читали мы Плевако с Соломоном, к нам надо тоньше, тоньше подходить.
Хочу привести исторический анекдот, который, по моему мнению, может быть полезен изучающим историю становления культуры стёба и глума в средствах массовой информации. Одним из таковых средств являлось ежемесячное историческое издание «Русская старина». Меня очаровала доверчивость Александра Петровича Пятковского, полностью опубликовавшего документ, в котором анекдот описан:
Хоть Пятковский оставил по себе неприятное впечатление, чуть не рехнулся от юдофобства, антисемитизм все же не следует напрямую из глупости.
Привожу публикацию с лакунами, поскольку выпущенное либо разжевывает историю до состояния детского пюре, либо являет собой хрестоматийный текст.
В «Русской Старине»за прошлый год (т.8, стр.994-997) напечатана выписка из дела, возникшего в Пермской Межевой Конторе по поводу «Горя от ума», - причём заявлено сомнение о подлинности этого дела, и редакция просит читателей разъяснить происхождение и степень достоверности этого любопытного документа.
С моей стороны, я могу сообщить, что полный список этого дела (в напечатанной «Р.С.» копии недостаёт начала - с указанием года, месяца и числа происшествия, а также в конце не выставлены подписи членов присутствия со скрепою секретаря и подписью прокурора) сообщен был мне, помнится, в 1862 г., - кн. Влад. Фед. Одоевским, который нисколько не сомневался в его подлинности и получил его с ручательством за точность списка. Сама ветхость бумаги и почерк руки на ней свидетельствуют, что эта копия снята очень давно, и кн. Одоевский, вероятно, успел познакомить с нею многих своих приятелей прежде, чем уступил ее в мое окончательное владение. (...)
А.П.Пятковский. (Издатель журнала «Наблюдатель» (1882-1904) - А.Р.)
1831 года, сентября 27-го дня Пермской Межевой Конторы в журнал записано:
«Сего числа прикомандированный к присутствию за третьего члена старший землемер Мельников обьявил, что он вчерашнего числа пополудни, в половине второго часа, выходя из присутствия сей конторы, встретивши в сенях землемера Иванова, (...) и лично зашёл обще с землемером Ивановым в чертежную, и, подошедши к столу директорскому, усмотрел на столе лежащие на двух листах написанные собственно землемера Кудрявцева рукой какие-то стихи; но как по содержанию их можно почесть даже и за пасквиль, а если и не таковыми, то по крайней мере сии партикулярные бесполезные бумаги при должности писать или их в присутственном месте оставлять законами воспрещено. Вследствие оного означенные бумаги (...) я просил взять как поступок землемера Кудрявцева, равно и смысл сочиненных им стихов, в рассмотрение, ибо они, по мнению его, в законопротивном духе писаны на некоторые государственные заведения, и составляют упрёк Педагогическому институту. Из листов же, взятых им, Мельниковым, в чертежной на директорском столе, писанных рукою Кудрявцева видно:
(следуют стихи - А.Р.)
Приказали предписать землемеру Кудрявцеву и велеть подать в сию контору, не продолжая более одного дня, объяснение: 1) В каком-то смысле определяет он, будто бы учение есть чума и причина, что « нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений», и из каких именно событиев, дел и мнений он это заключает. 2) Почему он себе дозволил, вопреки мудрому распоряжению правительства и всех здравомыслящих людей уверять, что, якобы, « и впрямь с ума сойдешь от этих, от одних от пансионов, школ, лицеев», ибо всеми благонамеренными людьми утверждено, что они есть рассадники образования, ума и нравственности, как и ланкарточное (!) обучение, благодетельное занятие упражняющихся в географии и прочих теоретических науках, служащих к счастью благоучрежденного государства. 3) Кто его уверил, или с какого поводу он дерзнул написать, что в Педагогическом С.-Петербургском Институте «упражняются в расколах и безверии профессора», и говорить это тогда, когда не безызвестно ему, что в Педагогическом Институте воспитывались начальники его: первый член Прутковский и второй - Корбелецкий, и какую он родню указывает, что будто бы вышел из оного, может быть подмастерьем в аптеках; ибо в оный институт поступают только для окончания высших наук, и, следовательно, таковым его выражением на чьё лицо делает пасквильное порицание. 4) В сём смысле наводит сомнение и дальнейшее его описание, чего ради обязан он неоспоримыми объяснить доводами: а) где и как дошла до него всеобщая молва о таком всеобщем разрушении учебных заведений, как он пишет, « что есть проект насчёт лицеев, школ, гимназий; там будут лишь учить по-нашему: раз, два», «а книги сохранят так, для больших оказий». При том объяснить, какой в себе заключает смысл выражение: «по нашему: раз, два»; какое он разумеет зло, для пресечения коего потребно: «забрать все книги бы, да сжечь». в) С каким намерением он вложил в уста наречённого им Загорецкого, что если б: «был цензором назначен он, на басни бы налёг», будто бы «басни смерть его», ибо якобы «насмешки вечные над львами, над орлами, как что ни говори, они, хоть и животные, а все-таки цари», - и прочее, изражаемое через посредницу его, наименованную им Хлёстову. с) Чем он руководствовался при должности писать стихи, что доказывается тем, ибо они еще не окончены, и для чего он все сочинение оставил при должности, не с тем ли намерением, дабы внушить прочим его сослуживцам.»
(Подлинная статья, за подписанием г.г. присутствующих: первого члена, коллежского советника и кавалера Прутковского; прикомандированных к присутствиюстарших землемеров, титулярных советников Козлова и Мельникова; заскрепою в должности секретаря-протоколиста Силенского. Под тою же статьею правящим должность прокурора, г. третьим членом, титулярным советником Азбукиным написано так: читал 2-го октября 1831 г.)
Русская старина, т.9 (1874г.), стр.200