«Под бременем познанья и сомненья»
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее - иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
М.Л.
Выходя из кинозала после «Тесноты» (2017) Кантемира Балагова, в первую очередь думаешь о том, что было бы очень здорово посмотреть фильм до всего того шума, что поднялся вокруг него. Именно так его и надо было бы посмотреть.
Фильм, безусловно, заслуживает внимания, и не только потому, что 26-летний дебютант получил главный приз второй по значимости программы Каннского кинофестиваля. Или потому, что мастерская Александр Сокурова начала обретать собственный голос в киномире. И даже не потому, что речь идет о темных временах в родном для нас Нальчике. Станислав Ежи Лец сказал, что в каждом веке есть свое Средневековье, но в прошлом столетии в нашей стране их было не меньше трех. И одно из них случилось под самый занавес ХХ века, в 1990-е, это пасмурное время, смутное и невыразимо неустойчивое. Возможно, у каждого, кому пришлось тогда расти, взрослеть и формироваться, есть потребность рассказать о своих собственных смутах. В этом плане мне понятно, зачем Кантемиру Балагову нужно было снимать свой фильм.
Мы были поколением-невидимкой, и, возможно, именно поэтому у нас сейчас острая необходимость высказаться и доказать, что мы существовали тогда, когда все стремились просто выжить, и что мы все замечали и все запоминали. Именно в последнем и кроется разность взгляда лично моего с режиссером «Тесноты»: дело не в том, что я выросла в другом районе Нальчика, а в том, что моя память сохранила иное: родителей и учителей, которые множили любовь, а не душили ею; Дворец пионеров, где нам рассказывали о галактиках и языках программирования - и мы не замечали обшарпанных стен; солнце, которое иногда все же выглядывало из-за туч. Но эта смута все равно навсегда поселилась в наших сердцах, и мы боимся неопределенности и перемен больше, чем чего-либо еще. И потому ни за что не хотим возвращаться в то время, хотя, возможно, и благодарны ему: кто-то за ностальгию, кто-то за злость, которые сегодня помогают справляться с неопределенностью и неустроенностью самой человеческой жизни - ее вневременной и надисторической константой.
Поэтому лично для меня «Теснота» - это история не про узость традиций, не про национальную нетерпимость, не про нальчикских евреев, а про время, которое досталось нам. «Время, в котором стоим», - говорил Фазиль Искандер, и мы стояли в тех годах, которые сейчас с легкостью называют лихими, но каждый из нас мог бы самостоятельно подобрать к нему эпитет. И этот эпитет очень ярко охарактеризовал бы самого человека.
Кантемир Балагов исследовал отношения внутри семьи, которая оказалась на пороге эмоционального краха, внутри которой начали рушится связи, прежде всего коммуникативные. И разломы уже не зальешь цементным раствором материнской любви. Возможно, ему важно было поставить национальный акцент именно потому, что семья как семья сегодня все еще крепка на Кавказе, хотя не думаю, что в картине мира режиссера это - безусловно хорошо. С этим хочется спорить, как и со многим другим в фильме (причем, ни разу не касаясь в этих спорах образа Нальчика), но удивительно одно: «Теснота» не радует, ничем. То есть нет того внутреннего чувства, которое накрывает тебя всего, когда ты увидишь на экране что-то мощное, выразительное, настоящее. Понятно, что в задачи Балагова радость и не входила, но случается, что она возникает помимо воли автора и зрителя даже тогда, когда произведение не рассказывает ничего хорошего.
Впрочем, одна радость все-таки была - Каннский фестиваль, но она так быстро осталась погребенной под ворохом статей, громких выкриков, полемичных мнений и высказываний самого режиссера, что практически забылась к началу проката. Она уступила место виртуальному выяснению наличия этнического самосознания у Балагова, и постепенно этот вопрос стал важнее самого фильма - для многих зрителей, особенно тех, кто «Тесноту» не смотрел.
Можно много и детально разглядывать в исследовательский микроскоп каждый эпизод фильма (и он дает простор для этого), но критики уже постарались и все это проделали до нас. Поэтому я ограничусь в этом плане небольшой ассоциацией: само название «Теснота» отсылает нас к «Тошноте» Жан-Поля Сартра, что неизбежно влечет за собой погружение в философию экзистенциализма со всеми вытекающими отсюда последствиями.