(no subject)
Иду я с аэробики, вся такая счастливая, взмокшая и на эндорфинах. И вдруг передо мной разверзается вселенское горе: папа-алкоголик, еле стоя на ногах и размахивая пластиковым стаканчиком, раскачивается и орет на такую ободранную жизнью маму - ей может двадцать, а может, все тридцать пять, знаете, когда люди худые, пьяные и усталые, приметы какого-то определенного возраста с лица прямо самоликвидируются. Пучок на голове. Треники. Местом действия мог бы быть не венгерский Печ, а российская столица, Коптево, картинки из детства, эти остановки с мерзлыми бомжами.
И вот стоит этот мужик, полуопухший, худой, тыкает пальцем и материт свою Единственную, а Единственнная его слушает и держит за руку пятилетнего мальчика. И вот этот мальчик стоит и смотрит в землю, мамаша тянет его и при этом материт мужика в ответ, а мальчик стоит и совершенно отрешенно смотрит вниз, послушно просто ждет, когда все это закончится и можно вынырнуть обратно из своего Неверленда. Это так мощно, так убийственно выглядит, это маленькое, абсолютно беззащитное существо, которое
БЛЯТЬ Н Е П Р И Ч Е М, но проживает в свои пять лет бОльший ад, чем сотни других детей вместе взятых за всю свою жизнь и еще с горкой, что хочется взять его, разомнуть ноги и унести его далеко-далеко, бежать, пока не задохнешся, рухнуть, умереть, но не отпускать.
Знаю, когда-то я уже описывала нечто подобное в этом жж, но вот сегодня опять встретилось, так что терпи, бумага, то есть сервер. Эти будничные сцены все еще врезаются в уже неюную голову сильнее, чем все масштабное и многопластное говно человечества, потому что горе в них - оголено и беззащитно, вот это и есть тот перекресток, на котором вновь встречаются библия и федор михайлыч - это глас вопиющего в пустыне великого инквизитора.
Мио мой Мио.