(no subject)
Я очень много рассказываю об этом Хауке, удивительно, как слова льются, когда находишь кого-то, кому можно это рассказать. А так - носишь в себе, как воспоминание, хранишь, не открывая десятилетиями:
Мой дедушка, перед тем, как умереть, очень долго болел. И всю его болезнь - с бесчисленными инфарктами, аневризмами, инсультами и прочим букетом сердечно-сосудистых заболеваний, - моя бабушка выхаживала его, как ребенка, сама подносила ему судно, мыла, причесывала, брила и наводила красоту. Я думаю, если бы врач прописал тогда выводить его на воздух, она бы с любовью взваливала его на спину и выводила.
Одной июньской ночью дедушки, вопреки нечеловеческим стараниям бабушки, врачей и многочисленных детей-внуков-родственников, не стало. В Грузии, как и во многих страшно отсталых странах, умершего не выкидывают в морг на хранение патологами, чтобы в брюшную полостью чьего-то отца, сына и мужа понапихали тряпок и зашили теми же нитями, которыми зашивают поросят на вертеле, а оставляют на три дня в доме, омывают, оплакивают и отпевают, знакомые приходят ко вдове, садятся на пять минут вокруг гроба, вспоминают умершего и уходят, имея возможность попрощаться с тем, кого знали, по-человечески. Приходят те, кто считает нужным, никого внюхиваться в начало разложения не заставляют. Вроде бы, не самое утомительное занятие, отнимающее сто тысяч часов, зато сколь человечней, чем темный холодильник морга, из которого сразу же - в черную землю.
Так к чему я, так долго и утомительно: все три дня, что дедушка лежал дома, бабушка вставала и, точно так же, как раньше, умывалась, приводила себя в порядок, потом брала расческу, шла в комнату, где покоился дедушка, подсаживалась к нему, целовала, гладила по щеке и долго, любовно причесывала.
Мой дедушка, перед тем, как умереть, очень долго болел. И всю его болезнь - с бесчисленными инфарктами, аневризмами, инсультами и прочим букетом сердечно-сосудистых заболеваний, - моя бабушка выхаживала его, как ребенка, сама подносила ему судно, мыла, причесывала, брила и наводила красоту. Я думаю, если бы врач прописал тогда выводить его на воздух, она бы с любовью взваливала его на спину и выводила.
Одной июньской ночью дедушки, вопреки нечеловеческим стараниям бабушки, врачей и многочисленных детей-внуков-родственников, не стало. В Грузии, как и во многих страшно отсталых странах, умершего не выкидывают в морг на хранение патологами, чтобы в брюшную полостью чьего-то отца, сына и мужа понапихали тряпок и зашили теми же нитями, которыми зашивают поросят на вертеле, а оставляют на три дня в доме, омывают, оплакивают и отпевают, знакомые приходят ко вдове, садятся на пять минут вокруг гроба, вспоминают умершего и уходят, имея возможность попрощаться с тем, кого знали, по-человечески. Приходят те, кто считает нужным, никого внюхиваться в начало разложения не заставляют. Вроде бы, не самое утомительное занятие, отнимающее сто тысяч часов, зато сколь человечней, чем темный холодильник морга, из которого сразу же - в черную землю.
Так к чему я, так долго и утомительно: все три дня, что дедушка лежал дома, бабушка вставала и, точно так же, как раньше, умывалась, приводила себя в порядок, потом брала расческу, шла в комнату, где покоился дедушка, подсаживалась к нему, целовала, гладила по щеке и долго, любовно причесывала.