Продолжаю эксперимент - художественный перевод книги Хью Лори.
She did ring the police eventually, and they turned up just as the ambulance crew were scooping Rayner, apparently still breathing, on to a collapsible stretcher. They hummed and barred, and picked things up off the mantelpiece and looked at the underneath, and generally had that air of wanting to be somewhere else.
Policemen, as a rule, don’t like to hear of new cases. Not because they’re lazy, but because they want, like everyone else, to find a meaning, a connectedness, in the great mess of random unhappiness in which they work. If, in the middle of trying to catch some teenager who’s been nicking hub-caps, they’re called to the scene of a mass murder, they just can’t stop themselves from checking under the sofa to see if there are any hub-caps there. They want to find something that connects to what they’ve already seen, that will make sense out of the chaos. So they can say to themselves, this happened because that happened. When they don’t find it - when all they see is another lot of stuff that has to be written about, and filed, and lost, and found in someone’s bottom drawer, and lost again, and eventually chalked up against no one’s name - they get, well, disappointed.
They were particularly disappointed by our story. Sarah and I had rehearsed what we thought was a reasonable scenario, and we played three performances of it to officers of ascending rank, finishing up with an appallingly young inspector who said his name was Brock.
Brock sat on the sofa, occasionally glancing at his fingernails, and nodded his youthful way through the story of the intrepid James Fincham, friend of the family, staying in the spare-room on the first floor. Heard noises, crept downstairs to investigate, nasty man in leather jacket and black polo-neck, no never seen him before, fight, fall over, oh my god, hit head. Sarah Woolf, d. o. b. 29th August, 1964, heard sounds of struggle, came down, saw the whole thing. Drink, Inspector? Tea? Ribena?
Yes, of course, the setting helped. If we’d tried the same story in a council flat in Deptford, we’d have been on the floor of the van in seconds, asking fit young men with short hair if they wouldn’t mind getting off our heads for a moment while we got comfortable. But in leafy, stuccoed Belgravia, the police are more inclined to believe you than not. I think it’s included in the rates.
As we signed our statements, they asked us not to do anything silly like leave the country without informing the local station, and generally encouraged us to abide at every opportunity.
Two hours after he’d tried to break my arm, all that was left of Rayner, first name unknown, was a smell.
I let myself out of the house, and felt the pain creep back to centre stage as I walked. I lit a cigarette and smoked my way down to the corner, where I turned left into a cobbled mews that had once housed horses. It’d have to be an extremely rich horse who could afford to live here now, obviously, but the stabling character of the mews had hung about the place, and that’s why it had felt right to tether the bike there. With a bucket of oats and some straw under the back wheel.
The bike was where I’d left it, which sounds like a dull remark, but isn’t these days. Among bikers, leaving your machine in a dark place for more than an hour, even with padlock and alarm, and finding it still there when you come back, is something of a talking point. Particularly when the bike is a Kawasaki ZZR 1100.
Now I won’t deny that the Japanese were well off-side at Pearl Harbor, and that their ideas on preparing fish for the table are undoubtedly poor - but by golly, they do know some things about making motorcycles. Twist the throttle wide open in any gear on this machine, and it’d push your eyeballs through the back of your head. All right, so maybe that’s not a sensation most people are looking for in their choice of personal transport, but since I’d won the bike in a game of backgammon, getting home with an outrageously flukey only-throw 4-1 and three consecutive double sixes, I enjoyed it a lot. It was black, and big, and it allowed even the average rider to visit other galaxies.
I started the motor, revved it loud enough to wake a few fat Belgravian financiers, and set off for Notting Hill. I had to take it easy in the rain, so there was plenty of time for reflection on the night’s business.
The one thing that stayed in my mind, as I jinked the bike along the slick, yellow-lit streets, was Sarah telling me to drop ‘that shit’. And the reason I had to drop it was because there was a dying man in the room.
Newtonian Conversation, I thought to myself. The implication was that I could have kept on holding that shit, if the room hadn’t had a dying man in it.
That cheered me up. I started to think that if I couldn’t work things so that one day she and I would be together in a room with no dying men in it at all, then my name isn’t James Fincham.
Which, of course, it isn’t.
В конце концов она позвонила в полицию, и они объявились, как раз когда бригада скорой сгребала еще дышащего, судя по всему, Рэйнера на складные носилки. Они тут же развернули бурную деятельность, перегородили все, хватали вещи с каминной полки, заглядывали под них, в общем, создали ту самую атмосферу, при которой хочется быть в каком угодно, но другом месте.
Полицейским, как правило, не нравится разбирать новые дела. Не потому что они ленивы, а потому что они, как и все остальные, хотят найти какой-то смысл, упорядоченность в великой свалке случайных несчастий, в которой они работают. Если во время попыток поймать мальчишку, который тырил ступичные колпаки с автомобилей, их вызывают на место массового убийства, они просто не могут удержаться от проверки под диваном, нет ли там этих колпаков. Они ищут что-то имеющее связь с тем, что они уже видели, - это помогло бы разобраться в хаосе. И они могут сказать себе: это случилось, потому что случилось вон то. Когда они не находят такой опоры, когда все, что они видят, это новая куча материала, который надо описать, подшить в папки, потерять, найти в чьем-то нижнем ящике, снова потерять и в конце концов так никому и не приписать, - ну, они разочаровываются.
Их особенно разочаровала наша история. Сара и я отрепетировали то, что мы сочли разумным сценарием, и разыграли три представления для офицеров по возрастанию ранга, заканчивая чудовищно юным инспектором, который сказал, что его зовут Брок* (*подонок, подлец).
Брок сидел на диване, время от времени поглядывая на свои ногти, и юношески энергично кивал во время истории бесстрашного Джеймса Финчема, друга семьи, остановившегося в комнате для гостей на втором этаже. Услышал шум... незаметно спустился, чтобы разведать... неприятный мужчина в кожаной куртке и черной водолазке... никогда не видел его раньше... схватка... он падает... о боже, ударился головой... Сара Вульф, родившаяся 29 августа 1964 года, услышала звуки борьбы, пришла вниз и все увидела. Выпьете что-нибудь, инспектор? Чаю? Райбены?
Конечно же, спасительным было само место действия. Если бы мы пережили эту историю в муниципальной квартире в Детфорде, мы бы в считаные секунды оказались на полу полицейского фургона и спрашивали бы подтянутых короткостриженых молодых людей, не против ли они слезть с наших голов на секундочку, пока нам не станет чуть-чуть удобнее. Но в зеленой отделанной лепниной Белгрейвии полицейские склонны скорее доверять вам, чем нет. Я думаю, это включено в расценки.
Когда мы поставили подписи под своими показаниями, они попросили нас не совершать никаких глупостей, например, не выезжать из страны, не проинформировав местный участок, и вообще убедили нас при малейшей возможности быть терпеливыми.
Спустя два часа после того, как он пытался сломать мне руку, от Рэйнера с неизвестным именем остался только запах.
Я наконец вышел из этого дома и, когда шел, почувствовал, как боль ползет обратно и снова охватывает все мое существо. Я зажег сигарету и курил до угла, где повернул налево - к вымощенным булыжником конюшням, в которых когда-то обитали лошади. Сейчас, очевидно, лишь чрезвычайно богатые лошади могли позволить себе здесь жить, но дух извозчичьего двора витал около этого места, и потому показалось правильным привязать мотоцикл там. Возле корзины овса, с охапкой соломы под задним колесом.
Он был на том же месте, где я оставил его. Звучит как тупое, излишнее примечание, но не в те дни. Среди байкеров оставить машину, даже с навесным замком и сигнализацией, в темном месте больше чем на час и найти ее там же по возвращении считалось чем-то из ряда вон. Особенно если у вас был «Кавасаки ЗЗР 1100».
Я не стану отрицать безобразное поведение японцев на Перл-Харборе и нелепость их кулинарного обращения с рыбой, но, ей-богу, они знают кое-что о производстве мотоциклов. Поверни ручку газа этой машины до упора на любой скорости - и твои глаза пробьют затылок и вылетят наружу. Ладно, может быть, это не то ощущение, которого большинство людей ищут при выборе личного транспорта, но с тех пор как я выиграл байк в нарды, добираясь домой с вопиющим везением - единственным броском четыре-один и тремя двойными шестерками подряд, - я действительно наслаждался им. Он был черный, большой и даже среднему ездоку позволял посещать другие галактики.
Я завел мотор, достаточно громко для того, чтобы разбудить несколько жирных белгрейвских финансистов, и отправился в Ноттинг-Хилл. Я должен был принять дождь как данность, и у меня было множество времени для размышлений об этом ночном предприятии.
Одной вещью, которая застряла в моем мозгу, когда я гнал на байке по скользким, залитым желтым светом улицам, было то, как Сара сказала мне покончить «с этим дерьмом». И причиной, по которой я должен был покончить с ним, было то, что в комнате находился умирающий человек.
Вот они, переговоры по Ньютону, размышлял я. И приходил к выводу, что я мог бы продолжать с тем дерьмом, если бы умирающего человека в комнате не было.
Это приободрило меня. Я начал думать, что, если я не смог бы обделать все таким образом, чтобы она и я оказались вдвоем в комнате без какого-либо умирающего человека, то мое имя не Джеймс Финчем.
И, конечно же, оно и так не Джеймс Финчем.