Кто хотел бы стать фостерным родителем?
Оригинал взят у anti_fascist1в Кто хотел бы стать фостерным родителем?
В России все чаще слышатся призывы разрушить систему детских домов и заменить ее фостерными семьями. Однако в странах, где эта система давно работает, она большого энтузиазма уже не вызывает. Как это происходит в Великобритании?
The Telegraph. Великобритания.
Наша фостерная система переживает кризис: число поступающих под опеку детей растёт, а родителей, готовых взять их к себе, становится всё меньше. Неужели эта работа настолько неблагодарна?
«У меня дети чего только не делали, ― говорит Мэри, энергично раскладывая сосиски по сковороде. ― Кто-то ругается, кто-то плюётся в тебя, кто-то врёт, кто-то крадёт твои вещи. Кто-то курит, пьёт, принимает наркотики, кто-то сбегает, кто-то мочится прямо на пол. Тебе жалуются по телефону из школы, тебе приходится ходить и слушать дела в суде». Мэри, хрупкая улыбчивая женщина, которой уже за 50 и которая просила не называть её настоящего имени ― фостерный опекун из Эссекса. За последние 20 лет она присматривала примерно за 80-ю самыми беспокойными и ранимыми детьми в стране. Кто-то оставался у неё на одну ночь, кто-то на годы. У неё огромная ответственность, но оплата скромна, ― а это значит, что далеко не каждый готов взяться за такую работу.
В этом-то и проблема. На данный момент 87 000 британских детей находятся под опекой. Каждому нужно стабильное, любящее окружение, а детские дома ― последнее прибежище. Но британская фостерная система едва справляется ― каждые 22 минуты под опеку поступает новый ребёнок.
После леденящего душу случая с «младенцем П» ― 17-месячным Питером Коннелли, умершим в 2007 г. после систематического насилия ― соцработники изымают детей у неподходящих родителей гораздо более оперативно, чем раньше.
«Местные власти стали активно пересматривать все зарегистрированные у них дела, ― говорит Энтони Дуглас, главный исполнительный директор детской консультативной службы Cafcass. ― Когда многие такие ситуации с детьми «рассмотрели под микроскопом», то, что ранее считались удовлетворительным, сейчас всё чаще признаётся неприемлемым». В сочетании со спадом, приведшим к огромному росту числа распадающихся семей, за прошедшие четыре года число детей, находящихся под опекой, выросло на 57%. При этом число фостерных опекунов снизилось ― часть опекунов ушла на пенсию, но их никто не заменил. Кроме того, люди стали позже заводить семьи, а дети ― дольше оставаться в семье родителей. К тому времени, когда у людей появляется свободное время и комнаты, чтобы взять ребёнка под опеку, у них уже нет на это сил. В настоящее время 75% детей под опекой живут с фостерными родителями.
«Чтобы удовлетворить спрос, нам срочно требуется ещё 8750 опекунов, особенно в больших городах, ― говорит Вики Суэйн из «Фостерной сети». ― Это сложно, потому что у фостерных опекунов должна быть свободная спальня, но из-за высокой стоимости жизни многие кандидаты не могут позволить себе дома, в которых комнат хватало бы даже на членов своей семьи». Сейчас у опытных опекунов все места заняты в связи с возросшим потоком детей младшего возраста, и поэтому не хватает людей для более сложных случаев ― новорождённых, кровных братьев и сестёр, подростков. Осложняет дело и обычное недоверие молодёжи, подогреваемое бунтами прошлого лета и обостряемое нечастыми ужасными историями, подобными случившейся в прошлом месяце, когда 14-летний шотландец попал в тюрьму за нанесение смертельных ножевых ранений фостерной матери Доун МакКензи за то, что она рано отправила его спать.
У самих же детей перспективы могут быть неутешительны. У детей, прошедших через систему опеки, гораздо больше вероятность стать родителями в подростковом возрасте, чем у их сверстников ― и вдвое больше вероятность лишиться родительских прав. Более половины из них покидают школу без аттестатов и чаще попадают в тюрьму, чем в университет ― четверть заключённых составляют бывшие «опекаемые» дети. Почти 50% преступлений, совершённых лицами моложе 21 года, приходятся на детей под опекой.
Самый лучший способ избежать этих удручающих перспектив ― свести к минимуму передвижения внутри системы, быстро найдя подходящих кандидатов для усыновления. Если это окажется невозможным, как часто бывает с подростками, то лучшим выходом может стать долговременное фостерное размещение. «Но сейчас ситуация такова, что вначале ищут свободную кровать, а думают потом», ― говорит Эрик Моул, который вместе со своей женой Ритой является фостерным опекуном уже 14 лет. В результате дети ночуют то у одних, то у других опекунов, имеющих небольшой опыт работы с их возрастной группой. Могут пройти месяцы и годы, пока найдётся подходящее место для долговременного размещения. За это время разлучаются кровные братья и сёстры, и дети разъезжаются по всей стране, оказываясь далеко от своих школ и друзей. Всё это лишь усугубляет травмы детей, которые, вполне возможно, подвергались физическому и/или сексуальному насилию.
Такие испытания оказываются многим не по силам. «В нашей культуре есть такое идеализированное представление ― развитые не по годам восхитительные сиротки, ― говорит сорокалетний Криш Кандьях, который живёт недалеко от Оксфорда, работает в христианской благотворительной организации и вместе со своей женой Мириам, которой тоже сорок, в течение последних шести лет опекал семерых детей. ―«Звёздные войны», «Властелин колец», «Гарри Поттер», «Аня из зелёных мезонинов» ― это всё романтика, а реальность жестока. У вас будут бессонные ночи, когда вы будете думать, как поступить дальше». Любой человек любого возраста без судимости за преступления в отношении детей и имеющий свободную спальню вправе стать опекуном. Шесть лет назад, когда Кандьяхи подали заявку на опекунство, у них уже было трое маленьких детей. В течение примерно 8 месяцев их вначале проверяли, а затем обучали для данной роли.
«Некоторые находят эти проверки слишком дотошными, но для меня это было необходимо. Опекаемый ребёнок и так многое потерял, и его надо защитить всеми возможными способами, ― говорит Кандьях. ― Иногда меня пугала задача, за которую мы берёмся, но социальные службы уверяли нас, что они будут нам помогать ― и они всегда помогали, мы работали как единая команда». С тех пор они брали под опеку одного ребёнка ― а случалось, что и двоих ― на период от одной ночи до трёх лет. Многие родители могут тревожиться из-за того, что их собственные дети оказываются в компании «ущербных» сверстников, но Кандьях говорит, что его детям в возрасте от 9 до 13 лет этот опыт так понравился, что они теперь сами хотят быть фостерными опекунами.
Кандьяхи выбирали для опеки только детей младше своих собственных, чтобы их дети могли служить ролевыми образцами. Первая подопечная, трёхлетняя девочка, так их очаровала, что они её удочерили. «Типичная ошибка новичка», ― смеётся Кандьях. «Нашим детям не нужны уроки по предмету «Личность, общество, здоровье и экономика», чтобы узнать, что делают с людьми наркотики, ― продолжает он. ― Они видят это по рубцам на лице мальчика, сидящего с ними за обеденным столом». Кандьях ― оптимист и предпочитает описывать плюсы фостерной опеки, а не её минусы. «У нас с Мириам гораздо больше седых волос, чем было, когда мы начинали, но это же такое счастье ― дарить детям первые положительные впечатления. Недавно у меня был действительно безрадостный день, проведённый на собраниях на работе, но когда я пришёл домой, я взял с собой самого младшего подопечного в парк и посадил его на двухколёсный велосипед. Раньше он никогда не мог крутить педали, но тут он кричал «здорово, здорово!» Это оказался и вправду замечательный день». Самая трудная часть работы, говорит он ― это прощания. «Говорят, что если твоё сердце не разрывается, когда ребёнок уходит от тебя, значит, ты сделал что-то не так».
«Ты любишь этих детей, как своих родных. Тебе приходится утешать себя, что хотя нам и больно, у них всё должно сложиться благополучно ― либо они воссоединятся с родными родителями, либо их кто-то усыновит. И мы продолжаем общаться со всеми, кого мы опекали, за исключением одного ― недавно был день рождения одного мальчика, и мы вместе ходили смотреть фильм».
Другие опекуны относятся к расставаниям более негативно. «Ты можешь общаться с детьми только с разрешения приёмных или фостерных родителей, так что вполне возможно, что ты их никогда больше не увидишь и ничего о них не услышишь. Это ужасно, подобно тяжёлой утрате, ― говорит Мэри, которая предпочитает работать с детьми от 3 до 11 лет. ― Иногда они воссоединяются со своими родными родителями, и ты не уверен, что это правильное решение, хотя это происходит реже после случая с маленьким Питером. Совершенно неожиданно может поступить решение суда, и ребёнка отправят на новое место практически без предупреждения».
«Для них это большое потрясение. Однажды меня обязали раз в две недели водить ребёнка на встречи с его отцом, хотя я была уверена, что ребёнок подвергался насилию с его стороны ― и это причиняло боль нам обоим. Вам приходится утешать себя тем, что вы что-то изменили за то время, которое было в вашем распоряжении». Мэри разведена, у неё двое взрослых сыновей; ей платят еженедельное пособие для покрытия расходов на детей, а также вознаграждение за потраченное время ― обычно оно составляет от 350 до 550 фунтов стерлингов в неделю ― не так уж много за работу, где рабочий день никогда не кончается. «Вы делаете эту работу ради любви, а не ради денег», ― подчёркивает Мэри, и всё же 36% фостерных опекунов задумывались о том, чтобы бросить эту работу, так как считают зарплату недостаточной.
Эрик и Рита Моул, в возрасте 59-и и 63-х лет, из Конглтона, графство Чешир, подали заявку на опекунство, когда Эрик продал свой автоэлектрический бизнес, чтобы помочь Рите, страдающей рассеянным склерозом. «Наши дети уехали, и в нашем доме как будто бы поселилось эхо, когда мы остались здесь вдвоём, ― говорит он. ― Мы успешно воспитали собственных детей и поэтому подумали, что было бы замечательно подарить дом людям, которым он нужен».
Поскольку Рите слишком тяжело физически заботиться о маленьких детях, пара предпочла брать подростков ― хотя они отказываются брать тех, в чьей жизни имело место насилие. На сегодняшний день через их опеку прошли около 120 человек.
«Мы сталкивались с ситуациями, ранее нам абсолютно незнакомыми, и пережили тяжёлые периоды, но нам за это воздалось ― мы следим за успехами этих детей и видим, что их жизнь стала лучше». Две их дочери часто помогали им, и старшая сама стала фостерным опекуном.
Как говорит Моул, в большинстве случаев начало бывает плохим. «Затем обычно наступает своего рода медовый месяц, когда они вовремя встают в школу, помогают и проявляют общительность. Затем приходит замешательство ― они не привыкли к такой открытой жизни, и они решают, что пора раздвинуть границы. Было у нас двое молодых людей, которые считали, что тяжёлые наркотики ― естественная часть повседневной жизни, и мы, не употребляющие наркотики, были для них чужаками. Нам пришлось заставить их понять, что это совершенно ненормально».
Некоторые страдают аутизмом и СДВГ. «Иные совершенно замкнуты в себе, они не будут откликаться на то, к чему вы хотите их привлечь. Я в своё время считал такое поведение асоциальным, но во время обучения я узнал, что это связано с их прошлым ― такое поведение, вероятно, формируется в первые три месяца жизни».
Другие дети постоянно бунтуют. «Некоторые молодые люди просто не хотят терпеть надзора со стороны того, что они воспринимают как государство. Ты не можешь убедить их в том, что мы семья, потому что они действительно никогда не знали, что такое семья. Иногда они не приходят ночевать, что очень расстраивает нас. У нас были случаи, когда ребёнок пропадал лишь на сутки, но я знаю опекунов, подопечные которых исчезали на целую неделю, а затем являлись как ни в чём не бывало и говорили: «Ну, и где же мой чай?» Раз-другой были конфликты из-за несоответствия характеров, и молодым людям пришлось переехать. Ты говоришь себе, что сделал всё, что мог, но переживаешь это как неудачу».
Моулы стараются относиться к своей работе как к простому присмотру за чужими детьми, чтобы уменьшить боль от предстоящего расставания. Тем не менее, они подали заявку на особое опекунство (процесс, подобный усыновлению, но с сохранением связей с родной семьёй) над 15-летним подростком, которого они в настоящее время опекают. «Ему незнакомо ощущение, что у него где-то есть дом, и мы считаем, что ему важно обрести это чувство привязанности», ― говорит Моул.
Ещё один их нынешний подопечный ― 20-летний Дэниэл Фоуден, который происходит из семьи, злоупотреблявшей наркотиками и спиртным ― жил в фостерных семьях домах с двухлетнего возраста. Время от времени в течение последних 6 лет он проживает с Моулами.
Обычно государственное финансирование прекращается в 18 лет, но Дэниэл ― один из немногих счастливчиков, участвующих в пилотной схеме продления финансирования до 21 года (в среднем, семейный дом покидают в возрасте 24-х лет).
«Я никогда не был пай-мальчиком, и в отношениях с моими прежними фостерными родителями были свои взлёты и падения, так что я ушёл в 16 лет, ― говорит он. ― В социальной службе сказали, что дадут мне квартиру, но я был несовершеннолетним. Сейчас Эрик предоставил мне отдельный домик в саду. Тем есть электросчётчик, и мне пришлось научиться быть чистоплотнее и экономить». Дэниэл только что устроился работать на складе DVD. «Этик и Рита помогают мне расти».
«Вы святой», ― говорю я Эрику. Но он это слышал и раньше. «Мы делали это не ради похвал, ― пожимает он плечами. ― Мы просто поняли, что можем повлиять на ситуацию».
Джулия Ллевелин Смит
Перевод осуществлён Клубом «Суть Времени». Выражаем свою благодарность: переводчику Юлии Каплюковой и редактору Фёдору Свириденко
В России все чаще слышатся призывы разрушить систему детских домов и заменить ее фостерными семьями. Однако в странах, где эта система давно работает, она большого энтузиазма уже не вызывает. Как это происходит в Великобритании?
The Telegraph. Великобритания.
Наша фостерная система переживает кризис: число поступающих под опеку детей растёт, а родителей, готовых взять их к себе, становится всё меньше. Неужели эта работа настолько неблагодарна?
«У меня дети чего только не делали, ― говорит Мэри, энергично раскладывая сосиски по сковороде. ― Кто-то ругается, кто-то плюётся в тебя, кто-то врёт, кто-то крадёт твои вещи. Кто-то курит, пьёт, принимает наркотики, кто-то сбегает, кто-то мочится прямо на пол. Тебе жалуются по телефону из школы, тебе приходится ходить и слушать дела в суде». Мэри, хрупкая улыбчивая женщина, которой уже за 50 и которая просила не называть её настоящего имени ― фостерный опекун из Эссекса. За последние 20 лет она присматривала примерно за 80-ю самыми беспокойными и ранимыми детьми в стране. Кто-то оставался у неё на одну ночь, кто-то на годы. У неё огромная ответственность, но оплата скромна, ― а это значит, что далеко не каждый готов взяться за такую работу.
В этом-то и проблема. На данный момент 87 000 британских детей находятся под опекой. Каждому нужно стабильное, любящее окружение, а детские дома ― последнее прибежище. Но британская фостерная система едва справляется ― каждые 22 минуты под опеку поступает новый ребёнок.
После леденящего душу случая с «младенцем П» ― 17-месячным Питером Коннелли, умершим в 2007 г. после систематического насилия ― соцработники изымают детей у неподходящих родителей гораздо более оперативно, чем раньше.
«Местные власти стали активно пересматривать все зарегистрированные у них дела, ― говорит Энтони Дуглас, главный исполнительный директор детской консультативной службы Cafcass. ― Когда многие такие ситуации с детьми «рассмотрели под микроскопом», то, что ранее считались удовлетворительным, сейчас всё чаще признаётся неприемлемым». В сочетании со спадом, приведшим к огромному росту числа распадающихся семей, за прошедшие четыре года число детей, находящихся под опекой, выросло на 57%. При этом число фостерных опекунов снизилось ― часть опекунов ушла на пенсию, но их никто не заменил. Кроме того, люди стали позже заводить семьи, а дети ― дольше оставаться в семье родителей. К тому времени, когда у людей появляется свободное время и комнаты, чтобы взять ребёнка под опеку, у них уже нет на это сил. В настоящее время 75% детей под опекой живут с фостерными родителями.
«Чтобы удовлетворить спрос, нам срочно требуется ещё 8750 опекунов, особенно в больших городах, ― говорит Вики Суэйн из «Фостерной сети». ― Это сложно, потому что у фостерных опекунов должна быть свободная спальня, но из-за высокой стоимости жизни многие кандидаты не могут позволить себе дома, в которых комнат хватало бы даже на членов своей семьи». Сейчас у опытных опекунов все места заняты в связи с возросшим потоком детей младшего возраста, и поэтому не хватает людей для более сложных случаев ― новорождённых, кровных братьев и сестёр, подростков. Осложняет дело и обычное недоверие молодёжи, подогреваемое бунтами прошлого лета и обостряемое нечастыми ужасными историями, подобными случившейся в прошлом месяце, когда 14-летний шотландец попал в тюрьму за нанесение смертельных ножевых ранений фостерной матери Доун МакКензи за то, что она рано отправила его спать.
У самих же детей перспективы могут быть неутешительны. У детей, прошедших через систему опеки, гораздо больше вероятность стать родителями в подростковом возрасте, чем у их сверстников ― и вдвое больше вероятность лишиться родительских прав. Более половины из них покидают школу без аттестатов и чаще попадают в тюрьму, чем в университет ― четверть заключённых составляют бывшие «опекаемые» дети. Почти 50% преступлений, совершённых лицами моложе 21 года, приходятся на детей под опекой.
Самый лучший способ избежать этих удручающих перспектив ― свести к минимуму передвижения внутри системы, быстро найдя подходящих кандидатов для усыновления. Если это окажется невозможным, как часто бывает с подростками, то лучшим выходом может стать долговременное фостерное размещение. «Но сейчас ситуация такова, что вначале ищут свободную кровать, а думают потом», ― говорит Эрик Моул, который вместе со своей женой Ритой является фостерным опекуном уже 14 лет. В результате дети ночуют то у одних, то у других опекунов, имеющих небольшой опыт работы с их возрастной группой. Могут пройти месяцы и годы, пока найдётся подходящее место для долговременного размещения. За это время разлучаются кровные братья и сёстры, и дети разъезжаются по всей стране, оказываясь далеко от своих школ и друзей. Всё это лишь усугубляет травмы детей, которые, вполне возможно, подвергались физическому и/или сексуальному насилию.
Такие испытания оказываются многим не по силам. «В нашей культуре есть такое идеализированное представление ― развитые не по годам восхитительные сиротки, ― говорит сорокалетний Криш Кандьях, который живёт недалеко от Оксфорда, работает в христианской благотворительной организации и вместе со своей женой Мириам, которой тоже сорок, в течение последних шести лет опекал семерых детей. ―«Звёздные войны», «Властелин колец», «Гарри Поттер», «Аня из зелёных мезонинов» ― это всё романтика, а реальность жестока. У вас будут бессонные ночи, когда вы будете думать, как поступить дальше». Любой человек любого возраста без судимости за преступления в отношении детей и имеющий свободную спальню вправе стать опекуном. Шесть лет назад, когда Кандьяхи подали заявку на опекунство, у них уже было трое маленьких детей. В течение примерно 8 месяцев их вначале проверяли, а затем обучали для данной роли.
«Некоторые находят эти проверки слишком дотошными, но для меня это было необходимо. Опекаемый ребёнок и так многое потерял, и его надо защитить всеми возможными способами, ― говорит Кандьях. ― Иногда меня пугала задача, за которую мы берёмся, но социальные службы уверяли нас, что они будут нам помогать ― и они всегда помогали, мы работали как единая команда». С тех пор они брали под опеку одного ребёнка ― а случалось, что и двоих ― на период от одной ночи до трёх лет. Многие родители могут тревожиться из-за того, что их собственные дети оказываются в компании «ущербных» сверстников, но Кандьях говорит, что его детям в возрасте от 9 до 13 лет этот опыт так понравился, что они теперь сами хотят быть фостерными опекунами.
Кандьяхи выбирали для опеки только детей младше своих собственных, чтобы их дети могли служить ролевыми образцами. Первая подопечная, трёхлетняя девочка, так их очаровала, что они её удочерили. «Типичная ошибка новичка», ― смеётся Кандьях. «Нашим детям не нужны уроки по предмету «Личность, общество, здоровье и экономика», чтобы узнать, что делают с людьми наркотики, ― продолжает он. ― Они видят это по рубцам на лице мальчика, сидящего с ними за обеденным столом». Кандьях ― оптимист и предпочитает описывать плюсы фостерной опеки, а не её минусы. «У нас с Мириам гораздо больше седых волос, чем было, когда мы начинали, но это же такое счастье ― дарить детям первые положительные впечатления. Недавно у меня был действительно безрадостный день, проведённый на собраниях на работе, но когда я пришёл домой, я взял с собой самого младшего подопечного в парк и посадил его на двухколёсный велосипед. Раньше он никогда не мог крутить педали, но тут он кричал «здорово, здорово!» Это оказался и вправду замечательный день». Самая трудная часть работы, говорит он ― это прощания. «Говорят, что если твоё сердце не разрывается, когда ребёнок уходит от тебя, значит, ты сделал что-то не так».
«Ты любишь этих детей, как своих родных. Тебе приходится утешать себя, что хотя нам и больно, у них всё должно сложиться благополучно ― либо они воссоединятся с родными родителями, либо их кто-то усыновит. И мы продолжаем общаться со всеми, кого мы опекали, за исключением одного ― недавно был день рождения одного мальчика, и мы вместе ходили смотреть фильм».
Другие опекуны относятся к расставаниям более негативно. «Ты можешь общаться с детьми только с разрешения приёмных или фостерных родителей, так что вполне возможно, что ты их никогда больше не увидишь и ничего о них не услышишь. Это ужасно, подобно тяжёлой утрате, ― говорит Мэри, которая предпочитает работать с детьми от 3 до 11 лет. ― Иногда они воссоединяются со своими родными родителями, и ты не уверен, что это правильное решение, хотя это происходит реже после случая с маленьким Питером. Совершенно неожиданно может поступить решение суда, и ребёнка отправят на новое место практически без предупреждения».
«Для них это большое потрясение. Однажды меня обязали раз в две недели водить ребёнка на встречи с его отцом, хотя я была уверена, что ребёнок подвергался насилию с его стороны ― и это причиняло боль нам обоим. Вам приходится утешать себя тем, что вы что-то изменили за то время, которое было в вашем распоряжении». Мэри разведена, у неё двое взрослых сыновей; ей платят еженедельное пособие для покрытия расходов на детей, а также вознаграждение за потраченное время ― обычно оно составляет от 350 до 550 фунтов стерлингов в неделю ― не так уж много за работу, где рабочий день никогда не кончается. «Вы делаете эту работу ради любви, а не ради денег», ― подчёркивает Мэри, и всё же 36% фостерных опекунов задумывались о том, чтобы бросить эту работу, так как считают зарплату недостаточной.
Эрик и Рита Моул, в возрасте 59-и и 63-х лет, из Конглтона, графство Чешир, подали заявку на опекунство, когда Эрик продал свой автоэлектрический бизнес, чтобы помочь Рите, страдающей рассеянным склерозом. «Наши дети уехали, и в нашем доме как будто бы поселилось эхо, когда мы остались здесь вдвоём, ― говорит он. ― Мы успешно воспитали собственных детей и поэтому подумали, что было бы замечательно подарить дом людям, которым он нужен».
Поскольку Рите слишком тяжело физически заботиться о маленьких детях, пара предпочла брать подростков ― хотя они отказываются брать тех, в чьей жизни имело место насилие. На сегодняшний день через их опеку прошли около 120 человек.
«Мы сталкивались с ситуациями, ранее нам абсолютно незнакомыми, и пережили тяжёлые периоды, но нам за это воздалось ― мы следим за успехами этих детей и видим, что их жизнь стала лучше». Две их дочери часто помогали им, и старшая сама стала фостерным опекуном.
Как говорит Моул, в большинстве случаев начало бывает плохим. «Затем обычно наступает своего рода медовый месяц, когда они вовремя встают в школу, помогают и проявляют общительность. Затем приходит замешательство ― они не привыкли к такой открытой жизни, и они решают, что пора раздвинуть границы. Было у нас двое молодых людей, которые считали, что тяжёлые наркотики ― естественная часть повседневной жизни, и мы, не употребляющие наркотики, были для них чужаками. Нам пришлось заставить их понять, что это совершенно ненормально».
Некоторые страдают аутизмом и СДВГ. «Иные совершенно замкнуты в себе, они не будут откликаться на то, к чему вы хотите их привлечь. Я в своё время считал такое поведение асоциальным, но во время обучения я узнал, что это связано с их прошлым ― такое поведение, вероятно, формируется в первые три месяца жизни».
Другие дети постоянно бунтуют. «Некоторые молодые люди просто не хотят терпеть надзора со стороны того, что они воспринимают как государство. Ты не можешь убедить их в том, что мы семья, потому что они действительно никогда не знали, что такое семья. Иногда они не приходят ночевать, что очень расстраивает нас. У нас были случаи, когда ребёнок пропадал лишь на сутки, но я знаю опекунов, подопечные которых исчезали на целую неделю, а затем являлись как ни в чём не бывало и говорили: «Ну, и где же мой чай?» Раз-другой были конфликты из-за несоответствия характеров, и молодым людям пришлось переехать. Ты говоришь себе, что сделал всё, что мог, но переживаешь это как неудачу».
Моулы стараются относиться к своей работе как к простому присмотру за чужими детьми, чтобы уменьшить боль от предстоящего расставания. Тем не менее, они подали заявку на особое опекунство (процесс, подобный усыновлению, но с сохранением связей с родной семьёй) над 15-летним подростком, которого они в настоящее время опекают. «Ему незнакомо ощущение, что у него где-то есть дом, и мы считаем, что ему важно обрести это чувство привязанности», ― говорит Моул.
Ещё один их нынешний подопечный ― 20-летний Дэниэл Фоуден, который происходит из семьи, злоупотреблявшей наркотиками и спиртным ― жил в фостерных семьях домах с двухлетнего возраста. Время от времени в течение последних 6 лет он проживает с Моулами.
Обычно государственное финансирование прекращается в 18 лет, но Дэниэл ― один из немногих счастливчиков, участвующих в пилотной схеме продления финансирования до 21 года (в среднем, семейный дом покидают в возрасте 24-х лет).
«Я никогда не был пай-мальчиком, и в отношениях с моими прежними фостерными родителями были свои взлёты и падения, так что я ушёл в 16 лет, ― говорит он. ― В социальной службе сказали, что дадут мне квартиру, но я был несовершеннолетним. Сейчас Эрик предоставил мне отдельный домик в саду. Тем есть электросчётчик, и мне пришлось научиться быть чистоплотнее и экономить». Дэниэл только что устроился работать на складе DVD. «Этик и Рита помогают мне расти».
«Вы святой», ― говорю я Эрику. Но он это слышал и раньше. «Мы делали это не ради похвал, ― пожимает он плечами. ― Мы просто поняли, что можем повлиять на ситуацию».
Джулия Ллевелин Смит
Перевод осуществлён Клубом «Суть Времени». Выражаем свою благодарность: переводчику Юлии Каплюковой и редактору Фёдору Свириденко