Джеймс Нахтвей. Мастер-класс в Москве. Часть 1.
Я выкладываю расшифровку первого часа лекции великого фотографа. За исключением описаний-кэпшнов к отдельным фотографиям. Перевод максимально близок к оригиналу, без литературных красивостей, чтобы был точно ясен смысл тех важных и по сути бесценных слов, которые он сказал.
Лично у меня к Джеймсу осталось огромное количество вопросов. Настолько он невероятен и уникален, и в своих поступках, и в фотографиях, и в словах. Настолько он выглядит инопланетянином, романтиком, который верит в то, во что профессиональные журналисты уже давно веру потеряли (а может никогда и не верили).
Фотограф, журналист, который верит в силу фотографии и прессы, в то, что можно менять мир, в то,что не все ради денег и славы, в то, что казалось бы невозможно (а для российской журналистики так вообще), и при этом сохраняет связь с реальностью. Доказывает, что это работает.
Надеюсь, когда-нибудь удастся попить с ним кофе и поболтать о жизни... И рассказать свои истории об изменении этого мира. А пока остается только расшифровывать его послание)
И мне кажется, эти слова нужно обсуждать и обсуждать.
Посвящено Joao Silva
Очень приятно видеть здесь столько молодых людей потому, что очень скоро мир будет полностью принадлежать именно вам. Я надеюсь, что вы уделите ему внимание и позаботитесь о нем.
Идея того, что один человек может что-то изменить в мире, а вместе мы можем изменить в нем еще больше, собрала нас всех сегодня здесь и я рад быть сегодня здесь с вами.
Как и многие молодые люди в моей стране, я достиг своего совершеннолетия в то время, когда шла война. Деятельность движений за гражданские права одновременно с фоторепортажами дали ход сопротивлению войне во Вьетнаме и расизму. Политики и военные лидеры говорили нам одно, а военные фотографы другое. Фотографии стали частью нашего коллективного сознания и тем самым привели к пониманию того, что изменения действительно возможны, как никогда раньше и, что мы можем стать их внимательными наблюдателями и участниками.
Свободный поток информации жизненно необходим для открытого активного общества. Проблемы общества не могут быть решены до тех пор, пока они не распознаны.
Журналистика - это бизнес, а для того, чтобы продолжать существовать, это должен быть еще и успешный бизнес, но в высшей степени - это сфера услуг (service industry). И услуги, которые мы оказываем - это информирование (awareness). В своем лучшем проявлении журналистика может быть вмешательством (invasion), которое оценивает последствия плохо принятого политического решения и заставляет тех, кто властен принимать решения, корректировать их действия. Ведь человеческие жизни не имеют ничего общего со статистикой - выверенной, строгой, абстрактной. Истории, которые повлияли на весь мир - это локальные истории. Все глобальные проблемы - по сути трагедии, которые произошли с кем-то лично. Документальная фотография имеет способность интерпретировать события этой с точки зрения , и тем самым напоминать политикам об их ответственности за принимаемые решения, а по сути за сотни тысяч жизней.
Когда я выбрал профессию фотографа, я решил стать именно военным фотографом, чтобы продолжить эту традицию. Я был не сильно заинтересован в фотографии как таковой, меня интересовал вопрос социальной информированности (social awareness), ведь именно ей принадлежит основное место в процессе изменений ситуации к лучшему.
Я стараюсь дать голос тем людям, которые терпят страдания, которые забыты, которые невидимы и которые по-другому не могут быть услышаны.
***
Мое первое задание как военного фотографа было в 1981 г. - гражданские столкновения в Северной Ирландии. Я усердно работал, готовился, тренировался в течение 10 лет до этого, и в конечном итоге, когда я приехал в Белфаст, понял, что я стал заниматься тем, чем и буду заниматься всю жизнь.
***
Передо мной встал вопрос - что делать с моей злостью. Как журналист, я должен был научиться контролировать мою злость. К сожалению, мне не очень хорошо удается справляться с этим. Мне приходится перенаправлять энергию на что-то, что могло бы прояснить мое видение происходящего и сохранить ясность ума.
***
Религия и война всегда идут рука об руку. И каждый уверен, что Бог на его стороне. Но как Бог может быть на стороне и тех, и других одновременно? В действительности Бог вообще не имеет к этому никакого отношения. Бог лишь используется как оправдание своей жестокости, чтобы и дальше продолжать сеять страх и причинять страдания. (God is only used as justification for a way to do that fear and harshly give pain).
***
То, что мы называем повседневной жизнью (daily life) - это то, к чему неизбежно начинаешь адаптироваться. Самые поразительные и необычные условия в конечном счете начинают восприниматься нормальными.
***
Большинство людей, которых я фотографирую, эксплуатируются в интересах властей или просто ими игнорируются. Они хранили молчание и стали невидимыми. Когда иностранный фотограф интересуется ими, подвергает себя такому же риску, что и они, хочет выяснить, что именно произошло с ними - люди открываются, они начинают говорить, надеясь, что будут услышаны.
***
После падения Берлинской стены история вступила в другую эру и моя карьера фотожурналиста также изменилась. До этого я был сосредоточен почти исключительно на военных событиях. После публикации моей первой книги «Gains of war» я начал интересоваться и чем-то кроме самой войны и военных. Я обратился к острым социальным проблемам, к проблемам, от которых страдает много людей, там где существует ужасная несправедливость, которую крайне необходимо исправить. Те части мира, которые были абсолютно закрыты для западных журналистов открылись впервые за последние десятилетия и я был взбудоражен возможностью видеть наследие падших режимов.
Одной из наиболее закрытых стран мира тогда была Румыния, и как только Николае Чаушеску был свергнут, я сел на самолет и полетел в Бухарест. Были сообщения, что среди румынских сирот огромное количество детей больных СПИДом и я решил исследовать эту проблему. Я нашел переводчика, нанял машину и передвигался по стране в поисках сиротских приютов. Используя сигареты, шоколад, бутылки бренди, я добивался того, что меня пускали и позволяли снимать.
То, что я обнаружил было ГУЛАГом для детей. Тысячи сирот содержались в средневековых условиях. В целях увеличения рабочей силы государства, Чаушеску издал указ, в котором запретил делать аборты и тем самым ограничивать рождаемость до тех пор, пока в семье не будет по крайней мере 5 детей. Женское тело использовалось как инструмент государственной экономической политики. При этом уровень жизни в Румынии был низкий, и многие семьи не могли прокормить пятерых детей и отдавали их на опеку государства,. Приюты были переполнены, всем не хватало кроватей, матрасов и одеял, там отсутствовало отопление, было плохое питание и почти не существовало медицинской помощи. Дети безусловно заболевали, но вместо лекарств, врачи делали им инъекции крови взрослых людей, с идеей, что это должно укрепить их здоровье. Один шприц использовался на весь приют. А кровь, предназначенная для инъекций, иногда была заражена вирусом СПИДа. В еще более ужасных условиях содержались дети, которые «маркировались» врачами как «неизлечимые», т. е. те, кто появился на свет с врожденными дефектами, часто из-за курения и алкогольной зависимости их родителей, промышленного загрязнения и других вещей, сопутствующих бедности. Как только ребенок получал в свою карточку отметку «неизлечимый», это одно слово обрекало его на жизнь в аду. Его единственное преступление и грех состоял в том, что он появился на этот свет.
Старики также считались ненужными, и когда их семьи уже не могли о них заботиться, их помещали в дома престарелых, которые мало чем были лучше сиротских приютов.
То, чему я стал свидетелем в Румынии было не что иное, как преступление против человечества. Увиденное глубоко потрясло мою веру (deeply shook my faith), и только надежда на то, что мировое сообщество отреагирует на эти ужасы, не позволяла мне опускать руки и придавала мне мужества и сил продолжать работу. Международная помощь действительно прибыла и многие самые ужасные условия жизни были улучшены.
То, что я стал свидетелем этой социальной катастрофы, укрепило меня в намерении работать в новом направлении. И следующие 10 лет я документировал именно преступления против человечества, результат этой работы отражен в моей второй книге ”Inferno”.
***
В Сомали началась повстанческая война, центральное правительство перестало существовать и голод использовался как оружие массового поражения. Вопрос был не в том, что совсем не было еды, а в том, кому было позволено иметь к ней доступ. Голод - возможно самое древнее и исключительное оружие массового поражения, т. к. оно чрезвычайно эффективно. Сотни тысяч людей погибли.
То, что фотографы просто делают снимки и уходят, не оказывая страдающим людям никакой помощи - абсолютно неверный стереотип. Большая часть фотографий жертв голода была сделана в центрах раздачи еды (feeding centers), где собрались волонтеры, пока гуманитарные организации еще не приехали, и всем людям помогали настолько насколько им можно было помочь .
Фотографии просто необходимы для того, чтобы международные организации оказания помощи пострадавшим могли мобилизовать по всему миру доноров, собрать специалистов, еду и лекарства.
В случае с голодом в Сомали, фотографии действительно спасли жизни людей...
Огромное количество судов с гуманитарной помощью были захвачены по пути и ограблены с целью наживы и перепродажи еды и лекарств на местном рынке. Военные США нередко сопровождали поставки и поначалу это было действенной мерой - помощь достигала цели. Постепенно их миссия отдалилась от своих изначальных целей, и Америка оказалась вовлечена в военно-политический конфликт. После трагического столкновения в Могадишо США вынуждены были отозвать свои войска из Сомали.
Когда я впервые решил поехать в Сомали, я связался с теми многими журналами, с которыми работал уже много лет, но ни одно издание не было в то время заинтересовано в публикации такого репортажа. Первый цикл новостей из Сомали прошел и я должен был заканчивать свое задания в Южной Африке, но я понимал, что голод еще не скоро закончится, поэтому решил, что вторая серия фотографий будет решающей. Я решил полностью погрузиться в эту историю и положиться только на себя.
Когда я должен был ехать из Могадишо в Нароби мне приснился ночной кошмар, я проснулся от того, что меня трясло. Это должен был быть не первый раз, когда я фотографировал голод и я знал, что мне предстоит увидеть. Но я не мог найти в себе силы увидеть это еще раз, поэтому я стал обдумывать свое немедленное возвращение домой в США. После пары чашек кофе и некоторых размышлений мое внутреннее равновесие было восстановлено и я отправился в аэропорт, чтобы присоединиться к группе Красного Креста. Пару недель я провел в Байдабо, в самом эпицентре голода, а потом отправился в Нью-Йорк, чтобы немедленно опубликовать историю о голоде в Сомали. Я обошел несколько изданий, показывал фотографии, и в конечном итоге «Нью-Йорк Таймс» решила опубликовать их на первой полосе. На следующий день после публикации, телефон газеты разрывался от звонков. Все спрашивали, что им сделать, чтобы помочь.
Моей целью как фотографа всегда было публиковать фотографии в средствах массовой информации в то время, как событие все еще происходит. Так фотографии помогут как обычным людям, так и тем, кто властен принимать политические решения, посмотреть на происходящее с человеческой стороны и повлиять на изменение ситуации.
Я верю, что людям не безразлично то, к чему журналисты предлагают им проявить интерес.
Конечно не было ни одного научного исследования того, какое влияние оказывает фотография на происходящее событие, но я обычно отношу это на счет веры.
17 лет спустя, когда я был на Филиппинах, работал над проектом, посвященному 150тилетию Международного комитета Красного Креста, глава делегации Джон Даниел Токс попросил меня приехать к нему в офис. Оказалось, что он работал в Могадишо во время голода. Он отблагодарил меня за то, какой эффект оказали мои фотографии на возможность Международного комитета Красного Креста собрать помощь. Я ответил: «Да, действительно, в вашей внутренней газете были репортажи...», а он ответил: «Нет, именно ваши фотографии, в «Нью-Йорк Таймс».
Чтобы привлекать ресурсы, у Международного комитета Красного Креста были свои газеты, журналы и эфир на телевидении, но это не возымело такого эффекта, какой произвели мои фотографии.
Теперь я цитирую Даниела:
«Это Джеймс, тот кто совершенно изменил ситуацию. Публикация «Нью-Йорк Тамс» немедленно привлекла к себе внимание американского правительства, а потом уже правительств Великобритании, Франции и всего мира. Мы получили большую поддержку, месяц спустя ООН и ЮНИСЕФ пришли на помощь. И мы можем сказать, что 1,5 млрд человек выжило благодаря этому. Это было главной и самой крупной миссией Красного Креста со времен Второй мировой войны. Фотографии Джеймса полностью поменяли ситуацию в Сомали».
Когда я услышал это, у меня перехватило дыхание. Я был потрясен. Это утвердило меня в вере в журналистику и силу фотографии. Весь мой путь в фотографии стоил того.
Я рассказал вам эту историю не для того, чтобы лишний раз поблагодарить себя за свои труды. Я хочу сказать о смелости и дальновидности редакторов «Нью-Йорк Таймс».
Фотография, насколько бы хороша ни была, она может просто стать криком в никуда, если она не будет должным образом воспринята редакторской группой и опубликована.
Решение о публикации таких волнующих фотографий - совсем не коммерческое решение. Такие истории не повышают продажи и не привлекают рекламу.
Жертвы голода не были эксплуатированы журналом, здесь не было спекуляций. Издатели решили лишь подтолкнуть общественный интерес к этой проблеме.
И решение о публикации этих снимков было основано на журналистской ответственности, вере в то, что даже, если история не привлечет рекламу и не увеличит продажи, она должна быть донесена до общества.
1,5 млн спасенных жизней - вот сила прессы.
(1,5 million lives - that's the power of press).
P.S.: второй час постараюсь расшифровать и перевести на этой неделе.
Лично у меня к Джеймсу осталось огромное количество вопросов. Настолько он невероятен и уникален, и в своих поступках, и в фотографиях, и в словах. Настолько он выглядит инопланетянином, романтиком, который верит в то, во что профессиональные журналисты уже давно веру потеряли (а может никогда и не верили).
Фотограф, журналист, который верит в силу фотографии и прессы, в то, что можно менять мир, в то,что не все ради денег и славы, в то, что казалось бы невозможно (а для российской журналистики так вообще), и при этом сохраняет связь с реальностью. Доказывает, что это работает.
Надеюсь, когда-нибудь удастся попить с ним кофе и поболтать о жизни... И рассказать свои истории об изменении этого мира. А пока остается только расшифровывать его послание)
И мне кажется, эти слова нужно обсуждать и обсуждать.
Посвящено Joao Silva
Очень приятно видеть здесь столько молодых людей потому, что очень скоро мир будет полностью принадлежать именно вам. Я надеюсь, что вы уделите ему внимание и позаботитесь о нем.
Идея того, что один человек может что-то изменить в мире, а вместе мы можем изменить в нем еще больше, собрала нас всех сегодня здесь и я рад быть сегодня здесь с вами.
Как и многие молодые люди в моей стране, я достиг своего совершеннолетия в то время, когда шла война. Деятельность движений за гражданские права одновременно с фоторепортажами дали ход сопротивлению войне во Вьетнаме и расизму. Политики и военные лидеры говорили нам одно, а военные фотографы другое. Фотографии стали частью нашего коллективного сознания и тем самым привели к пониманию того, что изменения действительно возможны, как никогда раньше и, что мы можем стать их внимательными наблюдателями и участниками.
Свободный поток информации жизненно необходим для открытого активного общества. Проблемы общества не могут быть решены до тех пор, пока они не распознаны.
Журналистика - это бизнес, а для того, чтобы продолжать существовать, это должен быть еще и успешный бизнес, но в высшей степени - это сфера услуг (service industry). И услуги, которые мы оказываем - это информирование (awareness). В своем лучшем проявлении журналистика может быть вмешательством (invasion), которое оценивает последствия плохо принятого политического решения и заставляет тех, кто властен принимать решения, корректировать их действия. Ведь человеческие жизни не имеют ничего общего со статистикой - выверенной, строгой, абстрактной. Истории, которые повлияли на весь мир - это локальные истории. Все глобальные проблемы - по сути трагедии, которые произошли с кем-то лично. Документальная фотография имеет способность интерпретировать события этой с точки зрения , и тем самым напоминать политикам об их ответственности за принимаемые решения, а по сути за сотни тысяч жизней.
Когда я выбрал профессию фотографа, я решил стать именно военным фотографом, чтобы продолжить эту традицию. Я был не сильно заинтересован в фотографии как таковой, меня интересовал вопрос социальной информированности (social awareness), ведь именно ей принадлежит основное место в процессе изменений ситуации к лучшему.
Я стараюсь дать голос тем людям, которые терпят страдания, которые забыты, которые невидимы и которые по-другому не могут быть услышаны.
***
Мое первое задание как военного фотографа было в 1981 г. - гражданские столкновения в Северной Ирландии. Я усердно работал, готовился, тренировался в течение 10 лет до этого, и в конечном итоге, когда я приехал в Белфаст, понял, что я стал заниматься тем, чем и буду заниматься всю жизнь.
***
Передо мной встал вопрос - что делать с моей злостью. Как журналист, я должен был научиться контролировать мою злость. К сожалению, мне не очень хорошо удается справляться с этим. Мне приходится перенаправлять энергию на что-то, что могло бы прояснить мое видение происходящего и сохранить ясность ума.
***
Религия и война всегда идут рука об руку. И каждый уверен, что Бог на его стороне. Но как Бог может быть на стороне и тех, и других одновременно? В действительности Бог вообще не имеет к этому никакого отношения. Бог лишь используется как оправдание своей жестокости, чтобы и дальше продолжать сеять страх и причинять страдания. (God is only used as justification for a way to do that fear and harshly give pain).
***
То, что мы называем повседневной жизнью (daily life) - это то, к чему неизбежно начинаешь адаптироваться. Самые поразительные и необычные условия в конечном счете начинают восприниматься нормальными.
***
Большинство людей, которых я фотографирую, эксплуатируются в интересах властей или просто ими игнорируются. Они хранили молчание и стали невидимыми. Когда иностранный фотограф интересуется ими, подвергает себя такому же риску, что и они, хочет выяснить, что именно произошло с ними - люди открываются, они начинают говорить, надеясь, что будут услышаны.
***
После падения Берлинской стены история вступила в другую эру и моя карьера фотожурналиста также изменилась. До этого я был сосредоточен почти исключительно на военных событиях. После публикации моей первой книги «Gains of war» я начал интересоваться и чем-то кроме самой войны и военных. Я обратился к острым социальным проблемам, к проблемам, от которых страдает много людей, там где существует ужасная несправедливость, которую крайне необходимо исправить. Те части мира, которые были абсолютно закрыты для западных журналистов открылись впервые за последние десятилетия и я был взбудоражен возможностью видеть наследие падших режимов.
Одной из наиболее закрытых стран мира тогда была Румыния, и как только Николае Чаушеску был свергнут, я сел на самолет и полетел в Бухарест. Были сообщения, что среди румынских сирот огромное количество детей больных СПИДом и я решил исследовать эту проблему. Я нашел переводчика, нанял машину и передвигался по стране в поисках сиротских приютов. Используя сигареты, шоколад, бутылки бренди, я добивался того, что меня пускали и позволяли снимать.
То, что я обнаружил было ГУЛАГом для детей. Тысячи сирот содержались в средневековых условиях. В целях увеличения рабочей силы государства, Чаушеску издал указ, в котором запретил делать аборты и тем самым ограничивать рождаемость до тех пор, пока в семье не будет по крайней мере 5 детей. Женское тело использовалось как инструмент государственной экономической политики. При этом уровень жизни в Румынии был низкий, и многие семьи не могли прокормить пятерых детей и отдавали их на опеку государства,. Приюты были переполнены, всем не хватало кроватей, матрасов и одеял, там отсутствовало отопление, было плохое питание и почти не существовало медицинской помощи. Дети безусловно заболевали, но вместо лекарств, врачи делали им инъекции крови взрослых людей, с идеей, что это должно укрепить их здоровье. Один шприц использовался на весь приют. А кровь, предназначенная для инъекций, иногда была заражена вирусом СПИДа. В еще более ужасных условиях содержались дети, которые «маркировались» врачами как «неизлечимые», т. е. те, кто появился на свет с врожденными дефектами, часто из-за курения и алкогольной зависимости их родителей, промышленного загрязнения и других вещей, сопутствующих бедности. Как только ребенок получал в свою карточку отметку «неизлечимый», это одно слово обрекало его на жизнь в аду. Его единственное преступление и грех состоял в том, что он появился на этот свет.
Старики также считались ненужными, и когда их семьи уже не могли о них заботиться, их помещали в дома престарелых, которые мало чем были лучше сиротских приютов.
То, чему я стал свидетелем в Румынии было не что иное, как преступление против человечества. Увиденное глубоко потрясло мою веру (deeply shook my faith), и только надежда на то, что мировое сообщество отреагирует на эти ужасы, не позволяла мне опускать руки и придавала мне мужества и сил продолжать работу. Международная помощь действительно прибыла и многие самые ужасные условия жизни были улучшены.
То, что я стал свидетелем этой социальной катастрофы, укрепило меня в намерении работать в новом направлении. И следующие 10 лет я документировал именно преступления против человечества, результат этой работы отражен в моей второй книге ”Inferno”.
***
В Сомали началась повстанческая война, центральное правительство перестало существовать и голод использовался как оружие массового поражения. Вопрос был не в том, что совсем не было еды, а в том, кому было позволено иметь к ней доступ. Голод - возможно самое древнее и исключительное оружие массового поражения, т. к. оно чрезвычайно эффективно. Сотни тысяч людей погибли.
То, что фотографы просто делают снимки и уходят, не оказывая страдающим людям никакой помощи - абсолютно неверный стереотип. Большая часть фотографий жертв голода была сделана в центрах раздачи еды (feeding centers), где собрались волонтеры, пока гуманитарные организации еще не приехали, и всем людям помогали настолько насколько им можно было помочь .
Фотографии просто необходимы для того, чтобы международные организации оказания помощи пострадавшим могли мобилизовать по всему миру доноров, собрать специалистов, еду и лекарства.
В случае с голодом в Сомали, фотографии действительно спасли жизни людей...
Огромное количество судов с гуманитарной помощью были захвачены по пути и ограблены с целью наживы и перепродажи еды и лекарств на местном рынке. Военные США нередко сопровождали поставки и поначалу это было действенной мерой - помощь достигала цели. Постепенно их миссия отдалилась от своих изначальных целей, и Америка оказалась вовлечена в военно-политический конфликт. После трагического столкновения в Могадишо США вынуждены были отозвать свои войска из Сомали.
Когда я впервые решил поехать в Сомали, я связался с теми многими журналами, с которыми работал уже много лет, но ни одно издание не было в то время заинтересовано в публикации такого репортажа. Первый цикл новостей из Сомали прошел и я должен был заканчивать свое задания в Южной Африке, но я понимал, что голод еще не скоро закончится, поэтому решил, что вторая серия фотографий будет решающей. Я решил полностью погрузиться в эту историю и положиться только на себя.
Когда я должен был ехать из Могадишо в Нароби мне приснился ночной кошмар, я проснулся от того, что меня трясло. Это должен был быть не первый раз, когда я фотографировал голод и я знал, что мне предстоит увидеть. Но я не мог найти в себе силы увидеть это еще раз, поэтому я стал обдумывать свое немедленное возвращение домой в США. После пары чашек кофе и некоторых размышлений мое внутреннее равновесие было восстановлено и я отправился в аэропорт, чтобы присоединиться к группе Красного Креста. Пару недель я провел в Байдабо, в самом эпицентре голода, а потом отправился в Нью-Йорк, чтобы немедленно опубликовать историю о голоде в Сомали. Я обошел несколько изданий, показывал фотографии, и в конечном итоге «Нью-Йорк Таймс» решила опубликовать их на первой полосе. На следующий день после публикации, телефон газеты разрывался от звонков. Все спрашивали, что им сделать, чтобы помочь.
Моей целью как фотографа всегда было публиковать фотографии в средствах массовой информации в то время, как событие все еще происходит. Так фотографии помогут как обычным людям, так и тем, кто властен принимать политические решения, посмотреть на происходящее с человеческой стороны и повлиять на изменение ситуации.
Я верю, что людям не безразлично то, к чему журналисты предлагают им проявить интерес.
Конечно не было ни одного научного исследования того, какое влияние оказывает фотография на происходящее событие, но я обычно отношу это на счет веры.
17 лет спустя, когда я был на Филиппинах, работал над проектом, посвященному 150тилетию Международного комитета Красного Креста, глава делегации Джон Даниел Токс попросил меня приехать к нему в офис. Оказалось, что он работал в Могадишо во время голода. Он отблагодарил меня за то, какой эффект оказали мои фотографии на возможность Международного комитета Красного Креста собрать помощь. Я ответил: «Да, действительно, в вашей внутренней газете были репортажи...», а он ответил: «Нет, именно ваши фотографии, в «Нью-Йорк Таймс».
Чтобы привлекать ресурсы, у Международного комитета Красного Креста были свои газеты, журналы и эфир на телевидении, но это не возымело такого эффекта, какой произвели мои фотографии.
Теперь я цитирую Даниела:
«Это Джеймс, тот кто совершенно изменил ситуацию. Публикация «Нью-Йорк Тамс» немедленно привлекла к себе внимание американского правительства, а потом уже правительств Великобритании, Франции и всего мира. Мы получили большую поддержку, месяц спустя ООН и ЮНИСЕФ пришли на помощь. И мы можем сказать, что 1,5 млрд человек выжило благодаря этому. Это было главной и самой крупной миссией Красного Креста со времен Второй мировой войны. Фотографии Джеймса полностью поменяли ситуацию в Сомали».
Когда я услышал это, у меня перехватило дыхание. Я был потрясен. Это утвердило меня в вере в журналистику и силу фотографии. Весь мой путь в фотографии стоил того.
Я рассказал вам эту историю не для того, чтобы лишний раз поблагодарить себя за свои труды. Я хочу сказать о смелости и дальновидности редакторов «Нью-Йорк Таймс».
Фотография, насколько бы хороша ни была, она может просто стать криком в никуда, если она не будет должным образом воспринята редакторской группой и опубликована.
Решение о публикации таких волнующих фотографий - совсем не коммерческое решение. Такие истории не повышают продажи и не привлекают рекламу.
Жертвы голода не были эксплуатированы журналом, здесь не было спекуляций. Издатели решили лишь подтолкнуть общественный интерес к этой проблеме.
И решение о публикации этих снимков было основано на журналистской ответственности, вере в то, что даже, если история не привлечет рекламу и не увеличит продажи, она должна быть донесена до общества.
1,5 млн спасенных жизней - вот сила прессы.
(1,5 million lives - that's the power of press).
P.S.: второй час постараюсь расшифровать и перевести на этой неделе.