"Пентименто. Взрослые сказки": Тобатьки и тлоники
Тобатьки и тлоники
- Лена! Он взрослый мужчина. Ему 17 лет! Он должен отвечать за свои поступки, - её муж редко злился так искренне, и это означало, что он будет непреклонен. - Я говорю ещё раз: он поступил без-от-вет-ствен-но. Ты, Антон, поступил безответственно.
Она молча посмотрела на мужа и решила, что больше не станет вмешиваться. Его не убедить быть помягче. Антон сидел на табуретке, словно кол проглотив, и упрямо глядел в пол. Она глянула на одного и другого, со вздохом поднялась из-за стола и начала собирать посуду, оставшуюся после ужина. Еда на тарелке сына была почти не тронутой. Она переложила котлету в миску счастливо машущего хвостом Тобиса. Конечно, она, как прилежная жена, была на стороне разгневанного Саши, но тумаки от двух родителей совсем раздавили бы Антошку. Достаточно сметающего всё со своего пути редкого, а оттого особенно страшного гнева отца.
- Лен, я не прав, что ли? Скажи, не прав? - она не отвечала, и Саша начал злиться уже не неё. - Лен, я к тебе обращаюсь!
- Саш, разбирайтесь сами. Моё дело - со стола убирать, - она демонстративно повернулась к ним спиной и включила воду.
Муж возмущённо хмыкнул: в этом непривычном для него состоянии ему очень нужен был союзник. Она почувствовала требовательный взгляд в спину, но не повернулась. Ей было жалко Тошу, но муж, чёрт побери, был прав. Ещё как прав.
- Ладно. Значит так. Думаю, ты не удивишься, Антон… Ты наказан. Всю неделю с учёбы - домой. Исключение - вторник и четверг, когда у тебя карате, - отец чеканил слова, для весомости отбивая каждое слово ладонью по столу. - Автомобиль теперь получишь в случае крайней необходимости. Когда я сочту её крайней, а не ты.
Отец повысил голос.
- К тому же я всё-таки жду, что ты хоть намекнёшь, для чего ты - о, господи! - украл в магазине ту дурацкую бутылку шампанского?!
Подросток поджал губы, не сводя глаз с узора на линолеуме.
- Да. И последнее. Чуть не забыл. Завтра на концерт я иду один, - отрезал отец. Глядя на вскинутые глаза сына, добавил: - Один! Теперь можешь идти в комнату. Я всё сказал.
- Пап… - начал было Антон, но осекся на полуфразе. Он ждал завтрашнего действа без малого год. Ждал. Так ждал, что готов был что угодно отдать, чтобы оказаться там, но отцу, конечно, ничего было не нужно. Он бил наверняка, поддых. Точка. Крах. Чудовищно. Не обсуждается…
Антон кивнул, поднялся с табуретки и вышел. Она повернулась к мужу и посмотрела на него осуждающе. «Ты с ума сошёл?» - одними губами прошептала она.
- Пусть в следующий раз думает, - уверенно сообщил тот и удалился.
«Суров, но справедлив… Но суров», - печально подумала она.
Поздним вечером в постели при свете ночника она постучала в обложку книги, которую он читал.
- Лен, я не хочу это обсуждать, - он говорил твёрдо. - Если ты про Антона.
- Про Антона, - она глубоко вздохнула. - Саш… Ну, ты же понимаешь - шампанское… Тут явно дела любовные, это ж ясно как божий день. Может, поспорил, или просто денег не было. Глупость и безрассудство, но есть же этому какое-то объяснение! Он не прав, это факт. Но ты слишком жёстко, не находишь?
Муж показался из-за книжки, возмущенно кряхтя.
- Я не оправдываю, Саша! Нет и нет! - она откинулась на подушку. - Но ты его слишком жёстко, Саш. Концерт…
- Любовные! Нормально! У него «любовные дела»! Лена, я не стану это обсуждать. Да пойми ты - я не переживаю, что он вор. Он - не вор, а дурак! Притом взрослый! Но безответственный! - Муж снова закрылся книжкой, и сообщил из-за неё: - Да, Лен, концерт. Это он запомнит точно.
Она отвернулась. Антона было жалко. Почти до слёз. Вот дурилка. Так ждать, и вдруг лишиться всего перед самым началом. Наверное, действительно влюбился…
- Тобатьки и тлоники, - задумчиво сказала она вслух.
- Что?
- Я говорю «тобатьки и тлоники», - повторила она рассеянно.
- Лен, что за чушь ещё, господи? Ну и семейство, - муж начал откровенно злиться.
- Когда Тоше было 4 года, он произносил слова так, как хотел. Я возмущалась, а ты говорил, что он креативный ребёнок и пока не вырос. И ключевые слова здесь - «ребёнок» и «не вырос», - она замолчала. Муж не отвечал, делая вид, что не понимает её иносказательных намёков.
- Спокойной ночи, мать Тереза, - наконец, он чмокнул её в затылок и выключил свет. Она опять вздохнула, повернулась к нему и обняла. «Не сдвинуть.
Ладно. Прав. За это всё-таки и полюбила. Кремень».
Утром она, позёвывая, вышла на кухню. На столе высился стакан традиционного воскресного морковно-сельдереевого сока. Записка под ним гласила мужниным почерком: «Вернёмся не поздно. Тобатька и тлоник».
- Лена! Он взрослый мужчина. Ему 17 лет! Он должен отвечать за свои поступки, - её муж редко злился так искренне, и это означало, что он будет непреклонен. - Я говорю ещё раз: он поступил без-от-вет-ствен-но. Ты, Антон, поступил безответственно.
Она молча посмотрела на мужа и решила, что больше не станет вмешиваться. Его не убедить быть помягче. Антон сидел на табуретке, словно кол проглотив, и упрямо глядел в пол. Она глянула на одного и другого, со вздохом поднялась из-за стола и начала собирать посуду, оставшуюся после ужина. Еда на тарелке сына была почти не тронутой. Она переложила котлету в миску счастливо машущего хвостом Тобиса. Конечно, она, как прилежная жена, была на стороне разгневанного Саши, но тумаки от двух родителей совсем раздавили бы Антошку. Достаточно сметающего всё со своего пути редкого, а оттого особенно страшного гнева отца.
- Лен, я не прав, что ли? Скажи, не прав? - она не отвечала, и Саша начал злиться уже не неё. - Лен, я к тебе обращаюсь!
- Саш, разбирайтесь сами. Моё дело - со стола убирать, - она демонстративно повернулась к ним спиной и включила воду.
Муж возмущённо хмыкнул: в этом непривычном для него состоянии ему очень нужен был союзник. Она почувствовала требовательный взгляд в спину, но не повернулась. Ей было жалко Тошу, но муж, чёрт побери, был прав. Ещё как прав.
- Ладно. Значит так. Думаю, ты не удивишься, Антон… Ты наказан. Всю неделю с учёбы - домой. Исключение - вторник и четверг, когда у тебя карате, - отец чеканил слова, для весомости отбивая каждое слово ладонью по столу. - Автомобиль теперь получишь в случае крайней необходимости. Когда я сочту её крайней, а не ты.
Отец повысил голос.
- К тому же я всё-таки жду, что ты хоть намекнёшь, для чего ты - о, господи! - украл в магазине ту дурацкую бутылку шампанского?!
Подросток поджал губы, не сводя глаз с узора на линолеуме.
- Да. И последнее. Чуть не забыл. Завтра на концерт я иду один, - отрезал отец. Глядя на вскинутые глаза сына, добавил: - Один! Теперь можешь идти в комнату. Я всё сказал.
- Пап… - начал было Антон, но осекся на полуфразе. Он ждал завтрашнего действа без малого год. Ждал. Так ждал, что готов был что угодно отдать, чтобы оказаться там, но отцу, конечно, ничего было не нужно. Он бил наверняка, поддых. Точка. Крах. Чудовищно. Не обсуждается…
Антон кивнул, поднялся с табуретки и вышел. Она повернулась к мужу и посмотрела на него осуждающе. «Ты с ума сошёл?» - одними губами прошептала она.
- Пусть в следующий раз думает, - уверенно сообщил тот и удалился.
«Суров, но справедлив… Но суров», - печально подумала она.
Поздним вечером в постели при свете ночника она постучала в обложку книги, которую он читал.
- Лен, я не хочу это обсуждать, - он говорил твёрдо. - Если ты про Антона.
- Про Антона, - она глубоко вздохнула. - Саш… Ну, ты же понимаешь - шампанское… Тут явно дела любовные, это ж ясно как божий день. Может, поспорил, или просто денег не было. Глупость и безрассудство, но есть же этому какое-то объяснение! Он не прав, это факт. Но ты слишком жёстко, не находишь?
Муж показался из-за книжки, возмущенно кряхтя.
- Я не оправдываю, Саша! Нет и нет! - она откинулась на подушку. - Но ты его слишком жёстко, Саш. Концерт…
- Любовные! Нормально! У него «любовные дела»! Лена, я не стану это обсуждать. Да пойми ты - я не переживаю, что он вор. Он - не вор, а дурак! Притом взрослый! Но безответственный! - Муж снова закрылся книжкой, и сообщил из-за неё: - Да, Лен, концерт. Это он запомнит точно.
Она отвернулась. Антона было жалко. Почти до слёз. Вот дурилка. Так ждать, и вдруг лишиться всего перед самым началом. Наверное, действительно влюбился…
- Тобатьки и тлоники, - задумчиво сказала она вслух.
- Что?
- Я говорю «тобатьки и тлоники», - повторила она рассеянно.
- Лен, что за чушь ещё, господи? Ну и семейство, - муж начал откровенно злиться.
- Когда Тоше было 4 года, он произносил слова так, как хотел. Я возмущалась, а ты говорил, что он креативный ребёнок и пока не вырос. И ключевые слова здесь - «ребёнок» и «не вырос», - она замолчала. Муж не отвечал, делая вид, что не понимает её иносказательных намёков.
- Спокойной ночи, мать Тереза, - наконец, он чмокнул её в затылок и выключил свет. Она опять вздохнула, повернулась к нему и обняла. «Не сдвинуть.
Ладно. Прав. За это всё-таки и полюбила. Кремень».
Утром она, позёвывая, вышла на кухню. На столе высился стакан традиционного воскресного морковно-сельдереевого сока. Записка под ним гласила мужниным почерком: «Вернёмся не поздно. Тобатька и тлоник».