смутные мысли-2
Что жизнь прошедшая, подобно просроченной консерве - есть ли смысл открывать и рисковать, не лучше ль выбросить, забыть. Таскать же глупо эту ношу по жизни, в итоге выбросишь или зароют с ней.
И лишь предательски упавший с полки альбом покажет хронику невероятных и непонятных дней, кого-то смутно знакомого, но не тебя, другого, вампира, мага, травника, худого замороченого варга.
Калейдоскопы городов, хребтов, людей, ушедших и живых, но все равно в прошедшем веке. И столько мест подлунных, чьи мхи не замечают времени теченья. Ты промелькнешь на их покровах тенью, с ружьем и перед телом убитого тотема. Напоминания, долги, долги, долги.
Они и через десятилетия взовут глазами собственного чада.
И города, задушенные мерзлым океаном, и взгляд людей, живущих в них, такой же стылый.
А ночью каждой сон, а в каждом сне по битве. Я изможден сплошным потоком гибельных смертей. Не мы ль живем во время перемирий? Война. Треть времени я в ней. Так доведем до половины. Видения детей завернутых в блокадном Ленинграде, их складывают штабелями руки матерей. И я читаю, думаю и помню, во всю питая память родовую. С мечом, с винтовкой, голыми руками. Сквозь оголтелый страх, к безумию, убить и быть убитым. Лишь для того, чтоб в следующую ночь восстать, но не воскреснуть. Идти в атаку по эпохам и телам.
Увы, лишь так, двусмысленно, бессвязно, в едином бешенном порыве. Затем устать, раскаяться, уснуть.
И лишь предательски упавший с полки альбом покажет хронику невероятных и непонятных дней, кого-то смутно знакомого, но не тебя, другого, вампира, мага, травника, худого замороченого варга.
Калейдоскопы городов, хребтов, людей, ушедших и живых, но все равно в прошедшем веке. И столько мест подлунных, чьи мхи не замечают времени теченья. Ты промелькнешь на их покровах тенью, с ружьем и перед телом убитого тотема. Напоминания, долги, долги, долги.
Они и через десятилетия взовут глазами собственного чада.
И города, задушенные мерзлым океаном, и взгляд людей, живущих в них, такой же стылый.
А ночью каждой сон, а в каждом сне по битве. Я изможден сплошным потоком гибельных смертей. Не мы ль живем во время перемирий? Война. Треть времени я в ней. Так доведем до половины. Видения детей завернутых в блокадном Ленинграде, их складывают штабелями руки матерей. И я читаю, думаю и помню, во всю питая память родовую. С мечом, с винтовкой, голыми руками. Сквозь оголтелый страх, к безумию, убить и быть убитым. Лишь для того, чтоб в следующую ночь восстать, но не воскреснуть. Идти в атаку по эпохам и телам.
Увы, лишь так, двусмысленно, бессвязно, в едином бешенном порыве. Затем устать, раскаяться, уснуть.