайсаров, Лохвицкий не видел, ни в тех временах, о которых идет речь, он не жил. Но события, описанные здесь, это часть истории семьи писателя. Тот самый Закир, ради поисков которого герой решается на побег из сибирской ссылки, - прототип деда писателя Захария Петровича Лохвицкого. Мальчик из шапсугского рода Аджук-Гирей, которого звали так же, как и в повести, Закиром в самом конце войны после боя у аула Лакшукай был найден русским офицером Иваном Пригарой и усыновлен. Он получил при крещении имя Захарий и фамилию своего крестного отца Лохвицкий.
Создание «Громового гула» потребовало от писателя максимальной концентрации, поскольку в этой книге собственно литературная работа не уступает по объему подготовительной работе, выходящей далеко за пределы текста (сбор материала, изучение исторических источников). Наверняка, усложнялась задача Лохвицкого еще и тем, что его концепция тех событий шла вразрез с «официальными» версиями. И самая важная составляющая книг, подобных «Громовому гулу», это эмоциональная: когда пишешь о том, что так остро касается непосредственно тебя, твоей семьи и предков, сложно сохранить ровный повествовательный тон, не скатиться в ожесточение, пафос или морализаторство. Михаил Лохвицкий постоянно балансирует на грани документальности и мощного эмоционального воздействия на читателя.
Некоторые сцены из «Громового гула» не просто запоминаются - от них сложно отделаться, они дополняют те пробелы, что есть в наших представлениях о Кавказской войне - этой вечно ноющей боли в душе каждого, кто называет себя адыгом. В серии «Черкесика», выпускаемой Международной Черкесской Ассоциацией, повесть Михаила Лохвицкого вышла в одном издании с романом Баграта Шинкуба «Последний из ушедших». Эти два произведения действительно многое роднит, прежде всего, тема и время событий - последние дни Кавказской войны. Но если у Шинкуба выражена боль переселения, то Лохвицкий рассказывает о тех, кто остается на родной земле, даже если это приводит их к смерти.
Раскрывая некоторые сюжетные повороты в романе, не могу не сказать о том символическом действии, которым практически заканчиваются воспоминания Якова Кайсарова о жизни шапсугского аула: «Кто-то заиграл на шичепшине. Вдали возникли Озермес и Чебахан. Плывя над землей, они удалялись от горящего аула, и горы расступались, давая им дорогу к озаренным солнцем снежным вершинам…». Сакральная фигура народного сказителя-джегуако всегда стоит над этносом, поскольку ему надлежало заботиться о сохранении народной памяти, а значит, жизнь его священна, ибо он обязан рассказывать всем о том, что знает и что видел. Но символичность этого краткого эпизода еще и в том, что возможно подсознательно, Лохвицкий и есть продолжение Озермеса - он сам в некоторой степени джегуако, современный. Он передает дальше все некогда слышанное, узнанное и вычитанное. Он продолжает священную традицию хранения памяти и информации. И хотя генетическое родство автор ведет от спрятанного во время боя мальчика Закира, но духовное родство, безусловно, еще и от Озермеса.
«Громовый гул» - это книга гуманиста, антивоенная по своей глубинной основной сути. Каждая война, каждое изгнание, каждый сожженный сад - это преступление против всех людей и народов, и человек, вступающий на этот путь по приказу или по убеждениям, будет вынужден отвечать перед всем миром и самим собой. Гештальт той войны для народов Кавказа и, в особенности, адыгов не закроется никогда. Даже если все, живущие до сих пор на чужбине вернутся на родину, никто не возместит всех тех, кто похоронен в чужой земле, и тех, кто погиб. Это наше бремя, наш крест, за который адыги тоже отвечают перед миром. Они отвечают за сохранения своих языков и особого этнического мировидения и за способность отказаться от разрушительных реваншистских настроений и жить вопреки своему прошлому.
«Громовый гул» - история жизни поручика царской армии Якова Кайсарова, воевавшего на Кавказе в заключительный период Кавказской войны (1763-1864). Повествование ведется от его лица и имеет форму полудневниковых мемуаров. Эта внешняя сторона повести создает интимный исповедальный характер, способствует максимально доверительному тону автора и предельному доверию к прочитанному со стороны читателя.
История, которую рассказывает Яков Кайсаров, на самом деле, конечно же, это история самого Михаила Лохвицкого, несмотря на то, что автор и герой разделены как во времени, так и в пространстве: ни тех мест, где пишет свои записки Кайсаров, Лохвицкий не видел, ни в тех временах, о которых идет речь, он не жил. Но события, описанные здесь, это часть истории семьи писателя. Тот самый Закир, ради поисков которого герой решается на побег из сибирской ссылки, - прототип деда писателя Захария Петровича Лохвицкого. Мальчик из шапсугского рода Аджук-Гирей, которого звали так же, как и в повести, Закиром в самом конце войны после боя у аула Лакшукай был найден русским офицером Иваном Пригарой и усыновлен. Он получил при крещении имя Захарий и фамилию своего крестного отца Лохвицкий.
Создание «Громового гула» потребовало от писателя максимальной концентрации, поскольку в этой книге собственно литературная работа не уступает по объему подготовительной работе, выходящей далеко за пределы текста (сбор материала, изучение исторических источников). Наверняка, усложнялась задача Лохвицкого еще и тем, что его концепция тех событий шла вразрез с «официальными» версиями. И самая важная составляющая книг, подобных «Громовому гулу», это эмоциональная: когда пишешь о том, что так остро касается непосредственно тебя, твоей семьи и предков, сложно сохранить ровный повествовательный тон, не скатиться в ожесточение, пафос или морализаторство. Михаил Лохвицкий постоянно балансирует на грани документальности и мощного эмоционального воздействия на читателя.
Некоторые сцены из «Громового гула» не просто запоминаются - от них сложно отделаться, они дополняют те пробелы, что есть в наших представлениях о Кавказской войне - этой вечно ноющей боли в душе каждого, кто называет себя адыгом. В серии «Черкесика», выпускаемой Международной Черкесской Ассоциацией, повесть Михаила Лохвицкого вышла в одном издании с романом Баграта Шинкуба «Последний из ушедших». Эти два произведения действительно многое роднит, прежде всего, тема и время событий - последние дни Кавказской войны. Но если у Шинкуба выражена боль переселения, то Лохвицкий рассказывает о тех, кто остается на родной земле, даже если это приводит их к смерти.
Раскрывая некоторые сюжетные повороты в романе, не могу не сказать о том символическом действии, которым практически заканчиваются воспоминания Якова Кайсарова о жизни шапсугского аула: «Кто-то заиграл на шичепшине. Вдали возникли Озермес и Чебахан. Плывя над землей, они удалялись от горящего аула, и горы расступались, давая им дорогу к озаренным солнцем снежным вершинам…». Сакральная фигура народного сказителя-джегуако всегда стоит над этносом, поскольку ему надлежало заботиться о сохранении народной памяти, а значит, жизнь его священна, ибо он обязан рассказывать всем о том, что знает и что видел. Но символичность этого краткого эпизода еще и в том, что возможно подсознательно, Лохвицкий и есть продолжение Озермеса - он сам в некоторой степени джегуако, современный. Он передает дальше все некогда слышанное, узнанное и вычитанное. Он продолжает священную традицию хранения памяти и информации. И хотя генетическое родство автор ведет от спрятанного во время боя мальчика Закира, но духовное родство, безусловно, еще и от Озермеса.
«Громовый гул» - это книга гуманиста, антивоенная по своей глубинной основной сути. Каждая война, каждое изгнание, каждый сожженный сад - это преступление против всех людей и народов, и человек, вступающий на этот путь по приказу или по убеждениям, будет вынужден отвечать перед всем миром и самим собой. Гештальт той войны для народов Кавказа и, в особенности, адыгов не закроется никогда. Даже если все, живущие до сих пор на чужбине вернутся на родину, никто не возместит всех тех, кто похоронен в чужой земле, и тех, кто погиб. Это наше бремя, наш крест, за который адыги тоже отвечают перед миром. Они отвечают за сохранения своих языков и особого этнического мировидения и за способность отказаться от разрушительных реваншистских настроений и жить вопреки своему прошлому.