Икона Божией Матери «Казанская» в Питере
Оригинал взят у lvoropaeva в Икона Божией Матери «Казанская» в Питере
Эта икона Божией Матери «Казанская» со странной полустершейся надписью латиницей на обороте: «Eta ikona budet hranit was wsu schizn» украшает Скорбященскую церковь в Санкт-Петербурге.
Одна из прихожанок рассказала ее удивительную историю, связанную с иконой.
Однажды в храм вошла старая женщина и всплеснула руками, увидев Казанскую икону Богородицы.
- «Как эта икона попала к вам? Я же подарила ее одному немецкому солдату! - удивилась она. - Я узнала ее по характерным вмятинкам на окладе».
Я пояснила, что икону несколько лет назад передало храму немецкое консульство, находящееся в нашем городе. Женщина расплакалась, сказала, что ее зовут Вера, и поведала, как в свое время православная святыня их семьи оказалась в Германии.
«Я бежала из родного села, оказавшегося в самом центре боев. Хотела уехать с сестрой и своими тремя ребятишками ещё раньше, но мама тяжело болела и не вынесла бы дороги. «Приеду позже», - пообещала я сестре, отправляя ее с детьми под Рязань, где в колхозном посёлке жила наша тетка. Через месяц мама умерла, успев благословить меня фамильной иконой Божией Матери «Казанская». Этой иконой покойный дед благословлял в свое время маму перед свадьбой, а мама 15 лет назад благословила нас с Сашей, хотя муж мой был комсомольцем.
Теперь икона лежала в моем тощем вещевом мешке беженки. А сама я сидела под навесом одного из станционных пакгаузов и следила за безумным танцем снежных вихрей. Думать уже ни о чем не могла, лишь пыталась глубже затолкать кисти рук в узкие рукава демисезонного пальто. Холод и голод - вот все, что я чувствовала.
Тут, громыхая, подкатил состав, двери вагонов открылись, и фрицы, встав шеренгами, стали передавать друг другу длинные ящики. «Оружие привезли» - мелькнула равнодушная мысль. Но другая тотчас больно уколола: «На фронт! Туда, где воюет мой Саша! Из этих автоматов будут стрелять в него, в других русских солдат… Вот проклятые!»
Удивительно, но немецкие патрули не обращали внимания на меня - одинокую отощавшую от голода женщину. Не помню даже, когда я последний раз ела: часики, обручальное кольцо, мамины серёжки я давно уже обменяла на еду. Я нащупала под заиндевелой тканью мешка латунный оклад.
«Заступница Пресвятая Богородица! - зашептала окоченевшими губами. - Спаси и сохрани моих детушек, сестру Надю. Сохрани и защити моего мужа, раба Божия воина Александра».
«Что? Плехо?» - раздалось над самым ухом.
Поднимаю голову: рядом со скамьей стоит немецкий солдат.
В его голосе прозвучало сочувствие, и я ответила: «Плохо».
Немец сел рядом. Поставил на землю толстый ранец, некоторое время копался в нем, потом протянул руку: «Nimmt!». Это был квадратный ломоть хлеба, на котором розовела полоска сала. Я приняла угощение и впилась в него зубами. Немец достал из ранца термос, налил в крышку дымящийся чай: «Heiss! Gut!»
Наверное, он был в карауле здесь, на станции. На вид лет двадцать, голубоглазый. Лицо простоватое. И волосы наверняка светлые, как у моего старшего сына Андрейки, только не видно их под шапкой. Немец указал рукой на паровоз, потом на меня и, смешно сморщившись, видимо пытаясь найти слово, спросил:
- «Тальеко?»
- «Далеко! Теперь уже не добраться!»
Я вдруг стала рассказывать ему, что надеялась добраться до тётки и как осталась безо всего. И заключила: «А у меня там дети. Киндер. Понимаешь?» Я показала рукой сверху вниз - мал мала меньше.
Парень кивнул: «O ja, Kinder!»
- «Но мне не доехать. И не дойти. Я просто замерзну».
Я даже не сразу осознала, что плачу. Немец опять потянулся к ранцу и вытащил увесистый пакет: «На. Взять». Он открыл пакет и, тронув его содержимое, лизнул палец: «Gut!»
В пакете была соль. Соль, которая сейчас стоила дороже золота. За соль давали хлеб, молоко, да что угодно… В пакете было не меньше трех килограммов. А он теперь так вот просто взял и отдал её мне, совсем незнакомой русской женщине. Увидав мое ошеломленное лицо, парень улыбнулся и что-то сказал. Я не поняла. Тогда он встал, завинтил свой термос, сунул в ранец и, помахав рукой, пошел прочь.
«Постойте! - бросаюсь за солдатом вдогонку.
- Вот, возьмите, пожалуйста».
Протягиваю ему икону. «Was ist es?»
- «Эта икона будет хранить вас всю жизнь», - говорю твердо.
Он не понял.
Снова повторяю: «Эта икона будет хранить вас всю жизнь».
Солдат достал из кармана химический карандаш, послюнил и, перевернув доску, попросил произнести еще раз. И пока я медленно, по слогам, говорила, он выводил на доске латинскими буквами: «Eta ikona budet hranit was wsu schizn».
Больше мы никогда не встречались…А я, выменяв на соль тёплую одежду, валенки и хлеб, добралась до Рязани. В сорок пятом вернулся с войны муж Саша».
Внимательно выслушав взволнованную женщину, я с радостью пересказала то, что мы узнали от представителей немецкого посольства, передавшего Казанскую икону нашему храму.
Тот немецкий солдат прошел всю войну. У него на глазах погибали его товарищи, однажды взорвался грузовик, в котором он ехал, но он успел выскочить за мгновение до взрыва. Остальные погибли. В конце войны снаряд ударил в блиндаж, который он покинул также за одно мгновение. Незримая сила русской иконы надёжно хранила его. И тогда он многое понял и переоценил в своей жизни, и его душа раскрылась для молитвы. Он вернулся домой, женился, вырастил детей. Икону поместил в красивом киоте на почётном месте и всю жизнь перед нею молился. А когда стал стар, наказал старшему сыну после своей смерти отнести дар русской женщины в российское консульство:
«Эта икона жила в России и должна туда вернуться. Пусть передадут ее в Ленинград, город, выстоявший в блокаду, умиравший от холода и голода, но не сдавшийся».
Так в середине 90-х годов в одной из вновь открывшихся церквей Санкт-Петербурга, где настоятелем тогда был протоиерей Александр Чистяков, появилась небольшая икона Божией Матери «Казанская» со странной латинской надписью на обороте «Eta ikona budet hranit was wsu schizn».
Эта икона Божией Матери «Казанская» со странной полустершейся надписью латиницей на обороте: «Eta ikona budet hranit was wsu schizn» украшает Скорбященскую церковь в Санкт-Петербурге.
Одна из прихожанок рассказала ее удивительную историю, связанную с иконой.
Однажды в храм вошла старая женщина и всплеснула руками, увидев Казанскую икону Богородицы.
- «Как эта икона попала к вам? Я же подарила ее одному немецкому солдату! - удивилась она. - Я узнала ее по характерным вмятинкам на окладе».
Я пояснила, что икону несколько лет назад передало храму немецкое консульство, находящееся в нашем городе. Женщина расплакалась, сказала, что ее зовут Вера, и поведала, как в свое время православная святыня их семьи оказалась в Германии.
«Я бежала из родного села, оказавшегося в самом центре боев. Хотела уехать с сестрой и своими тремя ребятишками ещё раньше, но мама тяжело болела и не вынесла бы дороги. «Приеду позже», - пообещала я сестре, отправляя ее с детьми под Рязань, где в колхозном посёлке жила наша тетка. Через месяц мама умерла, успев благословить меня фамильной иконой Божией Матери «Казанская». Этой иконой покойный дед благословлял в свое время маму перед свадьбой, а мама 15 лет назад благословила нас с Сашей, хотя муж мой был комсомольцем.
Теперь икона лежала в моем тощем вещевом мешке беженки. А сама я сидела под навесом одного из станционных пакгаузов и следила за безумным танцем снежных вихрей. Думать уже ни о чем не могла, лишь пыталась глубже затолкать кисти рук в узкие рукава демисезонного пальто. Холод и голод - вот все, что я чувствовала.
Тут, громыхая, подкатил состав, двери вагонов открылись, и фрицы, встав шеренгами, стали передавать друг другу длинные ящики. «Оружие привезли» - мелькнула равнодушная мысль. Но другая тотчас больно уколола: «На фронт! Туда, где воюет мой Саша! Из этих автоматов будут стрелять в него, в других русских солдат… Вот проклятые!»
Удивительно, но немецкие патрули не обращали внимания на меня - одинокую отощавшую от голода женщину. Не помню даже, когда я последний раз ела: часики, обручальное кольцо, мамины серёжки я давно уже обменяла на еду. Я нащупала под заиндевелой тканью мешка латунный оклад.
«Заступница Пресвятая Богородица! - зашептала окоченевшими губами. - Спаси и сохрани моих детушек, сестру Надю. Сохрани и защити моего мужа, раба Божия воина Александра».
«Что? Плехо?» - раздалось над самым ухом.
Поднимаю голову: рядом со скамьей стоит немецкий солдат.
В его голосе прозвучало сочувствие, и я ответила: «Плохо».
Немец сел рядом. Поставил на землю толстый ранец, некоторое время копался в нем, потом протянул руку: «Nimmt!». Это был квадратный ломоть хлеба, на котором розовела полоска сала. Я приняла угощение и впилась в него зубами. Немец достал из ранца термос, налил в крышку дымящийся чай: «Heiss! Gut!»
Наверное, он был в карауле здесь, на станции. На вид лет двадцать, голубоглазый. Лицо простоватое. И волосы наверняка светлые, как у моего старшего сына Андрейки, только не видно их под шапкой. Немец указал рукой на паровоз, потом на меня и, смешно сморщившись, видимо пытаясь найти слово, спросил:
- «Тальеко?»
- «Далеко! Теперь уже не добраться!»
Я вдруг стала рассказывать ему, что надеялась добраться до тётки и как осталась безо всего. И заключила: «А у меня там дети. Киндер. Понимаешь?» Я показала рукой сверху вниз - мал мала меньше.
Парень кивнул: «O ja, Kinder!»
- «Но мне не доехать. И не дойти. Я просто замерзну».
Я даже не сразу осознала, что плачу. Немец опять потянулся к ранцу и вытащил увесистый пакет: «На. Взять». Он открыл пакет и, тронув его содержимое, лизнул палец: «Gut!»
В пакете была соль. Соль, которая сейчас стоила дороже золота. За соль давали хлеб, молоко, да что угодно… В пакете было не меньше трех килограммов. А он теперь так вот просто взял и отдал её мне, совсем незнакомой русской женщине. Увидав мое ошеломленное лицо, парень улыбнулся и что-то сказал. Я не поняла. Тогда он встал, завинтил свой термос, сунул в ранец и, помахав рукой, пошел прочь.
«Постойте! - бросаюсь за солдатом вдогонку.
- Вот, возьмите, пожалуйста».
Протягиваю ему икону. «Was ist es?»
- «Эта икона будет хранить вас всю жизнь», - говорю твердо.
Он не понял.
Снова повторяю: «Эта икона будет хранить вас всю жизнь».
Солдат достал из кармана химический карандаш, послюнил и, перевернув доску, попросил произнести еще раз. И пока я медленно, по слогам, говорила, он выводил на доске латинскими буквами: «Eta ikona budet hranit was wsu schizn».
Больше мы никогда не встречались…А я, выменяв на соль тёплую одежду, валенки и хлеб, добралась до Рязани. В сорок пятом вернулся с войны муж Саша».
Внимательно выслушав взволнованную женщину, я с радостью пересказала то, что мы узнали от представителей немецкого посольства, передавшего Казанскую икону нашему храму.
Тот немецкий солдат прошел всю войну. У него на глазах погибали его товарищи, однажды взорвался грузовик, в котором он ехал, но он успел выскочить за мгновение до взрыва. Остальные погибли. В конце войны снаряд ударил в блиндаж, который он покинул также за одно мгновение. Незримая сила русской иконы надёжно хранила его. И тогда он многое понял и переоценил в своей жизни, и его душа раскрылась для молитвы. Он вернулся домой, женился, вырастил детей. Икону поместил в красивом киоте на почётном месте и всю жизнь перед нею молился. А когда стал стар, наказал старшему сыну после своей смерти отнести дар русской женщины в российское консульство:
«Эта икона жила в России и должна туда вернуться. Пусть передадут ее в Ленинград, город, выстоявший в блокаду, умиравший от холода и голода, но не сдавшийся».
Так в середине 90-х годов в одной из вновь открывшихся церквей Санкт-Петербурга, где настоятелем тогда был протоиерей Александр Чистяков, появилась небольшая икона Божией Матери «Казанская» со странной латинской надписью на обороте «Eta ikona budet hranit was wsu schizn».