Беларусь на стыке тысячелетий в плохую погоду
Френду, успешно доказывающему, что есть страны,
события и личности, потоку времени не подвластные.
На полете Тель-Авив-Минск царило веселое возбуждение. Лидеры американских еврейских общин уже несколько дней мотались по Израилю под эгидой Еврейского Агентства-Сохнута и успели перезнакомиться и сплотиться. Минск встретил моросящим дождичком, серой пеленой тумана и общим унынием почти пустого аэродрома.
Спохватилась об отсутствии въездной визы, но к трапу самолета подогнали автобусы, и всех участников визита провели прямо в них, минуя плебейские паспортные контроли и таможни. Забыла к кому в гости едем, недооценила гостеприимство хозяина! Автобусы развернулись в клубах вонючего дыма и выехали с летного поля на тоскливое шоссе, ведущее в село Вишнява, в котором родился и провел свое детство участник нашей «искпедиции» Шимон Перский, (выросший в Шимона Переса). Вдоль дороги расстилались болота и реденькие лесочки, на одну шестнадцатую родные и для меня. Кортеж сопровождали два милицейских джипа спереди и два сзади, все поперечные дороги перекрыты, а немногочисленные встречные машины смирно стоят на обочине, пропуская знатных иностранцев. Наконец наш караван съехал на проселочную дорогу, и остановился на главной площади большого села. Немного подавленные общей бедностью и пейзажа и творений рук человеческих, сионисты безрадостно потоптались и уныло потянулись вслед за главами делегации по длинной ухабистой тропе на заброшенное еврейское кладбище. На плетнях повисли селяне, дивясь на клетчатые штаны и бейсбольные кепочки американцев. Местные жители - в основном, старики и старухи, со слезящимися глазами, красными носами, беззубыми улыбками, одеты в ватники и валенки. Некоторые старики безногие. Стыдно было идти мимо них в группе благополучных и посторонних иностранцев. Шимон Перес родился здесь в двадцать третьем году, и большинство из тех, кто глазел сейчас на него и на его свиту - намного моложе, но догадаться об этом невозможно. Уроженец Вишнявы, прослывший в ехидных средствах израильской информации вечным «лузером», даже в этот оппозиционный момент своей политической жизни, еще не президент, сам осознавал себя великим мира сего, нобелевским лауреатом, одним из творцов истории своего народа и всего человечества. На нем великолепное кашемировое пальто, лицо его в январе месяце не по сезону загорелое, седина отливает элегантной синевой, он благоухает французским одеколоном, и бывшие односельчане затруднились бы признать в нем своего земляка. На мои вопросы они охотно отвечали, что да, знают, что это евреи приехали, они, мол, часто приезжают, потому что в селе у них большое еврейское кладбище. «Там ихние похоронены», объясняли местные без особых эмоций. На кладбище гости бестолково побродили, послушали торжественные речи, причем так и осталось неясным, нашлись ли родные Пересу могилы, а спустя приличествующее время потянулись обратно. Тем временем местное телевидение попросило перевести интервью с мистером Шимоном Пересом. Мистер Перес важно разглагольствовал о неизбежной поступи мирного процесса. Мне тоже нравилось быть в центре внимания. Зашли в сельский магазинчик, где американцы намеревались разжиться сувенирами, для многих - зенитом всей поездки, и не какими-нибудь там трафаретными матрешками, подстаканниками, или красноармейскими орденами, нет, твердый расчет был и на сибирских соболей и на янтарные украшения. Обнаружив, что ассортимент начинается и заканчивается сероватыми буханками хлеба, водкой и хозяйственным мылом, иностранные гости Вишнявы были сильно и неприятно поражены. Обратного пути не упомню, ибо превратилась для остальных в живой путеводитель, и до самой гостиницы в Минске любопытные американцы осаждали наивными вопросами.
Убогий номер лучшего в столице отеля развеселил трогательно домашними пестрыми полотенчиками, разных размеров и рисунков. Вечерние новости торжественно вещали о высокопоставленной делегации глав еврейских общин Северной Америки, нанесшей дружеский визит суверенной Беларуси. Репортаж на беларуском языке звучал особенно комично еще и из-за несоответствия между пафосом передачи и мальчишески любопытными, доброжелательными, трогательно невежественными американскими адвокатами и врачами.
Спросила у дежурной по этажу, кто может погладить костюм:
- И-и, милая, я тебе сейчас утюг принесу. Ну чего ж ты будешь деньги-то тратить-то на глажку-то эту? Сама сейчас и погладишь! - толстая дежурная уже семенит по коридору в кладовочку, опекая меня домашним ворчанием. Приносит утюг, пытаюсь сунуть ей какую-то заячью купюру, но она машет руками:
- Держи, держи при себе, чего у тебя, лишние, что ли? - она явно приняла меня за местную, то ли переводчицу, то ли какую-то другую сотрудницу местных служб. - Тута вот одна из вашей группы-то полотенцем гуталином туфли чистит! Ты бы сказала ей, не положено! - и добрая баба, по отношению к американцам - строгая дежурная, трясет полотенцем, слегка испачканным тушью для ресниц.
В ресторане наткнулась на явный только полиглоту тайный скандал, разразившийся ввиду того, что гостеприимные принимавшие из лучших побуждений накормили еврейскую делегацию некошерным осетром.
В большом конференц-зале Шимон Перес и Авраам Бург (тогда - председатель Сохнута, впоследствии - председатель Кнессета) ожидают повышенного интереса местной прессы к перипетиям мирного процесса на Ближнем Востоке и к вкладу Еврейского Агентства в построение самосознания местной еврейской общины. Темные местные журналисты почему-то совершенно этими темами не интересовались, зато отважно допытывались, сознают ли гости, что своим визитом они легитимизируют власть Лукашенки, и требовали у нобелевского лауреата заступничества за какого-то местного потерпевшего правозащитника, о котором нобелевский лауреат знать не знал, да и знать не хотел, но вынужден был обещать, что выяснит этот вопрос в ходе предстоящего свидания с президентом Беларуси.
На встрече президент попенял гостям на то, что те сманивают его евреев в Израиль, но хоть и куражился, а все же явно был польщен оказанной ему редкой честью официального иностранного визита.
На следующий день двинулись врассыпную, малыми группами, по домам местных еврейских семей, дети которых учились в Израиле. На столе уже красовалось достойное угощение, обеспеченное щедрым Сохнутом, милые хозяева пытались рассадить всех по продавленным диванам. Участливые американцы хотели узнать, как помогли их пожертвования местным евреям, а местные евреи очень настойчиво, хоть и бестолково, по причине полного невладения английским, хотели узнать у американцев, как перевезти своих детей в Америку. Представители Сохнута упорно пытались направить разговор в сионистское русло репатриации в Израиль, а все вместе они тянули меня за рукав и просили перевода.
Потом автобус долго катал доноров по всему Минску, завозя то в еврейскую библиотеку, то на курсы иврита, то в здание Сохнута... Минск показался унылым, всюду была размазана безнадежная заброшенность и убогость.
Но красота местных женщин - ярких, нарядных, элегантных, - спасала даже этот мир.