О том, нужно ли искать идеального педагога
Некоторое время назад я повстречалась на улице с давней знакомой, которая в этом году повела сына в первый класс. Конечно, это и была её главная новость, её мы и обсуждали минут 30 или сорок. Главная мысль моей знакомой заключалась в том, что "нужно идти на педагога", - и что выражается в поиске конкретного, особо продвинутого, креативного и опытного классного руководителя младших классов. И это - по мнению моей знакомой - суть залог успеха грядущего обучения ребёнка. Остальное погоды не делает.
Расставшись с ней, я невольно задумалась над этим посылом и, углубившись в воспоминания, провела саравнительный анализ педагогов, напрямую коснувшихся моей жизни.
Моя первая учительница была молодой, симпатичной и, по мнению старшего учительского состава, весьма перспективной преподавательницей. Внешне у неё с моим классом всё было в ажуре - неплохая успеваемость, сносная посещаемость, удовлетворительные отзывы родителей. Но на деле она с трудом справлялась с поддержанием дисциплины в классе, и единственно умела страшно молчать, устанавливая гробовую тишину вокруг, а в порыве гнева кидала в класс указку. Однажды указка долетела до противоположной стены и воткнулась в стенд. Материал наша первая учительница излагала методично и педантично, понятно и доходчиво, но интереса и желания повтора уроки не вызывали, потому что были, как пейзаж в метро, скучны.
Любовь Николаевну ненадолго сменила пожилая Зоя Прокофьевна, учительница-фронтовичка, человек настолько добрейшей души, что непостижимым образом в классе у неё всегда был идеальный порядок при полном отсутствии повышенных тонов в речи. Зоя Прокофьевна никогда не ставила нам оценок ниже «4», всегда говорила доброжелательно и слушала с интересом даже откровенную чепуху. К сожалению, учила она нас недолго.
Зато после неё появилась на несколько лет чадолюбивая Вера Васильевна, детей любившая настолько, что все в классе вплоть до выпуска в среднюю школу были отличниками. Даже откровенные двоечники. В учительской над Верой Васильевной посмеивались и заранее пророчили упадочное будущее её классу на второй и третьей ступенях обучения. Но, диво дивное, стал наш класс вполне успевающим и в старших классах, и процент отстающих был у нас не выше, чем у конкурентов. А остававшихся на второй год и вовсе не было.
Вера Васильевна отличалась тем, что в преподавание повсеместно привносила элемент творчества - от самой технологии урока до внешней атрибутики. Она сама расписывала стены класса и прилежащего коридора красочными узорами в украинском стиле, рисовала для детей развивающие плакаты и позже даже создала свой собственный букварь, который сегодня назвали бы примером двуполушарного подхода в преподавании. К сожалению, начальство стараний Веры Васильевны не оценило, новаций её особо не поощряли, хотя каждый родитель стремился пристроить ребёнка именно в её класс, а министерство образования букварь Веры Васильевны приняло на экспертизу и куда-то заныкало. Что и говорить, для того времени, когда образцом азбучных формул было «наша Маша умна, а Шура - дура», подобный учебник, доносящий знаний до ребёнка в увлекательной игровой форме, был слишком уж из ряда вон.
Завуч особенно любила неожиданно приходить на уроки Веры Васильевны с проверкой. Садилась на задней парте и молча наблюдала за ходом урока, что-то чиркая в тетради. Периодически она вызывала кого-то из детей присесть с ней рядом и там устраивала проверку техники чтения, щёлкая секундомером. Так же неожиданно нам устраивались открытые уроки, на которых Вере Васильевне приходилось строго следовать казённому плану, говорить с нами официальным тоном и на которых из нашего ученического рациона вычёркивался столь важный в методике Веры Васильевны игровой компонент. Что и говорить, это сильно портило всю малину.
Из школы Вера Васильевна ушла с выпуском своей дочери. Видимо, разочаровавшись в системе, которую никак невозможно было переделать даже на очень локальном уровне. После школы она стала работать по своему первому образованию - медицинскому, и сейчас спасает людей в этой сфере.
У моей старшей дочери первым педагогом была преподаватель младшего дошкольного отделения гимназии «Радонеж». Екатерина Васильевна, сама многодетная мать, к детям относилась с большой симпатией и преподавала по призванию, а не от нужды или из-за нечего делать. Этот период обучения был радостным и недолгим. Да на этом уровне педагогу и легче быть "креативным" и "продвинутым" вопреки системе, ведь никаких строгих нормативов в подобном дошкольном образовании не существует.
Дочь повзрослела до старшего дошкольного возраста, и педагог сменилась. У Илоны Дмитриевны оказались весьма жёсткие методы преподавания. Детям выставлялись оценки и личностные характеристики, производились дисциплинарные взыскания. Всё это за закрытыми дверями, и до родителей доносились лишь отголоски в виде категорического детского нежелания вновь посещать занятия. Можно сказать, что Илона Дмитриевна действовала строго в соответствии с учебной системой. Но только - советского периода. Она была образцовым строгим, взыскательным педагогом, выдающим положительный результат любой ценой, даже ценой надлома детской психики.
Этот период мы дожали почти до конца, воспринимая всё как должное, и приготовились поступать совсем в другую школу.
С будущим классным руководителем нас познакомили заранее. Ольга Викторовна, девушка из священнической семьи, была олицетворением идеального педагога. Спокойная, не раздражающаяся даже посреди нарастающего детского гвалта, она говорила с вами, как бы всё время извиняясь за то, что ей нужно излагать некие просьбы. Она излучала любовь не только к детям, но ко всему и вся, и уже смотреть на неё было утешением. Думаю, это была Вера Васильевна номер 2. Да вот когда уже приблизилось первое сентября, учителя нам сменили, и Ольга Викторовна осталась только преподавателем Закона Божия раз в неделю. Вела, кстати, она этот предмет блестяще - без морализма, а с какой-то волшебной лёгкостью донося до детей красоту и глубину Евангельского повествования, историй Ветхого Завета.
Вместо неё нам досталась заканчивавшая пединститут Анастасия Владимировна, в полном смысле слова педагог-отличница. Дисциплина и уважение к преподавателю ставились на первое место. Опоздал - сиди урок под дверью. Проболел хоть день - от родителя объяснительная записка, которую передать должен персонально ученик: «Чтобы нёс ответственность». Не выполнил домашнее задание - изволь «двойку». Как-то моя дочь предъявила учительнице порезанную руку, которую накануне она поранила, помогая мне готовить обед, почему и не смогла выполнить домашнее задание. Получила гневную отповедь: «Надо было сначала домашнее задание сделать, а потом овощи чистить!» - и двойку в дневник. Что касается преподавания, здесь приоритетным было следование методике. Например, блестящее и быстрое решение задачи не поощрялось высокой оценкой, если задача не была оформлена правильно рассчитанными пробелами сверху и снизу. Безошибочно написанный диктант не отмечался плюсовой пятёркой, если в каких-либо буковках был сломан "секрет" или изогнута не совсем под тем углом какая-то клюшка.
Постепенно педагог вытеснял авторитет семьи. Дочь начала срываться на крик, когда мы пытались править её домашнее задание: «Нет, Анастасия Владимировна велит оформлять иначе!» - и била бабушку по рукам.
А тут ещё педагогическая инкорпорация в семью. Ездит учительница по семьям и проводит «семейные уроки». Сначала со всей семьёй знакомится, потом чаем-кофе угощается, затем ученический угол осматривает и там часок с учеником занимается «проблемными предметами».
В наш режим этот визит так и не вписался. И, вообще, как-то не очень хотелись навязанные почётные гости.
Класс и должен стать семьёй - эта мысль постоянно звучала на родительских собраниях из уст классного руководителя. Очень быстро родителям стали выставляться счета и списки на закупку жизненно необходимых для учебного процесса предметов. От картриджа для учительского принтера до витрин для педагогических экспозиций. Закончилось всё глобальным ремонтом в классе за счёт родителей.
Во втором классе детей отправили вместе с педагогом на пару недель в детский лагерь. 15 тысяч рублей на поездку с человека нужно было собрать за 2 недели. В сумму входила также оплата поездки классного руководителя, супруга руководителя и ещё ряда педагогов смежных классов, а также членов их семей. Мы от этой поездки отказались. В первую очередь, от нежелания оставлять ребёнка без родительского контроля на долгие 14 дней и ночей, а затем от нехотения идти на поводу у подобного финансового диктата. Учительница звонила мне и строгим голосом выспрашивала, почему мы отказались от поездки, которая так важна для единства класса. «Духовник не благословил», - отрезала я. И это была правда.
К слову, за эти две недели никто из педагогов, за родительский счёт съездивших на отдых, даже не удосужился хоть одно утро причесать длинноволосых девочек. Так и ходили они нечёсаные, а периодически и голодные, потому что в качестве наказания за озорство иных лишали обеда. Но это другая история.
Во втором классе стало совсем тяжело. Потому что обучение перенесли на базу школы за три станции метро от нас. Приходилось поднимать ребёнка в 7 утра, что особо трудно давалось зимой, и полуспящую везти в школу по пробкам. Опоздания случались довольно часто, и учитель крайне редко входила в положение родителей и учеников, а чаще оставляла опоздавших на весь урок сидеть под дверью на корточках.
А потом, когда вдруг всё разрешилось от бессмысленной тяжести и мы перевелись на семейную форму обучения, Анастасия Владимировна звонила мне и выспрашивала: «Вы это сделали из-за денег, скажите, из-за денег?» Я не могла понять - какие деньги она имеет в виду, те несколько тысяч, что нам должна будет выплатить школа в качестве компенсации, или те же несколько тысяч, которые потребовали с родителей (с нас в том числе) на ремонт класса и мебель в оный. В общем, свою мотивацию я объяснять не стала. Сделать это представлялось затруднительным и излишним. Потом Анастасия Владимировна позвонила мне ещё раз и стала просить «как христианин христианина», чтобы я отступилась и вернула ребёнка на очное обучение. «Иначе закроют наш класс!» Меня не проняло. Ответила: «Знаете, какая сумма идёт в школу за каждым учеником вашего класса? Школе выгодно его существование». Умоляющие нотки из её голоса исчезли, парировала сухо: «На это мне нечего вам ответить». Ещё бы. А деньги на ремонт мы им всё-таки отдали. Хотя это был ненужный жест и не мной совершённый, а дедушкой. Просто он боялся, что учительница завалит внучку на аттестации. И зря.
Таким образом, этот последний на данный момент педагог в моей жизни оказался олицетворением единства учителя и системы, и с точки зрения системы и большинства родителей класса - безупречным педагогом.
Со следующей нашей школьницей мы экспериментировать в поиске школ и учителей уже не стали. Мы расшколились, стали высыпаться, учиться с удовольствием и не испытывать гнёта педагогического вторжения в семью.
И я вот всё думаю: а если бы провидение не лишило нас тогда чудной Ольги Викторовны и мы остались бы при ней? Наверняка мы и дальше бы учились в школе и пребывали в иллюзии, что главное - «идти на педагога». Кстати, рассеивание этого миража автоматически рассеивает и другой - что есть некие особо отличные школы внутри системы, где обучение - рай Сухомлинского или Макаренко. Но не Монтессори или Корчака, заметьте.
Расставшись с ней, я невольно задумалась над этим посылом и, углубившись в воспоминания, провела саравнительный анализ педагогов, напрямую коснувшихся моей жизни.
Моя первая учительница была молодой, симпатичной и, по мнению старшего учительского состава, весьма перспективной преподавательницей. Внешне у неё с моим классом всё было в ажуре - неплохая успеваемость, сносная посещаемость, удовлетворительные отзывы родителей. Но на деле она с трудом справлялась с поддержанием дисциплины в классе, и единственно умела страшно молчать, устанавливая гробовую тишину вокруг, а в порыве гнева кидала в класс указку. Однажды указка долетела до противоположной стены и воткнулась в стенд. Материал наша первая учительница излагала методично и педантично, понятно и доходчиво, но интереса и желания повтора уроки не вызывали, потому что были, как пейзаж в метро, скучны.
Любовь Николаевну ненадолго сменила пожилая Зоя Прокофьевна, учительница-фронтовичка, человек настолько добрейшей души, что непостижимым образом в классе у неё всегда был идеальный порядок при полном отсутствии повышенных тонов в речи. Зоя Прокофьевна никогда не ставила нам оценок ниже «4», всегда говорила доброжелательно и слушала с интересом даже откровенную чепуху. К сожалению, учила она нас недолго.
Зато после неё появилась на несколько лет чадолюбивая Вера Васильевна, детей любившая настолько, что все в классе вплоть до выпуска в среднюю школу были отличниками. Даже откровенные двоечники. В учительской над Верой Васильевной посмеивались и заранее пророчили упадочное будущее её классу на второй и третьей ступенях обучения. Но, диво дивное, стал наш класс вполне успевающим и в старших классах, и процент отстающих был у нас не выше, чем у конкурентов. А остававшихся на второй год и вовсе не было.
Вера Васильевна отличалась тем, что в преподавание повсеместно привносила элемент творчества - от самой технологии урока до внешней атрибутики. Она сама расписывала стены класса и прилежащего коридора красочными узорами в украинском стиле, рисовала для детей развивающие плакаты и позже даже создала свой собственный букварь, который сегодня назвали бы примером двуполушарного подхода в преподавании. К сожалению, начальство стараний Веры Васильевны не оценило, новаций её особо не поощряли, хотя каждый родитель стремился пристроить ребёнка именно в её класс, а министерство образования букварь Веры Васильевны приняло на экспертизу и куда-то заныкало. Что и говорить, для того времени, когда образцом азбучных формул было «наша Маша умна, а Шура - дура», подобный учебник, доносящий знаний до ребёнка в увлекательной игровой форме, был слишком уж из ряда вон.
Завуч особенно любила неожиданно приходить на уроки Веры Васильевны с проверкой. Садилась на задней парте и молча наблюдала за ходом урока, что-то чиркая в тетради. Периодически она вызывала кого-то из детей присесть с ней рядом и там устраивала проверку техники чтения, щёлкая секундомером. Так же неожиданно нам устраивались открытые уроки, на которых Вере Васильевне приходилось строго следовать казённому плану, говорить с нами официальным тоном и на которых из нашего ученического рациона вычёркивался столь важный в методике Веры Васильевны игровой компонент. Что и говорить, это сильно портило всю малину.
Из школы Вера Васильевна ушла с выпуском своей дочери. Видимо, разочаровавшись в системе, которую никак невозможно было переделать даже на очень локальном уровне. После школы она стала работать по своему первому образованию - медицинскому, и сейчас спасает людей в этой сфере.
У моей старшей дочери первым педагогом была преподаватель младшего дошкольного отделения гимназии «Радонеж». Екатерина Васильевна, сама многодетная мать, к детям относилась с большой симпатией и преподавала по призванию, а не от нужды или из-за нечего делать. Этот период обучения был радостным и недолгим. Да на этом уровне педагогу и легче быть "креативным" и "продвинутым" вопреки системе, ведь никаких строгих нормативов в подобном дошкольном образовании не существует.
Дочь повзрослела до старшего дошкольного возраста, и педагог сменилась. У Илоны Дмитриевны оказались весьма жёсткие методы преподавания. Детям выставлялись оценки и личностные характеристики, производились дисциплинарные взыскания. Всё это за закрытыми дверями, и до родителей доносились лишь отголоски в виде категорического детского нежелания вновь посещать занятия. Можно сказать, что Илона Дмитриевна действовала строго в соответствии с учебной системой. Но только - советского периода. Она была образцовым строгим, взыскательным педагогом, выдающим положительный результат любой ценой, даже ценой надлома детской психики.
Этот период мы дожали почти до конца, воспринимая всё как должное, и приготовились поступать совсем в другую школу.
С будущим классным руководителем нас познакомили заранее. Ольга Викторовна, девушка из священнической семьи, была олицетворением идеального педагога. Спокойная, не раздражающаяся даже посреди нарастающего детского гвалта, она говорила с вами, как бы всё время извиняясь за то, что ей нужно излагать некие просьбы. Она излучала любовь не только к детям, но ко всему и вся, и уже смотреть на неё было утешением. Думаю, это была Вера Васильевна номер 2. Да вот когда уже приблизилось первое сентября, учителя нам сменили, и Ольга Викторовна осталась только преподавателем Закона Божия раз в неделю. Вела, кстати, она этот предмет блестяще - без морализма, а с какой-то волшебной лёгкостью донося до детей красоту и глубину Евангельского повествования, историй Ветхого Завета.
Вместо неё нам досталась заканчивавшая пединститут Анастасия Владимировна, в полном смысле слова педагог-отличница. Дисциплина и уважение к преподавателю ставились на первое место. Опоздал - сиди урок под дверью. Проболел хоть день - от родителя объяснительная записка, которую передать должен персонально ученик: «Чтобы нёс ответственность». Не выполнил домашнее задание - изволь «двойку». Как-то моя дочь предъявила учительнице порезанную руку, которую накануне она поранила, помогая мне готовить обед, почему и не смогла выполнить домашнее задание. Получила гневную отповедь: «Надо было сначала домашнее задание сделать, а потом овощи чистить!» - и двойку в дневник. Что касается преподавания, здесь приоритетным было следование методике. Например, блестящее и быстрое решение задачи не поощрялось высокой оценкой, если задача не была оформлена правильно рассчитанными пробелами сверху и снизу. Безошибочно написанный диктант не отмечался плюсовой пятёркой, если в каких-либо буковках был сломан "секрет" или изогнута не совсем под тем углом какая-то клюшка.
Постепенно педагог вытеснял авторитет семьи. Дочь начала срываться на крик, когда мы пытались править её домашнее задание: «Нет, Анастасия Владимировна велит оформлять иначе!» - и била бабушку по рукам.
А тут ещё педагогическая инкорпорация в семью. Ездит учительница по семьям и проводит «семейные уроки». Сначала со всей семьёй знакомится, потом чаем-кофе угощается, затем ученический угол осматривает и там часок с учеником занимается «проблемными предметами».
В наш режим этот визит так и не вписался. И, вообще, как-то не очень хотелись навязанные почётные гости.
Класс и должен стать семьёй - эта мысль постоянно звучала на родительских собраниях из уст классного руководителя. Очень быстро родителям стали выставляться счета и списки на закупку жизненно необходимых для учебного процесса предметов. От картриджа для учительского принтера до витрин для педагогических экспозиций. Закончилось всё глобальным ремонтом в классе за счёт родителей.
Во втором классе детей отправили вместе с педагогом на пару недель в детский лагерь. 15 тысяч рублей на поездку с человека нужно было собрать за 2 недели. В сумму входила также оплата поездки классного руководителя, супруга руководителя и ещё ряда педагогов смежных классов, а также членов их семей. Мы от этой поездки отказались. В первую очередь, от нежелания оставлять ребёнка без родительского контроля на долгие 14 дней и ночей, а затем от нехотения идти на поводу у подобного финансового диктата. Учительница звонила мне и строгим голосом выспрашивала, почему мы отказались от поездки, которая так важна для единства класса. «Духовник не благословил», - отрезала я. И это была правда.
К слову, за эти две недели никто из педагогов, за родительский счёт съездивших на отдых, даже не удосужился хоть одно утро причесать длинноволосых девочек. Так и ходили они нечёсаные, а периодически и голодные, потому что в качестве наказания за озорство иных лишали обеда. Но это другая история.
Во втором классе стало совсем тяжело. Потому что обучение перенесли на базу школы за три станции метро от нас. Приходилось поднимать ребёнка в 7 утра, что особо трудно давалось зимой, и полуспящую везти в школу по пробкам. Опоздания случались довольно часто, и учитель крайне редко входила в положение родителей и учеников, а чаще оставляла опоздавших на весь урок сидеть под дверью на корточках.
А потом, когда вдруг всё разрешилось от бессмысленной тяжести и мы перевелись на семейную форму обучения, Анастасия Владимировна звонила мне и выспрашивала: «Вы это сделали из-за денег, скажите, из-за денег?» Я не могла понять - какие деньги она имеет в виду, те несколько тысяч, что нам должна будет выплатить школа в качестве компенсации, или те же несколько тысяч, которые потребовали с родителей (с нас в том числе) на ремонт класса и мебель в оный. В общем, свою мотивацию я объяснять не стала. Сделать это представлялось затруднительным и излишним. Потом Анастасия Владимировна позвонила мне ещё раз и стала просить «как христианин христианина», чтобы я отступилась и вернула ребёнка на очное обучение. «Иначе закроют наш класс!» Меня не проняло. Ответила: «Знаете, какая сумма идёт в школу за каждым учеником вашего класса? Школе выгодно его существование». Умоляющие нотки из её голоса исчезли, парировала сухо: «На это мне нечего вам ответить». Ещё бы. А деньги на ремонт мы им всё-таки отдали. Хотя это был ненужный жест и не мной совершённый, а дедушкой. Просто он боялся, что учительница завалит внучку на аттестации. И зря.
Таким образом, этот последний на данный момент педагог в моей жизни оказался олицетворением единства учителя и системы, и с точки зрения системы и большинства родителей класса - безупречным педагогом.
Со следующей нашей школьницей мы экспериментировать в поиске школ и учителей уже не стали. Мы расшколились, стали высыпаться, учиться с удовольствием и не испытывать гнёта педагогического вторжения в семью.
И я вот всё думаю: а если бы провидение не лишило нас тогда чудной Ольги Викторовны и мы остались бы при ней? Наверняка мы и дальше бы учились в школе и пребывали в иллюзии, что главное - «идти на педагога». Кстати, рассеивание этого миража автоматически рассеивает и другой - что есть некие особо отличные школы внутри системы, где обучение - рай Сухомлинского или Макаренко. Но не Монтессори или Корчака, заметьте.