Тяпничная алконавтика: сны и бред
Заспиртована:
- Все стареют: моя мама, подруги, девушки... А ты - нет. Как тебе удаётся?
- Ну, у меня дома бутылка коньяка под кроватью припрятана... Сейчас приду, выпью... Так хорошо станет!
(Рената Литвинова "Богиня")
- Вы алкоголик?
- Да. Но в меру.
(из книги Сергея Довлатова "Голос")
Читая, подумала про себя: а я вот какой-то неумеренный алкоголик... Или, как сказал один мой окололитературный знакомый: "Переписать Довлатова вряд ли кто сможет, а вот перепить - запросто!"
По мотивам возвращающихся кошмаров сочинилась чернушная юмореска:
"Поэт и Муза: отношения в пространстве вариантов"
- Трудно быть Музой?
- О, да! Поэт делает с тобой всё, что хочет. Абсолютно.
- И ты терпишь?
- Ну, иногда Муза может обидеться и уйти. Поэт тоже уйдёт - в запой. А дальше - пространство вариантов. Будут, правда, ещё пьяные звонки а-ля "Вернись! Вернись, мой милый друг!". Если Муза уломается и простит, оба вернутся на круги своя.
- А если нет?
- Как Поэту жить без вдохновения? И главное - зачем? Суицид подкрался незаметно. Яд? Банально. Через повешение ? Уродливо. Скорее всего, вены начнёт резать. Но в отличие от нормальных людей, не вдоль, а по-киношному поперёк, не в своей ванне, чтобы водичку горячую подбавлять, и не опасной бритвой. Этот придурок возьмёт кусок зеркала: большой и тупой - для эффекту, и чтобы муки свои в зеркале лицезреть (склонность к мазохизму замечена за ним ещё в детстве, а чем дальше, тем хуже). Ванна - тоже не вариант. Тщеславный, сволочь. Усядется себя кромсать на Красной площади. В мороз - 20. Обычно кончается дуркой. Там ангелы в белых халатах быстро наставят на путь истинный: начнёт по выходу прозу писать с религиозным уклоном.
- То-то сейчас у религиозной литературы тиражи взлетели. Амнистия, наверно, в дурке. Чудом, как говорится, спасают.
- Нет, чудо - это другое. Это если на той Красной площади, ломая каблуки, чужая Муза заблудится. Они в пути от Поэта к художнику, музыканту, полицейскому, учёному, архитектору... пока выбрать не могут, такие потерянные. А тут вдруг: кровь дымится и тает в щелях брусчатки, измученное испитое лицо корчится в зеркале, толпа вокруг охает. Красотища! Не кино - картина! Муза, конечно, сразу подсуетится, капельницу от запоя организует, иглу ему в расковырянную вену. Такси. Домашние чаи-супчики. Очнётся Поэт - возьмётся за перо. Но уже с другой стороны и другой рукой.
- Критики потом напишут: "Взял новую высоту".
- Именно. Но некоторые Поэты фразу сию понимают буквально. Надо с крыши прыгнуть, и не с какой-нибудь, а с башни Moscow City, как минимум. С запиской в кармане "В моей последней поэме (адрес в интернет, где скачать) - все тайны веков и мудрость поколений". А лучше сразу стальной жетон с выгравированной надписью на цепи - и под горло, чтобы при падении не слетел.
Потом - газетные заголовки: "Сенсация! Как мог самоубийца проникнуть в башню? Там же везде охрана?!"
- Есть лучше вариант: в метро под поезд. Вся Москва до вечера встанет. Имя из паспорта в нагрудном кармане - во все новости везде и сразу.
- А Муза его бывшая с газетой в руках рыдает на плече Художника. Упустила! Горе мне!
Художник гладит её по локонам - и смотрит в стену.
Сон:
Снятся венецианские маски. Чумной доктор стоит на краю канала, будто зовёт, потом поворачивается и уходит вдаль по набережной. Бегу за ним, но не могу догнать... И город уже не Венеция, незнакомый...
2 голубя бьются в закрытое окно - отчаянно, в пух, в кровь. Я смотрю на их страдания, но не могу сдвинуться с места, чтобы распахнуть окна...
Мужские руки (лица не вижу) выталкивают меня из окна. Кричу: Не отпускай! Я же сорвусь! Он разнимает пальцы. Я падаю, хватаюсь за какой-то карниз.
Внизу - толпа журналистов окружает меня, как зомби в фильме ужасов: "Сенсация! Упасть с такой высоты и выжить!". Софиты, вспышки... Ничего не вижу в ярком свете.
Голос за кадром повторяет: Опалённые слова, опалённые славой...
Я смотрю-вглядываюсь в лица из толпы: их ожоги от вспышек-софитов похожи на трупные пятна...
И кажется мне, что между чумой и алкоголем существует какая-то тайная связь )))
Короче, с тяпницей!
Жизнь прекрасна!
- Все стареют: моя мама, подруги, девушки... А ты - нет. Как тебе удаётся?
- Ну, у меня дома бутылка коньяка под кроватью припрятана... Сейчас приду, выпью... Так хорошо станет!
(Рената Литвинова "Богиня")
- Вы алкоголик?
- Да. Но в меру.
(из книги Сергея Довлатова "Голос")
Читая, подумала про себя: а я вот какой-то неумеренный алкоголик... Или, как сказал один мой окололитературный знакомый: "Переписать Довлатова вряд ли кто сможет, а вот перепить - запросто!"
По мотивам возвращающихся кошмаров сочинилась чернушная юмореска:
"Поэт и Муза: отношения в пространстве вариантов"
- Трудно быть Музой?
- О, да! Поэт делает с тобой всё, что хочет. Абсолютно.
- И ты терпишь?
- Ну, иногда Муза может обидеться и уйти. Поэт тоже уйдёт - в запой. А дальше - пространство вариантов. Будут, правда, ещё пьяные звонки а-ля "Вернись! Вернись, мой милый друг!". Если Муза уломается и простит, оба вернутся на круги своя.
- А если нет?
- Как Поэту жить без вдохновения? И главное - зачем? Суицид подкрался незаметно. Яд? Банально. Через повешение ? Уродливо. Скорее всего, вены начнёт резать. Но в отличие от нормальных людей, не вдоль, а по-киношному поперёк, не в своей ванне, чтобы водичку горячую подбавлять, и не опасной бритвой. Этот придурок возьмёт кусок зеркала: большой и тупой - для эффекту, и чтобы муки свои в зеркале лицезреть (склонность к мазохизму замечена за ним ещё в детстве, а чем дальше, тем хуже). Ванна - тоже не вариант. Тщеславный, сволочь. Усядется себя кромсать на Красной площади. В мороз - 20. Обычно кончается дуркой. Там ангелы в белых халатах быстро наставят на путь истинный: начнёт по выходу прозу писать с религиозным уклоном.
- То-то сейчас у религиозной литературы тиражи взлетели. Амнистия, наверно, в дурке. Чудом, как говорится, спасают.
- Нет, чудо - это другое. Это если на той Красной площади, ломая каблуки, чужая Муза заблудится. Они в пути от Поэта к художнику, музыканту, полицейскому, учёному, архитектору... пока выбрать не могут, такие потерянные. А тут вдруг: кровь дымится и тает в щелях брусчатки, измученное испитое лицо корчится в зеркале, толпа вокруг охает. Красотища! Не кино - картина! Муза, конечно, сразу подсуетится, капельницу от запоя организует, иглу ему в расковырянную вену. Такси. Домашние чаи-супчики. Очнётся Поэт - возьмётся за перо. Но уже с другой стороны и другой рукой.
- Критики потом напишут: "Взял новую высоту".
- Именно. Но некоторые Поэты фразу сию понимают буквально. Надо с крыши прыгнуть, и не с какой-нибудь, а с башни Moscow City, как минимум. С запиской в кармане "В моей последней поэме (адрес в интернет, где скачать) - все тайны веков и мудрость поколений". А лучше сразу стальной жетон с выгравированной надписью на цепи - и под горло, чтобы при падении не слетел.
Потом - газетные заголовки: "Сенсация! Как мог самоубийца проникнуть в башню? Там же везде охрана?!"
- Есть лучше вариант: в метро под поезд. Вся Москва до вечера встанет. Имя из паспорта в нагрудном кармане - во все новости везде и сразу.
- А Муза его бывшая с газетой в руках рыдает на плече Художника. Упустила! Горе мне!
Художник гладит её по локонам - и смотрит в стену.
Сон:
Снятся венецианские маски. Чумной доктор стоит на краю канала, будто зовёт, потом поворачивается и уходит вдаль по набережной. Бегу за ним, но не могу догнать... И город уже не Венеция, незнакомый...
2 голубя бьются в закрытое окно - отчаянно, в пух, в кровь. Я смотрю на их страдания, но не могу сдвинуться с места, чтобы распахнуть окна...
Мужские руки (лица не вижу) выталкивают меня из окна. Кричу: Не отпускай! Я же сорвусь! Он разнимает пальцы. Я падаю, хватаюсь за какой-то карниз.
Внизу - толпа журналистов окружает меня, как зомби в фильме ужасов: "Сенсация! Упасть с такой высоты и выжить!". Софиты, вспышки... Ничего не вижу в ярком свете.
Голос за кадром повторяет: Опалённые слова, опалённые славой...
Я смотрю-вглядываюсь в лица из толпы: их ожоги от вспышек-софитов похожи на трупные пятна...
И кажется мне, что между чумой и алкоголем существует какая-то тайная связь )))
Короче, с тяпницей!
Жизнь прекрасна!