Борис Ефимович Китаевич или просто Кит.
Рассказ о замечательном педагоге, прекрасном радиооператоре, боксере и просто очень добром и в высшей степени интеллигентном человеке: Борисе Ефимовиче Китаевиче. Родился он в далекой Чите в 1915 году. Закончил Ленинградский морской техникум (ныне ГМА им. Адмирала Макарова), педагогический институт им. Герцена, имел музыкальное образование и звание мастера спорта по боксу.
Судьба свела меня с ним в мореходке, где он преподавал нам радиосвязь и английский язык. За глаза мы его звали Кит и очень уважительно произносили это слово. От него я никогда не слышал о его предыдущей жизни, какая она была, что он пережил в те лихие годы.
Информация о нем просачивалась так, словно утечка секретных сведений. К примеру, он случайно признался нам о том, что рассказ о судьбе судового радиста в учебнике по английскому языку (он сам написал этот учебник, по которому учились и учатся все кадеты в РФ) был взят из его жизни. Был у него друг закадычный: Юра. Юра и Борис работали в Балтийском Пароходстве (БМП).
Часто меняли друг друга на судах, встречались в эфире и просто дружили. В ночь на 22 июня 1941 года судно Юры стояло в порту Гамбурга. Немцы опечатали радиорубку, но Юра сумел оставить открытое окно иллюминатора, куда потом и проник ночью. Юра не мог выйти в эфир с позывными судна, поскольку контрольные станции сразу бы его вычислили. Но Юра знал, что в эту ночь на частоте БМП дежурил Борис. И Юра вышел в эфир, просто передавая одно и тоже: Боря - это Юра, Боря - это Юра. И Борис узнал почерк друга, ответил ему и они провели короткий сеанс связи. Юрий рассказал о том, что судно арестовано, что на борту военная полиция, что радиорубку опечатали, что им сказали о скором интернировании, что это война.
Вот так Борис узнал раньше спящей страны о том, что началась война. Передача Юры прервалась на полуслове, скорей всего немцы его выследили. Больше о нем Борис никогда не слышал, хотя долго еще искал после войны. Следы Юры навсегда пропали в истории. Скорей всего его судьба была незавидна: его экипаж, как и многие экипажи других советских торговых судов, был интернирован, отправлен в концлагеря, откуда на родину вернулась едва ли десятая часть от них.
Борис продолжил работу на судах БМП и принимал участие в том самом трагическом переходе из Таллина в Ленинград в августе 1941 года, когда из 20 транспортных судов до Ленинграда дошло всего два. И Бориса на этих судах не было. Его судно налетело на плавучую мину спустя 3 часа после выхода из Таллина и Борис оказался в 10-ти градусной августовской воде Финского залива. Из всего экипажа его судна спасли только двоих: Бориса и моториста. Спас вовремя подскочивший буксир. И движение в сторону Ленинграда продолжилось. Но счастье обретения второго рождения Борис праздновал не долго, за час до Кронштадта буксир налетел на очередную плавучую мину. И Борис снова оказался в объятиях холодных волн Финского залива. Но в этот день бог оказался на его стороне. В полуобморочном состоянии его подняли на борт морского тральщика и в себя Борис пришел только в больнице.
В Ленинграде он провел Блокаду. Подорвал здоровье и в море больше не выходил, продолжил учиться и работать на береговом радиоцентре БМП. В дальнейшем преподавал.
Учиться под его началом было необычайно легко и увлекательно. В своих педагогических навыках он всегда использовал искрометную сатиру (Геночка! Отец мой! А откуда у тебя синячок-то под глазом? А? А, понимаю... А пусть они не лезут! Или сделает вид, что забыл дома очки, подзывает нерадивого курсанта и просит его, мол, Александр, стар я стал, не помню уже ничего, вот очки дома и забыл. А ты, отец мой, подойди сюда и вот тут себе двоечку в журнале поставь, а то я без очков вижу плохо. Я тебе доверяю. И нерадивый уныло плелся к журналу, куда собственноручно сам себе рисовал пару) и набор уникальных энциклопедических знаний по предмету. На ключе он работал как робот, неукоснительно соблюдая предписанные азами азбуки Морзе нужные интервалы между знаками. Его почерк считался идеалом во все времена в эфире. Точки-тире выливались из-под его фирменного телеграфного ключа Telefunken, словно мелодии Венского леса. Время от времени он демонстрируя нам свои уникальные способности в части синхронного перевода английского текста в азбуке Морзе, мгновенно транслируя услышанное и распечатывая на машинке уже изумительный по своему содержанию литературный текст по-русски. Чем вводил нас всех в состояние священного трепета. Такого я не наблюдал нигде до и нигде и никогда после.
Всего под его началом училище выпустило около 5000 молодых специалистов по радиосвязи для флота и столько же специалистов для береговых радиостанций на заочном отделении. Среди профессионалов ходили замечательные слова школа Китаевича. И это была высшая оценка профессионального мастерства судового радиоспециалиста.
В дальнейшем годы стали брать свое и Борис Ефимович покинул кафедру, прейдя в музей училища. Став держателем его ключей и рассказчиком о тех далеких годах, когда моряки Северных конвоев с честью выполняли свой долг, не щадя своей жизни ради Победы.
После 2000 года старика стали сильно подводить глаза. Ребята моей роты повезли Бориса Ефимовича в Москву, к лучшим окулистам. Но те смущенно развели руками…годы…Узнав о необратимости своей болезни, Кит очень сильно сдал, потеряв тягу к жизни. И скончался в 2002 году. Прах похоронен на кладбище городского Крематория г. Санкт-Петербурга.
Судьба свела меня с ним в мореходке, где он преподавал нам радиосвязь и английский язык. За глаза мы его звали Кит и очень уважительно произносили это слово. От него я никогда не слышал о его предыдущей жизни, какая она была, что он пережил в те лихие годы.
Информация о нем просачивалась так, словно утечка секретных сведений. К примеру, он случайно признался нам о том, что рассказ о судьбе судового радиста в учебнике по английскому языку (он сам написал этот учебник, по которому учились и учатся все кадеты в РФ) был взят из его жизни. Был у него друг закадычный: Юра. Юра и Борис работали в Балтийском Пароходстве (БМП).
Часто меняли друг друга на судах, встречались в эфире и просто дружили. В ночь на 22 июня 1941 года судно Юры стояло в порту Гамбурга. Немцы опечатали радиорубку, но Юра сумел оставить открытое окно иллюминатора, куда потом и проник ночью. Юра не мог выйти в эфир с позывными судна, поскольку контрольные станции сразу бы его вычислили. Но Юра знал, что в эту ночь на частоте БМП дежурил Борис. И Юра вышел в эфир, просто передавая одно и тоже: Боря - это Юра, Боря - это Юра. И Борис узнал почерк друга, ответил ему и они провели короткий сеанс связи. Юрий рассказал о том, что судно арестовано, что на борту военная полиция, что радиорубку опечатали, что им сказали о скором интернировании, что это война.
Вот так Борис узнал раньше спящей страны о том, что началась война. Передача Юры прервалась на полуслове, скорей всего немцы его выследили. Больше о нем Борис никогда не слышал, хотя долго еще искал после войны. Следы Юры навсегда пропали в истории. Скорей всего его судьба была незавидна: его экипаж, как и многие экипажи других советских торговых судов, был интернирован, отправлен в концлагеря, откуда на родину вернулась едва ли десятая часть от них.
Борис продолжил работу на судах БМП и принимал участие в том самом трагическом переходе из Таллина в Ленинград в августе 1941 года, когда из 20 транспортных судов до Ленинграда дошло всего два. И Бориса на этих судах не было. Его судно налетело на плавучую мину спустя 3 часа после выхода из Таллина и Борис оказался в 10-ти градусной августовской воде Финского залива. Из всего экипажа его судна спасли только двоих: Бориса и моториста. Спас вовремя подскочивший буксир. И движение в сторону Ленинграда продолжилось. Но счастье обретения второго рождения Борис праздновал не долго, за час до Кронштадта буксир налетел на очередную плавучую мину. И Борис снова оказался в объятиях холодных волн Финского залива. Но в этот день бог оказался на его стороне. В полуобморочном состоянии его подняли на борт морского тральщика и в себя Борис пришел только в больнице.
В Ленинграде он провел Блокаду. Подорвал здоровье и в море больше не выходил, продолжил учиться и работать на береговом радиоцентре БМП. В дальнейшем преподавал.
Учиться под его началом было необычайно легко и увлекательно. В своих педагогических навыках он всегда использовал искрометную сатиру (Геночка! Отец мой! А откуда у тебя синячок-то под глазом? А? А, понимаю... А пусть они не лезут! Или сделает вид, что забыл дома очки, подзывает нерадивого курсанта и просит его, мол, Александр, стар я стал, не помню уже ничего, вот очки дома и забыл. А ты, отец мой, подойди сюда и вот тут себе двоечку в журнале поставь, а то я без очков вижу плохо. Я тебе доверяю. И нерадивый уныло плелся к журналу, куда собственноручно сам себе рисовал пару) и набор уникальных энциклопедических знаний по предмету. На ключе он работал как робот, неукоснительно соблюдая предписанные азами азбуки Морзе нужные интервалы между знаками. Его почерк считался идеалом во все времена в эфире. Точки-тире выливались из-под его фирменного телеграфного ключа Telefunken, словно мелодии Венского леса. Время от времени он демонстрируя нам свои уникальные способности в части синхронного перевода английского текста в азбуке Морзе, мгновенно транслируя услышанное и распечатывая на машинке уже изумительный по своему содержанию литературный текст по-русски. Чем вводил нас всех в состояние священного трепета. Такого я не наблюдал нигде до и нигде и никогда после.
Всего под его началом училище выпустило около 5000 молодых специалистов по радиосвязи для флота и столько же специалистов для береговых радиостанций на заочном отделении. Среди профессионалов ходили замечательные слова школа Китаевича. И это была высшая оценка профессионального мастерства судового радиоспециалиста.
В дальнейшем годы стали брать свое и Борис Ефимович покинул кафедру, прейдя в музей училища. Став держателем его ключей и рассказчиком о тех далеких годах, когда моряки Северных конвоев с честью выполняли свой долг, не щадя своей жизни ради Победы.
После 2000 года старика стали сильно подводить глаза. Ребята моей роты повезли Бориса Ефимовича в Москву, к лучшим окулистам. Но те смущенно развели руками…годы…Узнав о необратимости своей болезни, Кит очень сильно сдал, потеряв тягу к жизни. И скончался в 2002 году. Прах похоронен на кладбище городского Крематория г. Санкт-Петербурга.