Умер Эдуард Хиль
Оригинал взят у yarkevich в Умер Эдуард Хиль
ПОДМОСКОВНЫЙ РАЙ, ИЛИ ИСТОРИЯ СОВЕТСКОЙ ПЕСНИ
В любом случае надо что-то петь. Без песни нельзя. Пес-ню просит и душа, и тело, и даже подсознание; хорошая песня нужна всем. Но хороших песен нет. Все хорошие песни оста-лись при Советской власти. Поэтому приходится вспоминать советскую песню. Новой России, конечно, нужны песни. Но это должны быть уже ее собственные песни. Но новая Россия по-ка еще не знает, какие же конкретно это должны быть песни. Может быть, история советской песни поможет новой России создать новые песни.
До Советской власти тоже пели. Но песен не запоминали. До Советской власти не было запоминающихся песен. Может быть, Советская власть возникла не столько для построения коммунизма, сколько для создания запоминающихся песен. Коммунизм Советская власть построить не смогла. Но создать советскую песню она смогла.
История советской песни - это не история советской по-эзии. И не история советской музыки. Хотя совпадения есть. Но их не так много. История песни больше, чем история по-эзии или музыки. История поэзии рядом с историей песни слишком грустная и скучная. Поэзия вообще ничто рядом с песней. И музыка рядом с ней тоже ничто. Сами по себе по-эзия и музыка нужна только как добросовестные поленья в костер песни.
В советской песне есть все, что надо. Там все пропорцио-нально и все в меру. Там есть необходимое количество иллю-зий и разочарований, любви и ненависти, Азии и Европы, судьбы и рока, болезни и здоровья, счастья и горя. Если в советской песне чего-либо не хватает, то этого уже нет нигде в мире. Загадочную русскую душу надо изучать по советской песне. Ее не надо искать ни в православии, ни в русской лите-ратуре. Там все равно нет ответа на все ее загадки. А в совет-ской песне есть. Когда советских людей вербовали в шпионы, то их вербовали не за деньги или какие-то другие блага. День-гами советских людей купить было невозможно. Их вербова-ли идеальным исполнением советской песни.
Советская песня, конечно, реакционна и консервативна. Но не только. Она еще для своего времени и прогрессивна. Секса в Советском Союзе не было. Но все-таки было одно ме-сто в Советском Союзе, где секс отвоевал себе пространство. Это место - советская песня. Советская песня не только сексу-альна, но даже и бисексуальна. В ней нашлось место и гомо-сексуализму, и лесбийской любви. Я могу доказать это на кон-кретных примерах.
Четыре самых знаменитых советских песни; - “Подмос-ковные вечера”, “Мурка” “Очи черные”, “Дубинушка”. По-следние две не советские. Но ассоциируются с советскими. Они очень сильно похожи по идеологии на советские. Они уютно себя чувствуют в советском песенном контексте
“Мурка”, хоть песня и культовая, но очень неприятная. Грубая песня. Манифест мужского шовинизма. Когда-нибудь феминистки обязательно добьются запрещения “Мурки”. И будут правы. Но “Мурка” неожиданно совпадает с русской ли-тературой, где женщины тоже почти всегда погибают. Недале-кая Мурка разделила судьбу и Анны Карениной, и Настасьи Филипповны.
“Дубинушка” - песня об оружии массового поражения. Об атомной бомбе. И еще о фаллосе, которая поднимется и сме-тет всех врагов русского народа. Так народ представлял свое главное оружие - дубину. В дубине русский народ видел одно-временно и атомную бомбу, и гениталию. Самое главное ору-жие народа и должно быть именно таким: чем-то средним ме-жду атомной бомбой и гениталией. Поэтому народ обращается с ним бережно, как с атомной бомбой, и в то же время называ-ет, как гениталию, ласково и трепетно; “дубинушка”.
Наверное, раньше “Очи черные” звучали как гимн гетеро-сексуальной любви. Любви мужчины к женщине или женщины к мужчине. Сейчас такое представить уже сложно. Гетеросек-суалы эту песню потеряли. Сейчас это гимн гомосексуальной и лесбийской любви. Сейчас мужчина и женщина так страстно объясниться в любви уже не смогут. Сейчас так страстно объ-ясниться в любви могут только женщина к женщине или муж-чина к мужчине.
Когда советская душа появилась на свет, она сразу же за-пела. Перед ней открывались невиданные просторы и безгра-ничные возможности. Именно от этого она и запела. Но тогда еще не было советских песен, и советской душе нечего было петь. Поэтому советская душа довольно долго мычала. От от-чаянья, что для нее нет подходящих песен, она пела все, что попало, - и дореволюционные песни, и песни врагов, где со-ветские слова, но музыка еще враждебная. Только через не-сколько лет после революции советская душа смогла найти адекватные ей советские слова и и музыку.
Я люблю слушать песни первых лет советской эпохи. Во-первых, это полезно для здоровья. Во-вторых, они много да-ют для понимания нашего мира. По ним можно изучать приро-ду садизма и садомазохизма. В-третьих, они очень красивые. В них все красиво, - и слова, и музыка, и эстетика. Иногда, в минуты высшего счастья, я даже их пою. Но я пою их тихо. Чтобы их никто не слышал. Чтобы к ним инкто не прикасался грязной лапой. В наше время слишком много глупых людей, которые не смогут оценить всю силу и красоту советской пе-сенной эстетики.
Вот они, мои любимые песни; “По долинам и по взгорь-ям”, “Там вдали за рекой”,”Мы красна кавалерия”, “Дан при-каз ему на Запад”. Но я не могу их слушать долго. Это как нар-котик. Или как опасная привычка. Я стараюсь ограничивать себя в прослушивании своих любимых песен. Иначе можно заблудиться в их прекрасном хороводе и уже не возвратиться в реальность.
Это песни о гражданской войне. О том, как все мы были молодые. Как мы не только открыли новый мир, но и смогли защитить его от белогвардейской сволочи, собственной не-уверенности и природных катаклизмов. Это песни о горизон-те; горизонте, который открывается только теперь. Мы откры-ли новый мир. Мы его защитили. Но мы сами даже пока не можем понять, насколько он прекрасен. Самое прекрасное еще впереди.
Песни первых пятилеток меня радуют меньше. Они слиш-ком фукциональны. В них много марша и оптимизма. В них не хватает традиционной русской тоски. В них не хватает той ще-мящей интонации, которая заставляет выпить, забыть все де-ла, проснуться Бог знает где, утром снова выпить, снова за-быть все дела, а потом, наконец, кое-как придти в себя. По-этому они немного раздражают. Песни первых пятилеток все-таки для какой-то другой страны, а не для России. Не для та-кой вялой и сонной, как Россия. В принципе, они могли изме-нить русский характер. Но не изменили. Когда слышишь “Нас утро встречает прохладой” или “Широка страна моя родная”, хочется работать, работать и работать. Хочется снова пере-выполнить пятилетний план. Хочется нести флаг. Хочется быть первым среди равных и равным среди первых. Хочется быть бодрым и веселым, А это опасно. В России так нельзя. В России бодрых и работящих не любят.
Хотя среди них есть песни очень хорошие. Например, “Ка-тюша” или “Три танкиста”. Их нельзя не любить. Они тоже бодрые, но в меру. В них есть место и грусти. Но не тяжелой грусти после литра водки, а светлой грусти после одной-двух рюмок. Умные люди и поют эти песни после одной-двух рю-мок. А глупые их совсем не поют. Глупые хотят их спеть после одной-двух рюмок, но неосторожно выпивают литр, и тогда уже не могут спеть ни “Три танкиста”, ни “Катюшу”.
Военные песни я тоже люблю. Но пою их тихо-тихо. Они слишком опасны. В них много секса; этим они и опасны. “Вставай, страна огромная” - разве это не апофеоз народного оргазма? Вероятно, даже самому глухому к сексуальной про-блематике человеку не надо объяснять, что, как, почему и ку-да в этой песне должно вставать. Естественно, гениталия. Ог-ромная, как в “Дубинушке”, народная гениталия. Мощный на-родный оргазм - разве не естественный результат подъема народной гениталии? А песня здесь не при чем. Песня оргазма не вызывает. Песня всего лишь его верный и достойный спут-ник. И она дсотойно несет мощный сексуальный заряд до сих пор. “Вставай, страна огромная” заряжает сексуальной энер-гетикой больше, чем порнофильмы или порносайты.
Не может не возбуждать и “Скромненький синий плато-чек”. Это песня об оргазме внутри оргазма. Что внутри муж-ского (народного) оргазма “Вставай, страна огромная” всегда есть женский оргазм “Скромненького синего платочка”. Жен-ский оргазм “Синего лпаточка” не только аккумулирует муж-ской оргазм “Огромной страны”. но и корректирует его, и на-правляет в нужное русло, чтобы мужской оргазм не перевер-нул все на своем пути и не перевернулся сам.
После войны наконец появилось много мирных песен. Им нет числа. Но самая лучшая из них “Подмосковные вечера”. Эта песня - Ленин. Все остальные песни пятидесятых-шестидесятых годов - члены Политбюро или просто рядовые члены партии рядом с Лениным. Там лирики не только на всю Москву и на Подмосковье. Там лирики на все, что есть на пла-нете. Там лирики на всю Вселенную. Если на Землю начнется вторжение инопланетян, то их нельзя остановить ничем, кро-ме “подмосковных вечеров”. Услышав “Подмосковные вече-ра”, инопланетяне заплачут. Им станет стыдно, что они хотят уничтожить такую лиричную планету. “Подмосковные вечера” могли быть гимном Советского Союза. Гимном России, кстати, тоже. Следующим гимном России наверняка будут “Подмос-ковные вечера”. Они так же оптимистичны, но, в отличие от нынешнего гимна, они более доступны. Их могут петь все; все, кто способен петь по-русски. “Подмосковные вечера” могут петь лучшие люди России. Такие, как Достоевский или Ломо-носов. Их могут петь и худшие, - такие, как Берия или Чикати-ло. Их может петь и народ, и интеллигенция. А это главное достоинство гимна: чтобы его без всяких угрызений совести легко и спокойно могли петь все. И тогда, как поется в “Под-московных вечерах”, все будет хорошо и тихо. В саду не будет слышно ни одного шороха. Вне сада тоже. Везде, во всей Все-ленной, все будет спокойно. Потому что “Подмосковные вече-ра” - песня про рай. Рай, доступный в итоге всем и каждому. Уютный, понятный, образцовый советский рай с такими же уютными и образцовыми вечерами.
Дальше советская песня деградировала. Деградировала вся советская жизнь, - а вместе с ней деградировала и совет-ская песня. Семидесятые-восьмидесятые - это позор совет-ской песни. Это бесконечный плач по “Подмосковным вече-рам”. Советская песня все дальше и дальше отходила от вы-сокой советской традиции. Она уже не смогла подняться на вершину “Подмосковных вечеров”. Она уже не могла быть общей для народа и интеллигенции. За это советскую песню навсегда изгнали из подмосковного рая. Она пошла по кривой дорожке “Мурки”. Она попала под влияние бардовской песни, а потом и вовсе западной рок-музыки. Народ и интеллигенция без общих песен разделились. Народ и нителлигенция по-разному переживали свое горе: закат советской песни. Народ от отчаяния попал в последние двадцать лет советской вла-сти под влияние дешевой советской эстрады. А интеллиген-ция так и не смогла признаться, что у нее нет ничего достойнее “Подмосковных вечеров”. Интеллигенция решила, что она те-перь интеллектуально выше и нравственно чище “Подмосков-ных вечеров”, и что ей уже вроде бы неприлично петь “Под-московные вечера”. Это и было главной ошибкой интеллиген-ции. Интеллигенция запела блатные песни, бардов и рок, что только приблизило конец интеллигенции. Песни умеют мстить не хуже людей. “Подмосковные вечера” отомстили интелли-генции за предательство и за гордыню. Интеллигенция, разу-чившись петь “Подмосковные вечера”, потеряла фундамен-тальную опору своего существования и главный свой интел-лектуальный парус. С чего начнется возрождение России, - я не знаю. С чего начнется возрождение русского народа, - не знаю тоже. Но возрождение интеллигенции может начаться только с торжественного покаяния интеллигенции перед “Подмосковными вечерами”.
Советская песня осталась до конца верна советской вла-сти. Она ушла вместе с ней. Конец советской пенни страшнее, чем конец советской власти. Русские люди стали теперь за-метно злее. У них больше нет советских песен. Злыми они бы-ли и при советской власти. Но при советской власти у них был верный способ релаксации и выхода агрессии - советская песня. Без советской песни злость русских людей увеличи-лась в геометрической прогрессии. Без советской песни злость русских людей может стать угрозой мирному сущест-вованию граничащих с Россией стран. Без советской песни русские люди не находят себе места. Я думаю, что прежде всего от тоски по советской песне русские люди, не находя себе места на земле, не выдержали и опустились на подвод-ный Северный полюс в Ледовитом океане.
Конец советской песни - опасный конец. Может закон-читься история вообще. У нас уже никогда не будет песни, ко-торую могли бы спеть все. А историю делают только такие песни.
.
ПОДМОСКОВНЫЙ РАЙ, ИЛИ ИСТОРИЯ СОВЕТСКОЙ ПЕСНИ
В любом случае надо что-то петь. Без песни нельзя. Пес-ню просит и душа, и тело, и даже подсознание; хорошая песня нужна всем. Но хороших песен нет. Все хорошие песни оста-лись при Советской власти. Поэтому приходится вспоминать советскую песню. Новой России, конечно, нужны песни. Но это должны быть уже ее собственные песни. Но новая Россия по-ка еще не знает, какие же конкретно это должны быть песни. Может быть, история советской песни поможет новой России создать новые песни.
До Советской власти тоже пели. Но песен не запоминали. До Советской власти не было запоминающихся песен. Может быть, Советская власть возникла не столько для построения коммунизма, сколько для создания запоминающихся песен. Коммунизм Советская власть построить не смогла. Но создать советскую песню она смогла.
История советской песни - это не история советской по-эзии. И не история советской музыки. Хотя совпадения есть. Но их не так много. История песни больше, чем история по-эзии или музыки. История поэзии рядом с историей песни слишком грустная и скучная. Поэзия вообще ничто рядом с песней. И музыка рядом с ней тоже ничто. Сами по себе по-эзия и музыка нужна только как добросовестные поленья в костер песни.
В советской песне есть все, что надо. Там все пропорцио-нально и все в меру. Там есть необходимое количество иллю-зий и разочарований, любви и ненависти, Азии и Европы, судьбы и рока, болезни и здоровья, счастья и горя. Если в советской песне чего-либо не хватает, то этого уже нет нигде в мире. Загадочную русскую душу надо изучать по советской песне. Ее не надо искать ни в православии, ни в русской лите-ратуре. Там все равно нет ответа на все ее загадки. А в совет-ской песне есть. Когда советских людей вербовали в шпионы, то их вербовали не за деньги или какие-то другие блага. День-гами советских людей купить было невозможно. Их вербова-ли идеальным исполнением советской песни.
Советская песня, конечно, реакционна и консервативна. Но не только. Она еще для своего времени и прогрессивна. Секса в Советском Союзе не было. Но все-таки было одно ме-сто в Советском Союзе, где секс отвоевал себе пространство. Это место - советская песня. Советская песня не только сексу-альна, но даже и бисексуальна. В ней нашлось место и гомо-сексуализму, и лесбийской любви. Я могу доказать это на кон-кретных примерах.
Четыре самых знаменитых советских песни; - “Подмос-ковные вечера”, “Мурка” “Очи черные”, “Дубинушка”. По-следние две не советские. Но ассоциируются с советскими. Они очень сильно похожи по идеологии на советские. Они уютно себя чувствуют в советском песенном контексте
“Мурка”, хоть песня и культовая, но очень неприятная. Грубая песня. Манифест мужского шовинизма. Когда-нибудь феминистки обязательно добьются запрещения “Мурки”. И будут правы. Но “Мурка” неожиданно совпадает с русской ли-тературой, где женщины тоже почти всегда погибают. Недале-кая Мурка разделила судьбу и Анны Карениной, и Настасьи Филипповны.
“Дубинушка” - песня об оружии массового поражения. Об атомной бомбе. И еще о фаллосе, которая поднимется и сме-тет всех врагов русского народа. Так народ представлял свое главное оружие - дубину. В дубине русский народ видел одно-временно и атомную бомбу, и гениталию. Самое главное ору-жие народа и должно быть именно таким: чем-то средним ме-жду атомной бомбой и гениталией. Поэтому народ обращается с ним бережно, как с атомной бомбой, и в то же время называ-ет, как гениталию, ласково и трепетно; “дубинушка”.
Наверное, раньше “Очи черные” звучали как гимн гетеро-сексуальной любви. Любви мужчины к женщине или женщины к мужчине. Сейчас такое представить уже сложно. Гетеросек-суалы эту песню потеряли. Сейчас это гимн гомосексуальной и лесбийской любви. Сейчас мужчина и женщина так страстно объясниться в любви уже не смогут. Сейчас так страстно объ-ясниться в любви могут только женщина к женщине или муж-чина к мужчине.
Когда советская душа появилась на свет, она сразу же за-пела. Перед ней открывались невиданные просторы и безгра-ничные возможности. Именно от этого она и запела. Но тогда еще не было советских песен, и советской душе нечего было петь. Поэтому советская душа довольно долго мычала. От от-чаянья, что для нее нет подходящих песен, она пела все, что попало, - и дореволюционные песни, и песни врагов, где со-ветские слова, но музыка еще враждебная. Только через не-сколько лет после революции советская душа смогла найти адекватные ей советские слова и и музыку.
Я люблю слушать песни первых лет советской эпохи. Во-первых, это полезно для здоровья. Во-вторых, они много да-ют для понимания нашего мира. По ним можно изучать приро-ду садизма и садомазохизма. В-третьих, они очень красивые. В них все красиво, - и слова, и музыка, и эстетика. Иногда, в минуты высшего счастья, я даже их пою. Но я пою их тихо. Чтобы их никто не слышал. Чтобы к ним инкто не прикасался грязной лапой. В наше время слишком много глупых людей, которые не смогут оценить всю силу и красоту советской пе-сенной эстетики.
Вот они, мои любимые песни; “По долинам и по взгорь-ям”, “Там вдали за рекой”,”Мы красна кавалерия”, “Дан при-каз ему на Запад”. Но я не могу их слушать долго. Это как нар-котик. Или как опасная привычка. Я стараюсь ограничивать себя в прослушивании своих любимых песен. Иначе можно заблудиться в их прекрасном хороводе и уже не возвратиться в реальность.
Это песни о гражданской войне. О том, как все мы были молодые. Как мы не только открыли новый мир, но и смогли защитить его от белогвардейской сволочи, собственной не-уверенности и природных катаклизмов. Это песни о горизон-те; горизонте, который открывается только теперь. Мы откры-ли новый мир. Мы его защитили. Но мы сами даже пока не можем понять, насколько он прекрасен. Самое прекрасное еще впереди.
Песни первых пятилеток меня радуют меньше. Они слиш-ком фукциональны. В них много марша и оптимизма. В них не хватает традиционной русской тоски. В них не хватает той ще-мящей интонации, которая заставляет выпить, забыть все де-ла, проснуться Бог знает где, утром снова выпить, снова за-быть все дела, а потом, наконец, кое-как придти в себя. По-этому они немного раздражают. Песни первых пятилеток все-таки для какой-то другой страны, а не для России. Не для та-кой вялой и сонной, как Россия. В принципе, они могли изме-нить русский характер. Но не изменили. Когда слышишь “Нас утро встречает прохладой” или “Широка страна моя родная”, хочется работать, работать и работать. Хочется снова пере-выполнить пятилетний план. Хочется нести флаг. Хочется быть первым среди равных и равным среди первых. Хочется быть бодрым и веселым, А это опасно. В России так нельзя. В России бодрых и работящих не любят.
Хотя среди них есть песни очень хорошие. Например, “Ка-тюша” или “Три танкиста”. Их нельзя не любить. Они тоже бодрые, но в меру. В них есть место и грусти. Но не тяжелой грусти после литра водки, а светлой грусти после одной-двух рюмок. Умные люди и поют эти песни после одной-двух рю-мок. А глупые их совсем не поют. Глупые хотят их спеть после одной-двух рюмок, но неосторожно выпивают литр, и тогда уже не могут спеть ни “Три танкиста”, ни “Катюшу”.
Военные песни я тоже люблю. Но пою их тихо-тихо. Они слишком опасны. В них много секса; этим они и опасны. “Вставай, страна огромная” - разве это не апофеоз народного оргазма? Вероятно, даже самому глухому к сексуальной про-блематике человеку не надо объяснять, что, как, почему и ку-да в этой песне должно вставать. Естественно, гениталия. Ог-ромная, как в “Дубинушке”, народная гениталия. Мощный на-родный оргазм - разве не естественный результат подъема народной гениталии? А песня здесь не при чем. Песня оргазма не вызывает. Песня всего лишь его верный и достойный спут-ник. И она дсотойно несет мощный сексуальный заряд до сих пор. “Вставай, страна огромная” заряжает сексуальной энер-гетикой больше, чем порнофильмы или порносайты.
Не может не возбуждать и “Скромненький синий плато-чек”. Это песня об оргазме внутри оргазма. Что внутри муж-ского (народного) оргазма “Вставай, страна огромная” всегда есть женский оргазм “Скромненького синего платочка”. Жен-ский оргазм “Синего лпаточка” не только аккумулирует муж-ской оргазм “Огромной страны”. но и корректирует его, и на-правляет в нужное русло, чтобы мужской оргазм не перевер-нул все на своем пути и не перевернулся сам.
После войны наконец появилось много мирных песен. Им нет числа. Но самая лучшая из них “Подмосковные вечера”. Эта песня - Ленин. Все остальные песни пятидесятых-шестидесятых годов - члены Политбюро или просто рядовые члены партии рядом с Лениным. Там лирики не только на всю Москву и на Подмосковье. Там лирики на все, что есть на пла-нете. Там лирики на всю Вселенную. Если на Землю начнется вторжение инопланетян, то их нельзя остановить ничем, кро-ме “подмосковных вечеров”. Услышав “Подмосковные вече-ра”, инопланетяне заплачут. Им станет стыдно, что они хотят уничтожить такую лиричную планету. “Подмосковные вечера” могли быть гимном Советского Союза. Гимном России, кстати, тоже. Следующим гимном России наверняка будут “Подмос-ковные вечера”. Они так же оптимистичны, но, в отличие от нынешнего гимна, они более доступны. Их могут петь все; все, кто способен петь по-русски. “Подмосковные вечера” могут петь лучшие люди России. Такие, как Достоевский или Ломо-носов. Их могут петь и худшие, - такие, как Берия или Чикати-ло. Их может петь и народ, и интеллигенция. А это главное достоинство гимна: чтобы его без всяких угрызений совести легко и спокойно могли петь все. И тогда, как поется в “Под-московных вечерах”, все будет хорошо и тихо. В саду не будет слышно ни одного шороха. Вне сада тоже. Везде, во всей Все-ленной, все будет спокойно. Потому что “Подмосковные вече-ра” - песня про рай. Рай, доступный в итоге всем и каждому. Уютный, понятный, образцовый советский рай с такими же уютными и образцовыми вечерами.
Дальше советская песня деградировала. Деградировала вся советская жизнь, - а вместе с ней деградировала и совет-ская песня. Семидесятые-восьмидесятые - это позор совет-ской песни. Это бесконечный плач по “Подмосковным вече-рам”. Советская песня все дальше и дальше отходила от вы-сокой советской традиции. Она уже не смогла подняться на вершину “Подмосковных вечеров”. Она уже не могла быть общей для народа и интеллигенции. За это советскую песню навсегда изгнали из подмосковного рая. Она пошла по кривой дорожке “Мурки”. Она попала под влияние бардовской песни, а потом и вовсе западной рок-музыки. Народ и интеллигенция без общих песен разделились. Народ и нителлигенция по-разному переживали свое горе: закат советской песни. Народ от отчаяния попал в последние двадцать лет советской вла-сти под влияние дешевой советской эстрады. А интеллиген-ция так и не смогла признаться, что у нее нет ничего достойнее “Подмосковных вечеров”. Интеллигенция решила, что она те-перь интеллектуально выше и нравственно чище “Подмосков-ных вечеров”, и что ей уже вроде бы неприлично петь “Под-московные вечера”. Это и было главной ошибкой интеллиген-ции. Интеллигенция запела блатные песни, бардов и рок, что только приблизило конец интеллигенции. Песни умеют мстить не хуже людей. “Подмосковные вечера” отомстили интелли-генции за предательство и за гордыню. Интеллигенция, разу-чившись петь “Подмосковные вечера”, потеряла фундамен-тальную опору своего существования и главный свой интел-лектуальный парус. С чего начнется возрождение России, - я не знаю. С чего начнется возрождение русского народа, - не знаю тоже. Но возрождение интеллигенции может начаться только с торжественного покаяния интеллигенции перед “Подмосковными вечерами”.
Советская песня осталась до конца верна советской вла-сти. Она ушла вместе с ней. Конец советской пенни страшнее, чем конец советской власти. Русские люди стали теперь за-метно злее. У них больше нет советских песен. Злыми они бы-ли и при советской власти. Но при советской власти у них был верный способ релаксации и выхода агрессии - советская песня. Без советской песни злость русских людей увеличи-лась в геометрической прогрессии. Без советской песни злость русских людей может стать угрозой мирному сущест-вованию граничащих с Россией стран. Без советской песни русские люди не находят себе места. Я думаю, что прежде всего от тоски по советской песне русские люди, не находя себе места на земле, не выдержали и опустились на подвод-ный Северный полюс в Ледовитом океане.
Конец советской песни - опасный конец. Может закон-читься история вообще. У нас уже никогда не будет песни, ко-торую могли бы спеть все. А историю делают только такие песни.
.