отвалите, я не играю (с)
В мире регалий, имен, фамилий,
тех, кто вознесся, кого сломили,
знаешь: во всем этом странном мире
капля родства означает даль.
Дело не только в воздушных замках,
можно и хворост носить в вязанках,
или упорно читать Бальзака,
или бывает еще Стендаль…
Будь кем угодно, на самом деле
душам не так уж и тесно в теле,
души бы знали, чего хотели, -
с телом легко бы смогли совпасть.
Но, не прощаясь с мечтой о чуде,
сколь бы себя ты ни знал, ни чуял,
с кем-то другим ты всегда Мичурин,
только утрачивающий власть.
Ты прививаешь - но вы всё дальше,
больше запала, обид и фальши.
«Скрещивай, пробуй еще, давай же!» -
злишься, подстегиваешь себя.
Но расстояние всё длиннее,
это похоже на ахинею,
бред и абсурд, и уже синеешь
ты, от натуги почти сипя.
Ты призываешь на помощь Бога,
дьявола топишь в тоске глубокой,
ждешь и не видишь, как однобоко
смотришь, как строишь в себе забор.
Только однажды, единым махом,
сам не успев ни вздохнуть, ни ахнуть,
ты посылаешь всё это на хуй
и выдыхаешь, что твой бобёр.
Ты одинок, но тебя впервые
это не то что не бьет навылет,
но ощущенья никак не вынет,
как же ты счастлив, свободен, жив.
Ты постигаешь душою новой
всё, что казалось таким хреновым,
чуда не ждешь уже, - а оно во
всём абсолютно, хватай, держи!
Чудо, когда ты не смят, не скомкан,
видишь, где целое, где осколки,
страха не чуешь совсем, нисколько,
не говоришь «не везёт», «везёт»…
Дьявол, как водится, носит Прада,
Бог с нами носится, вводит правду,
мы же всего лишь кому-то рады
или не рады, и это всё.
тех, кто вознесся, кого сломили,
знаешь: во всем этом странном мире
капля родства означает даль.
Дело не только в воздушных замках,
можно и хворост носить в вязанках,
или упорно читать Бальзака,
или бывает еще Стендаль…
Будь кем угодно, на самом деле
душам не так уж и тесно в теле,
души бы знали, чего хотели, -
с телом легко бы смогли совпасть.
Но, не прощаясь с мечтой о чуде,
сколь бы себя ты ни знал, ни чуял,
с кем-то другим ты всегда Мичурин,
только утрачивающий власть.
Ты прививаешь - но вы всё дальше,
больше запала, обид и фальши.
«Скрещивай, пробуй еще, давай же!» -
злишься, подстегиваешь себя.
Но расстояние всё длиннее,
это похоже на ахинею,
бред и абсурд, и уже синеешь
ты, от натуги почти сипя.
Ты призываешь на помощь Бога,
дьявола топишь в тоске глубокой,
ждешь и не видишь, как однобоко
смотришь, как строишь в себе забор.
Только однажды, единым махом,
сам не успев ни вздохнуть, ни ахнуть,
ты посылаешь всё это на хуй
и выдыхаешь, что твой бобёр.
Ты одинок, но тебя впервые
это не то что не бьет навылет,
но ощущенья никак не вынет,
как же ты счастлив, свободен, жив.
Ты постигаешь душою новой
всё, что казалось таким хреновым,
чуда не ждешь уже, - а оно во
всём абсолютно, хватай, держи!
Чудо, когда ты не смят, не скомкан,
видишь, где целое, где осколки,
страха не чуешь совсем, нисколько,
не говоришь «не везёт», «везёт»…
Дьявол, как водится, носит Прада,
Бог с нами носится, вводит правду,
мы же всего лишь кому-то рады
или не рады, и это всё.