Москва 2042 В.Войновича. Из беседы с Гениалиссимусом (Букашевым)
- Уух! - застонал Букашев и заскрежетал зубами. - Ты не можешь себе
представить, как я это все ненавидел. Я их просил, умолял, приказывал
прекратить славословия. И что ты думаешь? Они в ответ разражались бурными
аплодисментами, статьями, романами, поэмами и кинофильмами о моей
исключительной скромности. Когда я хотел провести какие-то конкретные
реформы, собирал съезды, митинги, говорил им, что так дальше жить нельзя,
давайте наконец что-нибудь сделаем, давайте будем работать по-новому, в
ответ я опять слышал бурные аплодисменты и крики "ура". Газеты и телевидение
превозносили меня за мою необычайную смелость и широту взгляда.
Пропагандисты меня напропалую цитировали: "Как правильно указал, как мудро
заметил наш славный Гениалиссимус, дальше так жить нельзя, давайте что-
нибудь сделаем, давайте работать по-новому". И на этих словах все кончалось.
Собственно говоря, в его признаниях для меня ничего нового не было.
Советская система и в мои времена вела себя примерно так же.
- Но все же, - сказал я Букашеву, - может быть, беда твоя была в том,
что ты окружил себя бюрократами и подхалимами, которые ничего другого, кроме
как хлопать в ладоши, и не умели. Может быть, тебе надо было выгнать их к
черту и обратиться прямо к народу? Народ, я уверен, он бы тебя поддержал.
- Друг мой, - печально сказал бывший Гениалиссимус, - о каком народе ты
говоришь? И вообще, что такое народ? И есть ли вообще разница между народом,
населением, обществом, толпой, нацией или массами? И как назвать миллионы
людей, которые восторженно бегут за своими сумасшедшими вождями, неся их
бесчисленные портреты и скандируя их безумные лозунги. Если ты хочешь
сказать, что самое лучшее, что есть среди этих миллионов, - это и есть
народ, то тогда ты должен признать, что народ состоит всего из нескольких
человек. Но если народ - это большинство, то я тебе должен сказать, что
народ глупее одного человека. Увлечь одного человека идиотской идеей намного
труднее, чем весь народ.
представить, как я это все ненавидел. Я их просил, умолял, приказывал
прекратить славословия. И что ты думаешь? Они в ответ разражались бурными
аплодисментами, статьями, романами, поэмами и кинофильмами о моей
исключительной скромности. Когда я хотел провести какие-то конкретные
реформы, собирал съезды, митинги, говорил им, что так дальше жить нельзя,
давайте наконец что-нибудь сделаем, давайте будем работать по-новому, в
ответ я опять слышал бурные аплодисменты и крики "ура". Газеты и телевидение
превозносили меня за мою необычайную смелость и широту взгляда.
Пропагандисты меня напропалую цитировали: "Как правильно указал, как мудро
заметил наш славный Гениалиссимус, дальше так жить нельзя, давайте что-
нибудь сделаем, давайте работать по-новому". И на этих словах все кончалось.
Собственно говоря, в его признаниях для меня ничего нового не было.
Советская система и в мои времена вела себя примерно так же.
- Но все же, - сказал я Букашеву, - может быть, беда твоя была в том,
что ты окружил себя бюрократами и подхалимами, которые ничего другого, кроме
как хлопать в ладоши, и не умели. Может быть, тебе надо было выгнать их к
черту и обратиться прямо к народу? Народ, я уверен, он бы тебя поддержал.
- Друг мой, - печально сказал бывший Гениалиссимус, - о каком народе ты
говоришь? И вообще, что такое народ? И есть ли вообще разница между народом,
населением, обществом, толпой, нацией или массами? И как назвать миллионы
людей, которые восторженно бегут за своими сумасшедшими вождями, неся их
бесчисленные портреты и скандируя их безумные лозунги. Если ты хочешь
сказать, что самое лучшее, что есть среди этих миллионов, - это и есть
народ, то тогда ты должен признать, что народ состоит всего из нескольких
человек. Но если народ - это большинство, то я тебе должен сказать, что
народ глупее одного человека. Увлечь одного человека идиотской идеей намного
труднее, чем весь народ.