ещё ноябрь
1 ноября - театр на Таганке «Медея» (Еврипид, перевод Анненского, хоры И.Бродского; реж. Ю.Любимов). А вот теперь вполне себе можете меня поздравлять: в рамках написания своей эпической курсовой работы по античной драме посмотрела вполне себе неплохой спектакль на Таганке, который мне вполне себе понравился, что, конечно, большая для этого театра редкость, если даже не сказать - исключение из общего правила. Вообще, у них «Антигона» тоже была неплоха, из чего можно сделать вывод, что античные трагедии данному театру удаётся лучше всего: по крайней мере, они лишены таких привычных балаганных кривляний, в них есть что-то по-настоящему возвышенное и очищенное.
Не было б горем горе, если б весь век сидело
в девках. И злое сердце не знает себе предела.
Горе перешагнет через любое тело.
У этого спектакля есть мощный стержень - и, что удивительно, это - хор. Дело даже не только в том, что именно хоры задают ритм. Не знаю, отчего так, но почти каждая актриса хора (среди которых много и молодых девушек, которые всё-таки в этом театре до обидного редко выводятся на центральные роли) обладает нереальной энергетикой, пробирающе подаёт текст - неслучайно я упоминаю хор прежде, чем упомянуть даже главную героиню. Здесь, как и в «Антигоне», порой «хор» понимается буквально и текст начинает пропеваться. Насколько я знаю, хоры для спектакля написал самолично Бродский, на сайте театра цитируется даже его письмо к Любимову, которое я, пожалуй, приведу и здесь - в частности для того, чтобы сохранить как материал к собственной работе, и не только курсовой:
«Дорогой Юрий Петрович!
Посылаю Вам хоры. Читать их актеры должны методом чересполосицы, хотя некоторые из них - сольные номера…
Эпилога я Вам не написал. Думаю, что он и не нужен. „Медея“ - не басня, и если у Еврипида нет морали, то и у нас не должно быть.
В общем, работу свою я считаю законченной. Хоры я переделал, а основной текст, по-моему, чрезвычайно хорош и трогать его не надо.
Если бы пьесу ставил я, я сделал бы ее всю черно-белой, а последнюю сцену - появление Медеи с грифонами - ярко-красной… Я знаю, что в театре теперь главное - режиссер, а не автор. Тем не менее, как частичный подельник Еврипида, думаю, что пьеса в особенных ухищрениях не нуждается. Хорошо бы обойтись минимальной геометрией и коринфским мотивом (архитектурным) в костюмах. Особенно хору: чистая вертикальная линия в одежде плюс эхо коринфской капители в прическе. Вообще, хор можно сделать этакими колоннами: двигаться ему особенно не следует, разве что - в пятом стасиме.
Медея в свою очередь должна сильно отличаться своим туалетом от женщин хора. Не цветом, а именно стилем, очертаниями. Хорошо бы избежать пестроты (поэтому и советую монохромное решение постановки) и истерики. Экономия движения и жеста, судя по всему, в трагедии важнее зрительной и вокальной достоверности… Я не призываю Вас к классической интерпретации. Такой интерпретации нет и быть не может. Она всегда будет квазиклассической, то есть наша собственная. Я просто думаю, что сдержанность в случае с Медеей лучше экстравагантности: пьеса сама достаточно неординарна. Главным ощущением зрителя должно быть погромыхивающее монотонное приближение ужаса, надвигающегося на него ниоткуда. Его неукоснительность и безадресность…
Бывали ли Вы, между прочим, когда-нибудь в Коринфе? Стоит, по-моему. Это всего лишь полтора часа на машине из Афин. Что я скажу? - Дыра. Танкеры, нефть и самые лютые комары во всей Греции. Они, думаю, всегда были и будут.
Сердечно Ваш,
Иосиф».
Хор - это рациональное звено, женский голос; дочери Коринфа будут жить и поступать в любом случае, как должно, правильно, смиряясь. Они, конечно, могут сочувствовать Медее, но никогда её не поймут. Для меня всегда было ключевым в этом образе её иное происхождение и тот факт, что нет никого страшнее, чем разлюбленная женщина (особенно женщина, пожертвовавшая чем бы то ни было ради любви) - и, в свою очередь, нет более отталкивающего человека, чем тот, которого ты когда-то любил (вот, собственно, и попытка оправдать Язона). Медея - чёрное пятно, волчица, человек-глыба, концентрация страдания. Любовь Селютина, правда, излишне сгущает колорит грузинским акцентом героини и излишне-акцентированными истериками (именно от этого, кажется, Бродский и пытался уберечь постановку; впрочем, однозначно можно сказать, что у Селютиной среди таганских актрис самый трагический талант). Становится вполне очевидным, что если бы Медея не была женщиной великих страстей, то не совершила бы она и своё преступление; в этом спектакле убийство детей - не просто месть столь вероломно разлюбившему мужу, это - спасение их от ждущего впереди позора, от которого она-то сама может и отмоется, спасётся, а вот они - точно нет. «Беспредельна гордость и беспределен стыд от сознания своего неслыханного позора».
В противовес Медее - Кормилица, простонародная женщина в белых одеждах, пытающаяся как может отвратить неотвратимое; её монолог - «бабий плач».
… Чем раньше мести огонь погашен,
тем лучше для наших людей и башен.
Страшен припадок гнева. Отчаянья приступ страшен.
Ощущение от спектакля - военное положение, ожидание взрыва. Сцена складывается из серых мешков с песком, мужчины приходят в военной форме, словно отрываясь от боевых действий в неизвестном знойном краю. Весь спектакль - ожидание катастрофы (в отличие от МТЮЗовского, где очевидно, что катастрофа уже произошла). Финал - стена, (нескончаемо) возводимая между людьми. На самом деле, постановка, безусловно, сильная, режиссёрская. После такой уже можно поверить в то, что в своё время театр Любимова был ярчайшим явлением.
Единственное, что можно занести в «минусы» спектакля - бессмысленная походочка Эгея (Антипов). Как-то ненужно, бредово и выбивает из колеи.
Пожалуй что, самое неприятное явление на Таганке - это изобилие на каждом спектакле полчищ школоты. Особенно доставило произнесённое у входа «ЕврИпид». Мда. Ликбез бы им провели какой-нибудь перед спектаклем, что ли.
А ещё на афишах театра написано, что скоро ожидается премьера - «Калека с Инишмана». Надо будет сходить - тем более, что спектакль поставил Сергей Федотов, чью одноименную постановку я уже видела в исполнении пермского театра «У моста».
6 ноября - РАМТ «Будденброки» (Т.Манн; реж. М.Карбаускис). Второй спектакль первой недели ноября тоже был по программному произведению, вот только «Будденброков» я уже смотрела (кажется, премьерный показ) и тогдашние свои впечатления описала вот тут (занятно, да? в ту неделю тоже была сначала на Таганке, потом в РАМТе)). Не скажу, что тогдашние мои впечатления сильно изменились: семейство Будденброков для меня непонятно и чуждо; семья, в которой всё замешано на деньгах и между людьми нет никаких иных связей, рано или поздно придёт к развалу. Коммерсанты живут, двигаясь «по точкам», как на сцене, так и в жизненном пути (женится, получить приданое, открыть фирму, сделать детей …), а самым живым человеком оказывается служанка Ида; смерть здесь ни на кого не действует каким-то иным способом, кроме вдруг возникающей необходимости делить оставшееся имущество.
Спектакль уже не показался настолько скучным, как в предыдущий просмотр; возможно оттого, что я просто уже читала исходный материал. Только кажется, что режиссёр к постановке относится с каким-то подчёркнутым равнодушием и зачем-то лишает своих героев буржуазного уюта, кропотливо и колоритно описываемого Манном в книге. Эти Будденброки живут в слишком просторном холодном помещении и носят не шуршащие платья, а джинсы. Кажется, что Карбаускисом был поставлен вовсе не девятисотстраничный роман из прошлогоднего списка по зарубежной литературе, а та самая книжка-тетрадь - ну, помните, куда сие почтенное семейство записывало основные события своей жизни?
8 ноября - театр.doc «Geroin-ja» (на основе текстов живого журнала Александры Коварской, автор идеи Н.Берман). В рамках программы «Документальные дни».
Пришла на спектакль-читку, совершенно ничего о нём (кроме названия), не зная: с утра позвонила Махова и позвала. В принципе, не могу сказать, что я - поклонник доковских спектаклей или в принципе современного псевдо-остро-социального вербатима, но тут как-то удивительно оказалось всё «в точку».
Две девушки читают записи из ЖЖ покончившей с собой героинщицы. Реально жившая в Берлине русская девушка вела два блога: в одном в подробностях описывала свои приходы, героиновые ломки, попытки завязать, физические страдания (этот ЖЖ - geroinja - читает Лена Махова), в другом - обычную жизнь позитивной девушки, которая катается на велосипеде, живёт с кошкой, готовит вкусности, где-то работает (читает Ксения Орлова). Удивительно, но эти дневники почти ничем не перекликаются друг с другом, в них не описываются одни и те же события, и при всём желании вторую девушку сложно уличить в каких бы то ни было сложностях, а уж тем более - несовместимых с жизнью. Вообще, удивительно, что настоящий текст, написанный о настоящей жизнью настоящим человеком оказывается по воздействию даже сильнее, чем иной текст литературный. Становится очевидным, когда вербатим подставной и специально под спектакль подогнанный и придуманный, а когда нет. Подставной никогда подобной реакции не вызовет.
Думаю, что в итоге из этой читки всё-таки получится спектакль. Читка получилась очень актёрской - хоть девушки только сидят на сцене, зачитывая тексты с ноутбуков (если Ленка ещё и встаёт, читает одну из записей по памяти, уходит за кулисы, то Ксения - только сидит), но их слова, интонации (по сути - простые, без надрыва, истерики, требования жалости) цепляют неизбежно. И, хотя не совсем понятно, в чём сверхзадача постановки, как пример именно документальной прозы - отлично.
Читка заканчивается идущими по экрану комментариями к записи о смерти Саши: в них, собственно, суть всех нынешних интернет-юзеров. От искреннего сочувствия и дежурного RiP до выпадов типа «это всё фейк lol я ржал» и «так тебе и надо».
(c) я
Жаль только, что спектакль начали очень поздно (ещё и с задержкой после предыдущего) - очень хотелось остаться и на обсуждение тоже, но пришлось бежать домой.
Не было б горем горе, если б весь век сидело
в девках. И злое сердце не знает себе предела.
Горе перешагнет через любое тело.
У этого спектакля есть мощный стержень - и, что удивительно, это - хор. Дело даже не только в том, что именно хоры задают ритм. Не знаю, отчего так, но почти каждая актриса хора (среди которых много и молодых девушек, которые всё-таки в этом театре до обидного редко выводятся на центральные роли) обладает нереальной энергетикой, пробирающе подаёт текст - неслучайно я упоминаю хор прежде, чем упомянуть даже главную героиню. Здесь, как и в «Антигоне», порой «хор» понимается буквально и текст начинает пропеваться. Насколько я знаю, хоры для спектакля написал самолично Бродский, на сайте театра цитируется даже его письмо к Любимову, которое я, пожалуй, приведу и здесь - в частности для того, чтобы сохранить как материал к собственной работе, и не только курсовой:
«Дорогой Юрий Петрович!
Посылаю Вам хоры. Читать их актеры должны методом чересполосицы, хотя некоторые из них - сольные номера…
Эпилога я Вам не написал. Думаю, что он и не нужен. „Медея“ - не басня, и если у Еврипида нет морали, то и у нас не должно быть.
В общем, работу свою я считаю законченной. Хоры я переделал, а основной текст, по-моему, чрезвычайно хорош и трогать его не надо.
Если бы пьесу ставил я, я сделал бы ее всю черно-белой, а последнюю сцену - появление Медеи с грифонами - ярко-красной… Я знаю, что в театре теперь главное - режиссер, а не автор. Тем не менее, как частичный подельник Еврипида, думаю, что пьеса в особенных ухищрениях не нуждается. Хорошо бы обойтись минимальной геометрией и коринфским мотивом (архитектурным) в костюмах. Особенно хору: чистая вертикальная линия в одежде плюс эхо коринфской капители в прическе. Вообще, хор можно сделать этакими колоннами: двигаться ему особенно не следует, разве что - в пятом стасиме.
Медея в свою очередь должна сильно отличаться своим туалетом от женщин хора. Не цветом, а именно стилем, очертаниями. Хорошо бы избежать пестроты (поэтому и советую монохромное решение постановки) и истерики. Экономия движения и жеста, судя по всему, в трагедии важнее зрительной и вокальной достоверности… Я не призываю Вас к классической интерпретации. Такой интерпретации нет и быть не может. Она всегда будет квазиклассической, то есть наша собственная. Я просто думаю, что сдержанность в случае с Медеей лучше экстравагантности: пьеса сама достаточно неординарна. Главным ощущением зрителя должно быть погромыхивающее монотонное приближение ужаса, надвигающегося на него ниоткуда. Его неукоснительность и безадресность…
Бывали ли Вы, между прочим, когда-нибудь в Коринфе? Стоит, по-моему. Это всего лишь полтора часа на машине из Афин. Что я скажу? - Дыра. Танкеры, нефть и самые лютые комары во всей Греции. Они, думаю, всегда были и будут.
Сердечно Ваш,
Иосиф».
Хор - это рациональное звено, женский голос; дочери Коринфа будут жить и поступать в любом случае, как должно, правильно, смиряясь. Они, конечно, могут сочувствовать Медее, но никогда её не поймут. Для меня всегда было ключевым в этом образе её иное происхождение и тот факт, что нет никого страшнее, чем разлюбленная женщина (особенно женщина, пожертвовавшая чем бы то ни было ради любви) - и, в свою очередь, нет более отталкивающего человека, чем тот, которого ты когда-то любил (вот, собственно, и попытка оправдать Язона). Медея - чёрное пятно, волчица, человек-глыба, концентрация страдания. Любовь Селютина, правда, излишне сгущает колорит грузинским акцентом героини и излишне-акцентированными истериками (именно от этого, кажется, Бродский и пытался уберечь постановку; впрочем, однозначно можно сказать, что у Селютиной среди таганских актрис самый трагический талант). Становится вполне очевидным, что если бы Медея не была женщиной великих страстей, то не совершила бы она и своё преступление; в этом спектакле убийство детей - не просто месть столь вероломно разлюбившему мужу, это - спасение их от ждущего впереди позора, от которого она-то сама может и отмоется, спасётся, а вот они - точно нет. «Беспредельна гордость и беспределен стыд от сознания своего неслыханного позора».
В противовес Медее - Кормилица, простонародная женщина в белых одеждах, пытающаяся как может отвратить неотвратимое; её монолог - «бабий плач».
… Чем раньше мести огонь погашен,
тем лучше для наших людей и башен.
Страшен припадок гнева. Отчаянья приступ страшен.
Ощущение от спектакля - военное положение, ожидание взрыва. Сцена складывается из серых мешков с песком, мужчины приходят в военной форме, словно отрываясь от боевых действий в неизвестном знойном краю. Весь спектакль - ожидание катастрофы (в отличие от МТЮЗовского, где очевидно, что катастрофа уже произошла). Финал - стена, (нескончаемо) возводимая между людьми. На самом деле, постановка, безусловно, сильная, режиссёрская. После такой уже можно поверить в то, что в своё время театр Любимова был ярчайшим явлением.
Единственное, что можно занести в «минусы» спектакля - бессмысленная походочка Эгея (Антипов). Как-то ненужно, бредово и выбивает из колеи.
Пожалуй что, самое неприятное явление на Таганке - это изобилие на каждом спектакле полчищ школоты. Особенно доставило произнесённое у входа «ЕврИпид». Мда. Ликбез бы им провели какой-нибудь перед спектаклем, что ли.
А ещё на афишах театра написано, что скоро ожидается премьера - «Калека с Инишмана». Надо будет сходить - тем более, что спектакль поставил Сергей Федотов, чью одноименную постановку я уже видела в исполнении пермского театра «У моста».
6 ноября - РАМТ «Будденброки» (Т.Манн; реж. М.Карбаускис). Второй спектакль первой недели ноября тоже был по программному произведению, вот только «Будденброков» я уже смотрела (кажется, премьерный показ) и тогдашние свои впечатления описала вот тут (занятно, да? в ту неделю тоже была сначала на Таганке, потом в РАМТе)). Не скажу, что тогдашние мои впечатления сильно изменились: семейство Будденброков для меня непонятно и чуждо; семья, в которой всё замешано на деньгах и между людьми нет никаких иных связей, рано или поздно придёт к развалу. Коммерсанты живут, двигаясь «по точкам», как на сцене, так и в жизненном пути (женится, получить приданое, открыть фирму, сделать детей …), а самым живым человеком оказывается служанка Ида; смерть здесь ни на кого не действует каким-то иным способом, кроме вдруг возникающей необходимости делить оставшееся имущество.
Спектакль уже не показался настолько скучным, как в предыдущий просмотр; возможно оттого, что я просто уже читала исходный материал. Только кажется, что режиссёр к постановке относится с каким-то подчёркнутым равнодушием и зачем-то лишает своих героев буржуазного уюта, кропотливо и колоритно описываемого Манном в книге. Эти Будденброки живут в слишком просторном холодном помещении и носят не шуршащие платья, а джинсы. Кажется, что Карбаускисом был поставлен вовсе не девятисотстраничный роман из прошлогоднего списка по зарубежной литературе, а та самая книжка-тетрадь - ну, помните, куда сие почтенное семейство записывало основные события своей жизни?
8 ноября - театр.doc «Geroin-ja» (на основе текстов живого журнала Александры Коварской, автор идеи Н.Берман). В рамках программы «Документальные дни».
Пришла на спектакль-читку, совершенно ничего о нём (кроме названия), не зная: с утра позвонила Махова и позвала. В принципе, не могу сказать, что я - поклонник доковских спектаклей или в принципе современного псевдо-остро-социального вербатима, но тут как-то удивительно оказалось всё «в точку».
Две девушки читают записи из ЖЖ покончившей с собой героинщицы. Реально жившая в Берлине русская девушка вела два блога: в одном в подробностях описывала свои приходы, героиновые ломки, попытки завязать, физические страдания (этот ЖЖ - geroinja - читает Лена Махова), в другом - обычную жизнь позитивной девушки, которая катается на велосипеде, живёт с кошкой, готовит вкусности, где-то работает (читает Ксения Орлова). Удивительно, но эти дневники почти ничем не перекликаются друг с другом, в них не описываются одни и те же события, и при всём желании вторую девушку сложно уличить в каких бы то ни было сложностях, а уж тем более - несовместимых с жизнью. Вообще, удивительно, что настоящий текст, написанный о настоящей жизнью настоящим человеком оказывается по воздействию даже сильнее, чем иной текст литературный. Становится очевидным, когда вербатим подставной и специально под спектакль подогнанный и придуманный, а когда нет. Подставной никогда подобной реакции не вызовет.
Думаю, что в итоге из этой читки всё-таки получится спектакль. Читка получилась очень актёрской - хоть девушки только сидят на сцене, зачитывая тексты с ноутбуков (если Ленка ещё и встаёт, читает одну из записей по памяти, уходит за кулисы, то Ксения - только сидит), но их слова, интонации (по сути - простые, без надрыва, истерики, требования жалости) цепляют неизбежно. И, хотя не совсем понятно, в чём сверхзадача постановки, как пример именно документальной прозы - отлично.
Читка заканчивается идущими по экрану комментариями к записи о смерти Саши: в них, собственно, суть всех нынешних интернет-юзеров. От искреннего сочувствия и дежурного RiP до выпадов типа «это всё фейк lol я ржал» и «так тебе и надо».
(c) я
Жаль только, что спектакль начали очень поздно (ещё и с задержкой после предыдущего) - очень хотелось остаться и на обсуждение тоже, но пришлось бежать домой.