Борух
Большой Алие брякнуло тридцать лет. А для меня это повод вспомнить одного человека.
Седьмого декабря 1990-ого года мы приземлились в аэропорту Бен-Гуриона.
Когда уезжали из Новосибирска, неделей раньше, был снегопад. Снег падал не снежинками, а хлопьями и хотелось ходить и ходить по улице, чтобы слушать, как он хрустит под ногами.
Зима в Израиле в том году была теплая и солнечная, а по нашим меркам даже знойная. Очень нелепо выглядела моя мама в нутриевой шубе и каракулевой шапке, когда мы вышли из здания аэропорта и садились в такси, водитель которого был одет в шорты и тениску.
Изнуренные недельной дорогой, мы почти безразлично смотрели по сторонам, пока ехали на север страны, в предместья города Хайфа.
Приехали мы к родственникам, которые жили в Израиле у тому моменту уже целых три месяца. Их самих в трехкомнатной квартире было шесть человек, а тут еще мы - нас четверо и собака. Родители конечно же не собирались оставаться у родственников надолго, поэтому на следующий же день пошли ходить по улицам искать квартиру на съем.
Тридцать семь тысяч новых репатриантов приземлилось в декабре девяностого в аэропорту Бен-Гуриона, это была рекордная цифра, нас за это даже прозвали декабристами. А всего в том году прибыло больше, чем двести тысяч олим хадашим. По этой причине найти квартиру на съем было весьма и весьма сложной задачей, особенно для людей, которые совсем не знали языка. На поиски ушло пять дней. На пятый день родители нашли двухкомнатную квартиру на улице Двора в Кирьят Моцкине. Никто нам тогда не рассказал, что Двора была пророчицей и героиней из библейской книги Судей, и поэтому мы думали, что поселились на улице Пчелы (на иврите Двора - пчела). Маклер, который нам эту квартиру сдал, не постеснялся, будь он неладен, взять с родителей плату за десять месяцев вперед. Таких денег у нас конечно не было, пришлось одолжить у родственников, у которых, судя по всему не было выхода, иначе мы бы у них зависли еще на несколько дней.
В свой первый дом на земле обетованной мы въехали в пятницу. О том, что после обеда все магазины, супермаркеты и лавочки закрываются до субботы вечером, нам тоже никто не рассказал.
Разложив по местам свои немногочисленные вещи, мы собрались и пошли купить что-нибудь, чем можно отобедать и отужинать. Где находится ближайший магазин, мы тоже не знали, поэтому шли наугад, за одно пытаясь изучить район.
После того, как пришли к закрытым дверям трех магазинов, но еще не отчаялись окончательно, мы поравнялись с местным домом культуры, у стен которого на скамейках сидели пожилые люди и что-то бурно обсуждали на русском языке. Услышав родную речь, мы подошли и попросили задать правильное направление, где ж нам купить хлеба и хоть что-нибудь, что можно было бы на этот хлеб положить. Навстречу нам поднялся мужчина лет шестидесяти пяти и объяснил, что до завтрашнего вечера мы не сможем нигде купить хлеб. Сейчас мне не трудно себе представить, какие мысли были у моих родителей в связи с этим известием. А мужчина, потом мы узнали что зовут его Борух, расспросив как давно мы в Израиле и где именно поселились, пригласил нас идти за ним. Ну мы и пошли, конечно. По дороге родители ему рассказали, как добирались, что ехали целую неделю и что наша ручная кладь потерялась, а в ней были вещи первой необходимости.
Борух привел нас к себе домой и собрал для нас целый огромный шолхамунес. Там был и хлеб и целая курица и несколько тарелок, ложек и чашек и даже какие-то сладости для нас с сестрой. Честно говоря, не помню, что еще, помню только, что мы кое-как унесли все то, что он со своей женой нам насобирал. По-моему они нас даже чем-то накормили, но точно не помню. Родителям наверняка было очень неловко, но и отказаться они не могли.
После этого Борух к нам часто заглядывал. Он позаботился для нас даже о какой-то мебели. А когда шла война в Персидском заливе и об окончании воздушной тревоги сообщали по радио, на иврите, естественно, он всегда звонил нам, чтобы сказать, что можно расслабиться.
Маклера того незлым тихим словом мы вспоминаем редко, а вот Боруха очень часто. Пусть будет благословенна его память и еще многих и многих неравнодушных людей, с которым нас на первых порах свела жизнь в Израиле и которым было важно тогда дать почувствовать нам новоприбывшим, что до нас есть дело, что эта земля может стать для нас домом!
Седьмого декабря 1990-ого года мы приземлились в аэропорту Бен-Гуриона.
Когда уезжали из Новосибирска, неделей раньше, был снегопад. Снег падал не снежинками, а хлопьями и хотелось ходить и ходить по улице, чтобы слушать, как он хрустит под ногами.
Зима в Израиле в том году была теплая и солнечная, а по нашим меркам даже знойная. Очень нелепо выглядела моя мама в нутриевой шубе и каракулевой шапке, когда мы вышли из здания аэропорта и садились в такси, водитель которого был одет в шорты и тениску.
Изнуренные недельной дорогой, мы почти безразлично смотрели по сторонам, пока ехали на север страны, в предместья города Хайфа.
Приехали мы к родственникам, которые жили в Израиле у тому моменту уже целых три месяца. Их самих в трехкомнатной квартире было шесть человек, а тут еще мы - нас четверо и собака. Родители конечно же не собирались оставаться у родственников надолго, поэтому на следующий же день пошли ходить по улицам искать квартиру на съем.
Тридцать семь тысяч новых репатриантов приземлилось в декабре девяностого в аэропорту Бен-Гуриона, это была рекордная цифра, нас за это даже прозвали декабристами. А всего в том году прибыло больше, чем двести тысяч олим хадашим. По этой причине найти квартиру на съем было весьма и весьма сложной задачей, особенно для людей, которые совсем не знали языка. На поиски ушло пять дней. На пятый день родители нашли двухкомнатную квартиру на улице Двора в Кирьят Моцкине. Никто нам тогда не рассказал, что Двора была пророчицей и героиней из библейской книги Судей, и поэтому мы думали, что поселились на улице Пчелы (на иврите Двора - пчела). Маклер, который нам эту квартиру сдал, не постеснялся, будь он неладен, взять с родителей плату за десять месяцев вперед. Таких денег у нас конечно не было, пришлось одолжить у родственников, у которых, судя по всему не было выхода, иначе мы бы у них зависли еще на несколько дней.
В свой первый дом на земле обетованной мы въехали в пятницу. О том, что после обеда все магазины, супермаркеты и лавочки закрываются до субботы вечером, нам тоже никто не рассказал.
Разложив по местам свои немногочисленные вещи, мы собрались и пошли купить что-нибудь, чем можно отобедать и отужинать. Где находится ближайший магазин, мы тоже не знали, поэтому шли наугад, за одно пытаясь изучить район.
После того, как пришли к закрытым дверям трех магазинов, но еще не отчаялись окончательно, мы поравнялись с местным домом культуры, у стен которого на скамейках сидели пожилые люди и что-то бурно обсуждали на русском языке. Услышав родную речь, мы подошли и попросили задать правильное направление, где ж нам купить хлеба и хоть что-нибудь, что можно было бы на этот хлеб положить. Навстречу нам поднялся мужчина лет шестидесяти пяти и объяснил, что до завтрашнего вечера мы не сможем нигде купить хлеб. Сейчас мне не трудно себе представить, какие мысли были у моих родителей в связи с этим известием. А мужчина, потом мы узнали что зовут его Борух, расспросив как давно мы в Израиле и где именно поселились, пригласил нас идти за ним. Ну мы и пошли, конечно. По дороге родители ему рассказали, как добирались, что ехали целую неделю и что наша ручная кладь потерялась, а в ней были вещи первой необходимости.
Борух привел нас к себе домой и собрал для нас целый огромный шолхамунес. Там был и хлеб и целая курица и несколько тарелок, ложек и чашек и даже какие-то сладости для нас с сестрой. Честно говоря, не помню, что еще, помню только, что мы кое-как унесли все то, что он со своей женой нам насобирал. По-моему они нас даже чем-то накормили, но точно не помню. Родителям наверняка было очень неловко, но и отказаться они не могли.
После этого Борух к нам часто заглядывал. Он позаботился для нас даже о какой-то мебели. А когда шла война в Персидском заливе и об окончании воздушной тревоги сообщали по радио, на иврите, естественно, он всегда звонил нам, чтобы сказать, что можно расслабиться.
Маклера того незлым тихим словом мы вспоминаем редко, а вот Боруха очень часто. Пусть будет благословенна его память и еще многих и многих неравнодушных людей, с которым нас на первых порах свела жизнь в Израиле и которым было важно тогда дать почувствовать нам новоприбывшим, что до нас есть дело, что эта земля может стать для нас домом!