Бабушка
Пример предков всегда поучителен: если он не заставляет человека стремиться к подражанию, их недостатки или слабости должны служить предостережением.
Это моя бабушка - Нина Владимировна Турцевич, наполовину полячка, наполовину белоруска. Она умерла до моего рождения, а поскольку о бабушках, по-возможности, хочется говорить хорошее, то рассказ этот будет не длинным.
Детство, полное гувернанток, французского языка и полонезов, окончание Киевской Фундуклеевской гимназии, (в которой до нее училась Ахматова) не подготовило юную Нину к двадцатому веку. Родной ее брат, Михаил, ушел на Дон, к Деникину, «спасать Россию», и никто не знает, где лежат его кости. О голоде на Кубани она рассказывала: «Вспоминаю, сама не верю. В начале тридцатых, в коллективизацию. У нас-то тогда, не стану врать, всего хватало. И, кажется, можно было бы помочь, но кому помогать, когда вокруг толпы голодных? Так и валили в город в надежде что-нибудь раздобыть. Бывало, подойдут под окно, просят: хозяюшка, очисток не найдется? Ну, дашь что-нибудь одному-другому. И то боишься, чтобы остальные не увидели. Мы уже различали, кому стоит дать, а кому - бесполезно. Если губы синие, значит, ничего не поможет, конец. Так и умирали на улице. Тысячами... И взрослые, и дети.» (Цитирую по книге матери «Розы и хризантемы»).
Возможно, абсолютный эгоцентризм бабушки явился ответом на окружающую ее действительность. С моим дедом, Павлом, голубоглазым блондином, вылитым Кафкой, на пять лет ее младше, она сошлась, когда ему было 17, будучи в то время замужем за директором совхоза. Несколько лет Павел счастливо ютился у супружеской пары в мансарде. Когда его, начинающего журналиста, перевели в Москву, чтобы заполнить вакансии посаженной редколлегии "Комсомольской правды", Нина вслед за ним упорхнула из Таганрога в столицу. Опущу банальные перипетии этой великой любви - других женщин, отъезд деда на два года на Магнитку, возвращение Нины в Таганрог... Так или иначе, в 37 лет она вновь свиделась с дедом. Результатом страстной ночи стала очередная беременность, однако, на сей раз, поразмыслив хорошенько, Нина приняла судьбоносное для мамы и меня решение не делать десятый аборт, а родить плод обоюдного чувства. "Как с моста в реку", объясняла она потом. Родилась моя мать, призванная навеки объединить собой два любящих сердца.
Однако, всё сговорилось против несчастной Нины - началась война, и Павел все же ушел, не к сопернице, так на фронт. Бабушке пришлось промыкаться всю войну с девочкой-обузой.
Послевоенная ее жизнь протекла меж коммунальной кухней и общим туалетом, в досужих разговорах с соседками, в третировании дочери, в ссорах с собственной матерью, к старости слегка двинувшейся рассудком, и в обоснованных, хоть и бесполезных, жалобах мужу на полное исчезновение бывшего обожания.
Она умерла, когда моей маме было 17 лет. Рассказывая о ней, как велел Тацит, без гнева и пристрастия, следует заметить, что Нина так и не превратилась в «гомо советикус» и никогда не приняла советскую власть за должное. Как не странно, эта плохая мать и дочь сохранила человеческую порядочность в большей мере, чем было принято в кругу советских писателей в ту эпоху. Домохозяйка, не интересующаяся ничем от нее далеким и прогрессивным, она не представляла себе, что можно донести, отшатнуться от врага народа, использовать чужое несчастье.
***
Перед отъездом в Израиль я еду на школьную экскурсию в Ленинград. Мама говорит:
- Последний раз... Навести тетю Тамару, мамину двоюродную сестру. Телефона у нее нет, просто пойди по адресу.
Я бреду по улице, где живет никогда не виданная мною тетя Тамара, держу в руке адрес и ищу номера на домах. Навстречу мне идет женщина. Она останавливается, наверное, сейчас спросит: «Девушка, вы какой дом ищете?»
Она восклицает:
- Простите, вы не внучка Нины? Иду, и глазам своим не верю - навстречу мне вылитая молодая Нина! Я - Тамара!
***
В Ленинграде я больше никогда не бывала, в следующий раз приехала в Санкт-Петербург двадцать лет спустя, в должности пресс-секретаря Еврейского Агентства-Сохнут, вместе с группой израильских государственных деятелей и писателей. Тети Тамары уже не было в живых. А бабушка, куда деваться, она живет во мне, и предупреждает меня данным примером бессмысленно проведенной жизни. Генетика - это приговор без обжалования, можно только перетасовать выпавшие карты.