Жизнь на войне - Чечня 1

[margret_stwt]

Эту историю я обещала напечатать годы назад, но так не собралась.. или что-то останавливало. Потом она была включена в Сборник "Жизнь на войне", переведена на различные языки. Эту историю теперь знают школьники, студенты, простые граждане многих стран, значительно больше чем ее знают в России.

Но вот именно сейчас, спустя время, я все же считаю нужным напомнить о ней, именно напомнить о том, что мы постепенно начинаем считать заметенным под ковер, ушедшим в небытие, но что остается для очень многих до конца жизни единственно и навсегда остановившейся реальностью. Мы начинаем привыкать к тому, что однажды было безвозвратно и навсегда разбито и искалечено.. а значит, мы можем в любой момент оказаться на грани того, чтобы снова и снова разбивать и калечить что-то похожее на то, что мы успели как будто благополучно забыть.

Дом автора дневника был заминирован во время зачистки, в результате чего погибли несколько человек, включая ее мужа, 15-летнюю дочь Зарему и свекра. Свой дневник "Рукият" (все имена изменены, кроме имени дочери Заремы) вела по ночам в Ингушетии... чтобы не сойти с ума, не потерять рассудок. Дневник обрывочный, так как много раз начинался, но каждый раз не хватало сил завершить. Приведенное ниже взято из скопившихся незаконченных дневников.



Я опять не сплю. Вернее, не сплю - как всегда. Прочитала свои записи: немного стало легче, словно поговорила с кем-то. Как жаль, что я так плохо пишу! Но мне самой нужны эти записи. Они - моя внутренняя жизнь, в каком-то роде самозащита. Что делать? Кто поможет мне? И нужна ли мне помощь? Моей душе не поможет никто. Только в самой себе я нахожу силы. Но часто я думаю: ведь никто обо мне и не вспомнил. Часто читаю про разорванные войной судьбы людей. И, когда нахожу хоть какой-то протест против свершившегося насилия, радуюсь, что есть все-таки сострадающие и порядочные люди.

Но нигде и никто не упомянул о моих близких, не указал, что они убиты под развалинами взорванного дома. Что дом этот взорвали федералы. И за­ложили они тротил в подвал дома во время зачисток.

То ли это был часовой механизм, то ли наступили на растяжки, но взрыв был страшной силы. Полностью разрушился большой дом, были разбиты все строения во дворе и дома, находившиеся по соседству.

Правда, рассказывали тогда, по телевизору передали, что дом взорвался от скопления газа. Где газ мог скопиться?! За неделю зачисток в домах и подвалах не оставили ни дверей, ни окон. Все было основательно разруше­но, разграблено. Я ходила по этому дому вместе с Заремой, пытаясь хоть что-то прибрать. Не было и следа от запаха газа.

Хотя к чему все это?.. Кому это надо? Тот, кто это делал, прекрасно знал, что делает. Но стали ли они от этого взрыва счастливее? Очистили ли они землю, убив мою дочь, Мовсара, Изноура, деда? Какое же надо было совер­шить преступление, чтобы вот так уничтожить целую семью?

Наверное, эти люди уже где-то у себя дома. В кругу семьи - смеются, шутят, разговаривают. Радуются своим детям и, наверное, расстраиваются, когда у них что-то не ладится. И даже плачут, наверное. Люди… люди?

Иногда слушаешь речи на похоронах военных - сколько слов они для них находят: «геройски погиб», «исполнял долг» и т.д.

Какие они герои? Какой долг? Спросите в любом селе, городе: сколько безвинных людей ими убито?

Кому из них не повезло - убиты, но стали «героями». А кому повез­ло - вернулись «героями» и стали «чеченцами» - крутыми парнями.

Да, они радуются теперь и тому, что живы, и тому, что у них есть свои семьи. Но мою-то семью они уничтожили! Моей дочери было 15 лет. Она погибла не под бомбежками, не под обстрелом, а под развалинами взорван­ного вами дома. Меня вы лишили семьи. И за это стали «героями»? Что же у вас в груди вместо сердца? При постоянных «зачистках», которые были в нашем доме, вы наверняка видели мою дочь. Она была очень красива. Ее нельзя было не запомнить. Вы наверняка видели моего свекра - он же ведь мог ходить только на костылях. Ведь вы его несколько часов держали на улице, не разрешая зайти в дом. Значит, вы что-то там делали. Неужели вам не было их жалко? Кому вы мстили? За что?

Где писано такое правило войны: убить ребенка в отместку, убить стари­ка в отместку, убить двух прекрасных братьев в отместку? С кем воюете?

Я - одна оставшаяся в живых под развалинами этого дома. Свидетельство этого преступления - мои бессонные ночи, мои дороги на их могилы. Их много - пять. Единственная радость - посетить их, поси­деть с ними, прибрать их. Вот что вы мне оставили в этой жизни!

***

У весны разные запахи. Теперь мне весна приносит запахи от могиль­ных трав. Я прихожу сюда как домой. Весной здесь много людей - они приходят прибрать могилы. Я купила краску для памятников. Продавщица меня спросила: «Вы продаете памятники - берете так много краски?» «Да, война…» - сразу поняла она, узнав, что я не продаю памятники. Война… но и конкретные преступники. Всевышний Аллах, накажи их!

***

Ночные налеты. Какие это были страшные моменты! БТРы, на ходу ломая ворота, влетали во двор. Вооруженные до зубов солдаты внезапно врывались в дом, когда все спали, - в каждый дом, в каждую комнату одновременно по 10-15 человек. В масках, с оружием, с выкриками, ма­том - они крушили кругом все.

В начале войны в доме жило много беженцев, но из-за этих налетов все потихоньку уехали. Один из мальчиков тогда сказал своей матери: «Я не хочу засыпать, как закрою глаза - вижу перед собой автоматчика». Он боялся, что если он уснет, его все равно разбудит этот автоматчик.

Налетчики, не найдя никого, уносили все, что им понравится. Когда уже нечего было уносить, забирали ложки, вилки, ведра, чайники.

Жизнь превратилась в ад. Не знаешь, в какую ночь они придут. Я уже не спала ночами: сидела и прислушивалась, нет ли БТРов поблизости.

Свекровь ругала их, называла мародерами. Одни угрожали ей, другие оправдывались: «Мы выполняем приказ».

Дом и весь двор после них напоминали развороченный улей. У меня опускались руки, хотелось навечно уснуть после такого стресса. Но надо было после них приводить дом в порядок и ждать следующего налета.

И вот в перерывах между налетами шла наша военная жизнь. Надо было и хлеб печь, и воду носить, и еду готовить. И ждать, ждать… когда это закончится, и закончится ли вообще. После очередного налета собира­лись все вместе. С шутками, с подтруниванием друг над другом рассказы­вали, как убегали от федералов. Мовсар, смеясь, спрашивал своего друга: «Тебя когда-нибудь выставляла жена из дома? Меня она часто выгоня­ет». В шутках, веселых разговорах пытались сгладить наше впечатление от пережитого. Но Мовсар при этом лучше меня понимал, на что могут пойти военные.

Мы уже готовились покинуть этот двор и переехать в город. Но военные опередили нас. Во время очередной общей «зачистки», предварительно унеся все, что в нем осталось, дом заминировали. Это была единственная «зачистка», когда нас не было дома, и нас ждал новогодний сюрприз. Зарема пришла в ужас, увидев развороченный дом - не осталось ни одного живо­го места. Тихо сев в углу, она сказала: «Пусть у тех, кто это сделал, будет всю жизнь такое же настроение, какое теперь у меня».

Как-то разместились, стали убирать дом. Зашел Мовсар. Засунув руки в карманы, не разговаривая, он ходил по дому. Удрученный, подавленный, неразговорчивый он встал у окна. «Что же тебя так долго не было? Я ведь переживала». - «Меня уже не тянет в этот дом. Он стал чужим».

Это были последние слова в его жизни. И в этот момент лавина взрыва разбросала нас в разные стороны….

Он любил наш дом, сам строил его. Его отец брал с собой сыновей и каждый год весной уезжал на заработки в Россию. А на заработанные деньги в течение нескольких лет строился дом. Это был дом, куда воз­вращались все, где бы они ни были. Здесь для всех четырех братьев было достаточно места.

***

Мне бы когда-нибудь увидеть улыбку своей дочери. Услышать ее голос. Сесть бы с ней рядом и насытиться бы этим общением с ней на всю остав­шуюся жизнь. Сколько бы я ей тогда рассказала!

Как, просыпаясь в холодном ознобе, зову ее и уже до утра высиживаю эти долгие ночи.

Ты бы мне сказала: «Потерпи. На все была воля Всевышнего Аллаха. Мы обязательно встретимся. Ведь он видит, как тебе плохо, и не допустит, чтобы ты долго страдала». Спасибо тебе за эти несказанные тобою слова! Ты была верующей и потому терпеливой. И ты бы обязательно вот так и сказала. Мне радостно чувствовать тебя рядом. Улыбаться, вспоминая твои смешные проделки. Заново переживать, вспоминая твои болезни. И ти­хонько умиляться, когда я вдруг поняла, что ты уже повзрослела и можешь покинуть меня, выйдя замуж. Даже тогда я переживала: как же нам будет тоскливо без тебя.

Заремочка… родная моя! Я порой думаю: ведь я уже привыкла к ваше­му отсутствию. Но это привыкание тяжкое, от безысходности. В осознании того, что все ушло безвозвратно. Никогда ты уже не сядешь со мною рядом, не расскажешь о своих новостях. Никогда мы с тобой не будем спорить, что купить тебе… Неужели никогда?..

Меня не покидает надежда. Завершается же каждый начавшийся день и завершится когда-нибудь и эта жизнь. Мы смогли бы вместе так счастливо прожить ее. У нас впереди было очень много планов. Но нас разлучили. Жестоко, цинично.

Я часто чувствую на себе вопросительно-тоскливый взгляд Мовсара: «Как ты там?» Значит, вы оттуда видите меня и следите за моим пребыва­нием в этом мире.

И может быть, мы скоро встретимся. И действительно, у меня, при всем моем несчастье, преимущество перед всеми остальными: мне не страшно будет умирать, в какой бы форме эта смерть ни пришла.

***

Когда житейская суета, необходимость плыть по течению поглощает тебя, становится обидно. Зачем мне все это? Ведь нет у меня опоры внутри. Не хочу, не хочу, не хочу…

Зарема! Мовсар! Что я делаю? Ведь и люди думают, что я вас забыла, ув­леклась бизнесом… Какой у меня бизнес? С прилавка все воруют, вещи ло­маются. Я с трудом зарабатываю на дорогу и телефон. Угрюмо бреду после рынка. Целый день вокруг - девочки. Часто с мамами. Иногда с отцами. А у меня вас отобрали…

***

Если бы мне сказали, что осталось жить 24 часа, что бы я сделала? Зарема на такой вопрос однажды отвечала в девчачьей анкете и написала, что все это время просила бы у Аллаха прощения за свои «грехи». Какие же у нее они были?! Я бы тоже стала просить прощения у Всевышнего, стала бы читать Коран. И мне бы так мало показалось этого времени, а так много нужно успеть. И, наверное, в этом мире, в котором я так сильно не хочу оставаться, мне захотелось бы задержаться еще немного, чтобы вымолить себе прощение и побольше совершить дел, угодных Аллаху.

***

Жизнь протекает мимо, как вода, в которую уже никогда не войду. Я вижу только отражение своей ушедшей жизни… Пробегают, проходят мимо девчонки, до боли похожие на Зарему. Проходят иногда мужчины, напоминающие Мовсара. Пытаюсь уловить хоть какое-то сходство. Иногда память на долю секунды дает мне ясный облик Мовсара и Заремы. И тогда и боль, и тоска, и блаженство от их близости перекрывают друг друга.

***

Заремочка! Как же любил тебя твой отец! А я и сейчас не могу сказать, как сама тебя любила. Ведь будет же миг, когда я увижу конец этой беско­нечной жизни. И будет же день нашей встречи. Ждете ли вы его?!

Я не смерти себе желаю - я очень хочу видеть их и быть постоянно с ними…

Мне стыдно за каждый прожитый без них день. Стыдно за каждую ми­нуту, если вдруг я о них не думала.

***

Иногда невольно слушаешь чужие разговоры. Встретились две женщи­ны. Одна рассказывает про свою семью: все заняты - каждый или учится, или работает. Другая говорит, что выдала замуж дочь и женила сына… У них, значит, есть свои семьи, есть, видимо, свои дома. И говорят они обо всем этом так естественно. Но слушаешь их и знаешь, что у тебя этого не будет никогда.

Но такая обычная жизнь есть не для всех. Беженцы из Чечни разброса­ны по соседним республикам и всей России - платят большие деньги за квартиры, а хозяева квартир обычно их не регистрируют. Любой милици­онер постоянно требует регистрацию. И постоянно, избегая встреч с пра­воохранительными органами, чеченцы, чтобы выжить, пристраиваются к рынкам. Имея высшее образование, прекрасную квалификацию, занимают­ся торговлей.

Порою проходишь через унизительные ситуации ради детей, чтобы они не голодали и могли учиться, проглатываешь обиды. В чужих кварти­рах - хозяева постоянно завышают цену, и квартиры часто приходится менять - дети чувствуют, что они здесь временно. Знают, что они чем-то отличаются от других.

За учебу тоже приходится платить. Платить… везде платить. Ведь если ты чеченец, то не всякий в дом пустит, а если пустит, то за более высокую цену.

Изгои… Чеченцы.

В автобусе проверяют документы. Две девушки едут без паспортов. Они сразу, как про документы спросили, ответили: «Мы не чеченки». Если не че­ченки - можно все. А чеченки, бедные вы мои, сколько же вам еще пред­стоит пройти! И каждый раз, когда заходят в транспорт для проверки, кто-то обязательно скажет: «Здесь все нормально. С нами ЧЕЧЕНЦЕВ нет». Соседи, конечно, знают, что мы чеченцы. Не хотят здороваться, делают вид, что вообще нас не видят. Но случайно узнаешь, что все они про нас знают: сколько нас, откуда, когда уходили, когда приходили и на что живем.

Я прохожу мимо детей. «Я не люблю чеченцев», - говорит один из них. Откуда же тебе известно, мальчик, кто такие чеченцы? Но зачем же тебе думать об этом? Ведь день и ночь СМИ рассказывают о нас все, что им захочется. Дети подрастут и выучат своих детей тоже ненавидеть чеченцев. Но за что? За то, что им удалось пережить? За то, что они еще живы?

В нынешней России нет места чеченцам. Куда им деться? Кому жаловаться?

***

Со мной рядом на рынке оказалась молодая женщина. Не зная моей ис­тории, рассказывает про свою жизнь. Рано потеряла родителей. С трудом встала на ноги. Вышла замуж, трое сыновей. В войну все имущество сгоре­ло. Здесь как беженцы получают гуманитарную помощь - вроде с голода не умирают. Но в одну ночь к ним ворвались военные и забрали ее мужа. Что она пережила, видно по ней и сейчас. Оставив соседям на попечение детей, эта женщина отправилась на поиски мужа. Где, в каком городе толь­ко ни побывала! Денег не хватало: помогали родственники, брала взаймы. Никто не хотел слушать, хотя вины-то никакой за ним не было. Он не учас­твовал в войне, сразу же вывез свою семью из Чечни. После долгих мы­тарств она все-таки выкупила мужа. И теперь, уже больная от пережитого, торгует на рынке, чтобы расплатиться с долгами и прокормить семью. Муж после побоев в заключении тяжело болен.

Женщины войны! Им надо низко поклониться. Они оказались сильнее, выносливее, чем кто-либо думал. Женщина-чеченка трудолюбива, чистоп­лотна, тщеславна. Она часами убирает дом, стирает, готовит, ухаживает за детьми, за свекром, свекровью. Муж для нее - глава семьи в самом высоком смысле слова. К его родственникам почтительное отношение. Свою занятость она никогда не считает нагрузкой, это ее каждодневный обычный труд.

В войну чеченка взяла на себя еще и обязанность прокормить семью.

Если военные уводят детей - опять женщины выходят на дороги, пе­рекрывая их, требуют освобождения безвинных ребят. Сколько же раз жен­щины в буквальном смысле слова силой вырывали парней из рук федера­лов, когда те выборочно выводили их из автомашин!

Женщина войны… Сколько женщин ездит по России в поисках своих детей! Их видно сразу: с документами в руках, с отрешенным взглядом, словно через стекло смотрящие на этот мир, они ежедневно упорно ищут, ищут. И надеются. Живы ли? Здоровы ли? Если увели - значит замучили. Это знают все. За что? Что сделали? Не обязательно знать. Без суда, без следствия, без ордера на арест - уводят и навсегда теряют.

Что это? Специально ли? Не может ведь так быть, если на такое нет какого-либо указания. Это не один, не два случая, не десяток, а десятки тысяч случаев. Это, значит, идет по специальной программе, по негласному указанию сверху.

Человек - не невидимка, но он пропадает, словно его никогда не было. А доискаться истины редко кому удается.

***

Марьям - какая это женщина! Я не знаю, сколько ей лет. Не спраши­вала. Но по глазам определила: она перенесла что-то очень тяжелое. В ее глазах одновременно и тоска, и вера. Она сама ко мне подошла. Помогла найти на базаре место для торговли. У нее четверо детей. Ее муж убит в осетино-ингушском конфликте. Вместе с мужем погибли его отец и двое братьев. Марьям! И ты тоже многое увидела.

Ты искала своего мужа среди убитых неделю. Нашла - и то большая радость. А деверей искала их сестра. Она осмотрела более двухсот трупов! Свекра так и не нашли. Зато видели истерзанные, обмотанные проволокой трупы девушек с ожогами папирос. Я ей говорю: «Тебе другой не поверит. Я верю. Я все то же видела сама - у себя в Чечне».

***

В Интернете я прочитала признание одного офицера, что им был внача­ле дан негласный указ: «Убивайте как можно больше - и женщин, и де­тей, и стариков». Такого рвения в исполнении этих приказов, как в Чечне, вряд ли кто видел.

Под Гудермесом вывели из дома всю семью: дедушку, бабушку, сына - отца пятерых детей и его жену - их мать. Расстреляли всех, и детей. Семилетняя девочка уткнулась в материнскую грудь - для обеих хватило одной очереди из автомата. При захоронении их не смогли отделить друг от друга - похоронили в одной могиле.

Там же, под Гудермесом, расстреляли в упор пулеметными очередя­ми с вертолета грузовик с беженцами. Оставшиеся в живых рассказыва­ли, что они поднимали вверх своих детей, махали белыми простынями: «Пощадите, мы мирные люди!». Но вертолеты спускались все ниже и продолжали расстреливать. Один мальчик 13-14 лет, выпрыгнув с грузо­вика, говорят, побежал по полю, но его догнал вертолет и намертво уло­жил. Этот день в Гудермесе помнят до сих пор. На одной улице тогда хоронили 19 человек.

Где правда? Где справедливость? Ее не будет никогда. Но где же мы?! Где наше человеческое благоразумие? Мне кажется, на каждом из нас в от­дельности также лежит ответственность за эти преступления.

Из села приходят тревожные вести: каждый день уводят по несколько человек. Вчера выбросили разорванного надвое парня. Из соседнего села увели 8 парней, а два дня назад со следами тяжких пыток выбросили их тела. Раньше они прятали, закапывали следы преступлений. А сейчас…

Сколько девушек увели за то, что они носят платки! Радоваться или го­ревать, что моей дочери уже нет в живых? Но мы все хотели жить. Я хотела выдать ее замуж, хотела вместе с мужем увидеть внуков. Но…

***

Говорят, война убивает, уносит жизни, разрушает дома. Нет! Убивают конкретные люди. У всех у них есть имена, все они где-то живут. Уже вернулись с доблестной «победой» домой. О чем они рассказывают? Рассказывают ли о той женщине, на глазах которой расстреляли мужа и сына? А ведь она криком кричала: «Убейте и меня!» Или о том парне, кото­рого связали и на его глазах подвергли насилию, а потом убили его сестру? Или о той матери, которая слышала крики своего сына под пытками? Она бегала от одного к другому с мольбой освободить его, но за 30-40 минут они уже убили его. За что? Его взяли, когда он вместе с матерью ехал в го­род. Ведь и пожить то не успел - 18 лет. С начала войны мать ни на шаг не отпускала его от себя. Но не защитила материнская любовь.

***

Когда тяжело от потери, не осознаешь, что с тобой сделали. Ты видишь только пустоту, которую вокруг тебя создали. И в ней день ото дня шагаешь по уже чужой тебе Земле.

Все стало другим.

Люди, дома, солнце, луна.

Людские заботы - неизменны.

Дома - это только укрытие.

Солнце - дает начало тяжелому пробуждению.

Луна - дает надежду на смерть.

Здесь на рынке есть пожилая женщина, ее зовут Лида. У нее нет об­разования, она выросла сиротой. Но есть ум, понимание… К моей судьбе она отнеслась очень участливо. Я ей говорю: «Не переживай, видишь, я зарабатываю себе на жизнь». Она отвечает: «Ты себе на хлеб зарабатыва­ешь. Не на жизнь. Жизнь тебе не нужна». Без моих объяснений сама все поняла. Сколько же в ней чуткости, чтобы вот так сказать: «Не на жизнь, а на хлеб»…

Читать дальше