Суд над поколением
Беседа с адвокатом Марком ФЕЙГИНЫМ в ночь после третьего дня суда над Pussy Riot
ЧИТАТЬ www.novayagazeta.ru
"- Политические институты, которые действовали бы из поколения в поколение, создать не удалось, страну выпотрошили, как мертвую рыбу… А что тогда удалось?
- Я вам скажу, что удалось. Удалось, наверное, - об этом можно будет судить чуть позже - вот это поколение десятых. В целом удалось изменить внутреннее сознание молодых людей. Они абсолютно не готовы к тому, что некая модель авторитарной системы по корпоративному типу будет диктовать, как им жить. Пусть даже это мягкая система, она людей не расстреливает на улицах, не сажает…
- Она мягкая для тех, кто, как мы, сидит за столиком кафе, а для тех, кто в это время за решеткой, - она не мягкая совсем…
- Но их пока мало таких. Их количество исчисляется сотнями, а может быть, тысячами. Вопрос от этого и зависит, насколько быстро власть будут реинкарнировать формы, соответствующие жестким авторитарным режимам. И даже переход к тоталитарному.
У системы нет ни экономического, ни научного потенциала. Новая экономика не произвела ничего, что можно было бы предъявить: нет никакого внутреннего хода и внутреннего импульса для достижения существенно нового качественного состояния. Система полностью выхолощена, это просто оболочка. И поэтому нельзя отнести к достоинствам этой системы наличие частной собственности, пусть даже факультативной, нельзя отнести к достоинствам рыночные отношения и зачатки вовлеченности в мировую экономику. Это не имеет решающего значения. Важным является только изменение потенции общества по отношению к государству. Общество внутренне готово к тому, чтобы взять на себя всю полноту власти. Готово, но не способно сделать это сейчас. Потому что государство продолжает оставаться сильнее. Но у общества есть короткий опыт достижения этой цели: три дня в августе 1991 года власть в России полностью, целиком принадлежала обществу.
Россия должна быть такой, какой она была три дня, 19-21 августа 1991 года. Это модель существования. С некоторой хаотичностью, с некоторой разношерстностью, с палитрой политических мнений, партий, невероятных маргинальных и полумаргинальных инициатив. Это антисистема и система, уживающиеся вместе, переплетаясь, борясь, противоборствуя. Это все было три дня в августе. И я это видел. Я был в Белом доме, был перед ним, я был на мосту, я это все видел в Москве, поэтому я об этом могу судить как очевидец. Я был на Лубянке, когда памятник снимали, просто накинули петлю и сняли, и ни у кого не спрашивали разрешения. Общество должно быть таким. Оно не спрашивает разрешения у государства. Нет. Оно поступает так, как считает нужным. Само наводит порядок или, наоборот, анархию, само устанавливает правила или их отменяет. Вот общество, которое взяло в свои руки власть, это прообраз будущего, которое, возможно, смогут воплотить грядущие поколения.
- На суде видеосъемка запрещена, но все-таки есть одна 14-минутная запись с процесса, есть стенограммы заседаний. И видно, что девушки ведут себя на суде со спокойной твердостью и с большим достоинством. Это вызывает удивление, потому что, несмотря на то что у двоих из них есть дети, они сами кажутся детьми, которые попали в эту жуткую клетку. Что дает им силы так себя вести?
- Дело в том, что они такие и есть. Там нет ничего фальшивого. Это их позиция. Это не позиция адвокатов, супругов или каких-то других людей. Многое их, конечно, удивляет, многое волнует: «Почему именно так? Почему именно с ними? Почему направлено именно против них?» Но меняться под давлением обстоятельств они не готовы. Они даже не знают, как это сделать. Они настолько искренни, что даже не понимают, чего от них хотят. Они не понимают, что раскаяние для тех, кто их туда посадил, означает не христианский акт, а признание вины в совершении преступления. Слом личности, раздавить, раскатать в каток, показать им: «Вот так! Вот мы так!!» Это так хорошо знакомо людям, прожившим прежнюю, позднесоветскую эпоху. Я это испытывал миллион раз: в университете в 1988 году, когда я отказался сдавать историю КПСС, или в 1986-м, когда пробил дыры в комсомольском билете и отказался сдавать взносы. Не я один. Мы объединялись. Для меня быть частью протеста было гораздо комфортнее, нежели быть одному.
А у них сильнее выражены индивидуальности. Это как раз результат образования. Каждая из них знает языки, училась, кто на философском, как Толоконникова, кто на журналистском, как Алехина, школу фотографии окончила Самуцевич. Надя, кстати, лишена всякого имущества. Вообще ничего у нее нет. Все эти годы она жила без денег и гордится этим. Они сидели в «Старбаксе» и ели лапшу, которую размешивали кипятком, который наливают в баки. Не говоря о том, что ее не интересует секс, например. Она асексуальна абсолютно. Идейные люди такого плана, они такие… Это люди, у которых есть идеи. Иногда совсем особенные. Они феминистки, они спорят ужасно, их интересуют, особенно Надю, трансгендерные вопросы, Алехина, наоборот, склонна более к метафизическим рассуждениям. Она любит Мандельштама, она увлекается поэзией, ее интересует серьезная литература, она читает Жижека. Не каждый день, понимаете, встретишь молодых людей, которые засыпают с томиком Фихте. То есть мы говорим об образованных горожанах, о девушках, которые вместо того, чтобы увлекаться уж не знаю чем, читают философские книги. То есть это от ума всё идет, а не от желания эпатажа. Их поступки, они сознательные. И поэтому твердость их духа объясняется убежденностью в правильности и последовательности их поступков.
В этом есть что-то такое, чего я понять не могу. Я не смог бы в церкви устроить акцию, сколько бы мне ни было лет, восемнадцать, двадцать. То есть я из другого слеплен. Вы, наверное, тоже не смогли бы. И кто-то другой… Они не считают это антиклерикальным действием. Борьба с христианством - это что-то такое далекое для них. Какой смысл бороться с христианством? Зачем бороться с православными? Да, бороться с властью, с государством, с этим Левиафаном - это они понимают."