О. Брик, "Художник и Коммуна"
Сапожник делает сапоги, столяр - столы. А что делает художник? Он ничего не делает: он «творит». Неясно и подозрительно.
Буржуазное общество относилось равнодушно, не интересовалось этим вопросом. Пусть делает, что хочет. И величало художника то жрецом, то дармоедом. Смотря по настроению.
Коммуне ни жрецы, ни дармоеды не нужны. Только люди труда найдут в ней место. Если художники не хотят разделить участь паразитирующих элементов, то должны доказать свое право на существование. Труд художника должен быть точно определен и зарегистрирован в списках коммунальной биржи труда.
Художник творит.
Для буржуазного общества этого было достаточно. Творила небольшая кучка людей, остальные были тварью. Звание творца давало право на привилегированное положение. В Коммуне творят все. Творить, быть самодеятельным - долг каждого коммунара. Профессиональные творцы Коммуне не требуются.
Художник пропагандирует великие идеи.
Чисто буржуазное занятие: навязывание другим своих идей. Пропагандировать идеи значит убеждать в их истинности. Но убеждают тогда, когда нельзя доказать. Убеждать, что земля вращается, не к чему: это можно доказать. Но нельзя доказать, что она неподвижна: в этом приходится убеждать. К убеждению прибегают тогда, когда нужно уверить людей в истинности ложной идеи. Художник, пропагандируя идеи, ничего не доказывает: он только убеждает. Значит его труд или бесполезен (если истинность идеи может быть доказана), или вреден (если идея ложна). Ни то, ни другое в Коммуне нетерпимо.
Художник отражает жизнь?
Кому это нужно? К чему отражение, если в распоряжении вся жизнь? Кто предпочтет копию оригиналу?
Художник отражает жизнь по-своему. Тем хуже. Он ее, значит, искажает.
Художник служит красоте.
Здесь полная аналогия с монахами. Где-то там, в монастырях, служат богу. Монахам в Коммуне не место.
Этим исчерпывается запас буржуазных определений художественного труда.
Отлично понимая, что такого рода труд Коммуне не нужен, буржуазные идеологи мечут против него гром и молнии и трагически возвещают гибель искусства. Они уверены, что с уничтожением привилегированной касты творцов - служителей красоты - искусство непременно должно погибнуть. Они убеждены, что только буржуазный строй обеспечивает свободу творческой личности, что Коммуна эту свободу убьет.
Тут явное недоразумение.
Только потому, что буржуазный строй бросал личность в всесокрушающий круговорот спроса и предложения; только потому, что буржуазная жизнь исключала возможность всякой творческой самодеятельности; только поэтому возникла особая каста «творцов», осуществляющих творческую свободу не в жизни, а в мечтах. Коммуна раскрепощает личность. Низвергая законы спроса и предложения, представляя каждому делать то, что ему свойственно, Коммуна делает творческую свободу достоянием всех. Особая каста творцов-мечтателей упраздняется: в ней больше нет надобности. В Коммуне все творцы, и не в мечтах, а в жизни.
«Пусть так», скажут буржуазные идеологи. «Но искусство - мечта. Творчество жизни убьет творчество мечты. Жизнь убьет искусство».
Что ж. Если искусство, действительно, мечта; если жизнь может убить искусство; если надо выбирать между жизнью и мечтой; то кто усомнится в выборе? Жизнь превыше всего: все, чему в ней нет места, должно погибнуть.
Но искусство не погибнет. Погибнет их буржуазное искусство. Погибнут художники, которые умеют только «творить» и «где-то там служить красоте». Есть другие художники. Они умеют делать нечто большее. Они умеют исполнять художественные работы.
Эти художники умеют писать картины, декорации, расписывать потолки и стены, делать рисунки, плакаты, вывески, изготовлять статуи, памятники и многое другое, смотря по необходимости. Такие художники нужны Коммуне. они делают вполне определенное, общественно-полезное дело; исполняют реальную работу, требующую особых способностей, особого умения.
Такой труд дает художнику право встать рядом с другими трудовыми группами Коммуны, с сапожниками, со столярами, с портными. Он служит залогом, что искусство не погибнет, но найдет себе место в общем строе коммунальной жизни.
Может быть художники обидятся, что Коммуна равняет их с сапожниками и столярами? Они привыкли к почетным званьям «пророка» или «жреца». Но у Коммуны свои, особые представления о почете. Лица духовного званья у нее почетом не пользуются.
К сожалению, трудовая природа искусства (единственно приемлемая для Коммуны) недостаточно осознана строителями коммунистической культуры. В речах, в статьях, в брошюрах все те же «творить», «проводить идеи», «служить красоте»; праздные разговоры на темы, как творить, какие идеи проводить, какой красоте служить. Надо бросить эти буржуазные навыки; надо понять, что искусство не в идеях, не в словах, а в действии, в деле. Чтобы создать искусство, надо дать художникам работу, надо развить художественную потребность. Разговоры о том, каким должно быть искусство - бесплодны; их надо прекратить. Вопросы художественно ремесла, художественной культуры - вот о чем следует говорить, вот что важно.
Пусть только начнется работа; остальное приложится; искусство будет таким, каким оно должно быть.
Лишние разговоры мешают делу. Об этом должен помнить каждый сознательный коммунист.
Материалы Левого фронта искусств:
За что борется ЛЕФ?
905-ый год. За ним реакция. Реакция осела самодержавием и удвоенным гнетом купца и заводчика.
Реакция создала искусство, быт - по своему подобию и вкусу. Искусство символистов (Белый, Бальмонт), мистиков (Чулков, Гиппиус) и половых психопатов (Розанов) - быт мещан и обывателей.
Революционные партии были по бытию, искусство восстало чтоб бить по вкусу.
Первая импрессионистическая вспышка - в 1909 году (сборник «Садок Судей»).
Вспышку раздували 3 года.
Раздули в футуризм.
Первая книга объединения футуристов - «Пощечина общественному вкусу» (1914 г. - Бурлюк Д., Каменский, Крученых, Маяковский, Хлебников).
Старый строй верно расценивал лабораторную работу завтрашних динамитчиков.
Футуристам отвечали цензурными усекновениями, запрещением выступлений, лаем и воем всей прессы.
Капиталист, конечно, никогда не меценировал наши хлысты-строчки, наши занозы-штрихи.
Окружение епархиальным бытом заставляло футуристов глумиться желтыми кофтами, раскрашиванием.
Эти мало «академические» приемы борьбы, предчувствие дальнейшего размаха - сразу отвадили примкнувших эстетствующих (Кандинский, Бубно-валетчики и пр.).
Зато, кому терять было нечего, примкнули к футуризму, или же занавесились его именем (Шершеневич, Игорь Северянин, Ослиный Хвост и др.).
Футуристическое движение, ведомое людьми искусства, мало вникавшими в политику, расцвечивалось иногда и цветами анархии.
Рядом с людьми будущего шли и молодящиеся, прикрывающие левым флагом эстетическую гниль.
Война 1914 года была первым испытанием на общественность.
Российские футуристы окончательно разодрали с поэтическим империализмом Маринетти, уже раньше просвистев его в дни посещения им Москвы (1913 г.)
Футуристы первые и единственные в российском искусстве, покрывая бряцания войнопевцев (Городецкий, Гумилев и др.), прокляли войну, боролись против нее всеми оружиями искусства («Война и Мир» Маяковского).
Война положила начало футуристической чистке (обломились «Мезонины», пошел на Берлин Северянин).
Война велела видеть завтрашнюю революцию («Облако в штанах»).
Февральская революция углубила чистку, расколола футуризм на «правый» и «левый».
Правые стали отголосками демократических прелестей (фамилии их во «Всей Москве»).
Левых, ждущих Октябрь, окрестили «большевиками искусства» (Маяковский, Каменский, Бурлюк, Крученых).
К этой футуристической группе примкнули первые производственники-футуристы (Брик, Арватов) и конструктивисты (Родченко, Лавинский).
Футуристы с первых шагов, еще во дворце Кшесинской, пытались договориться с группами рабочих-писателей (буд. Пролеткульт), но эти писатели думали (по вещам глядя), что революционность исчерпывается одним агитационным содержанием, и оставались в области оформления полными реакционерами, никак не могущими спаяться.
Октябрь очистил, оформил, реорганизовал. Футуризм стал левым фронтом искусства. Стали «мы».
Октябрь учил работой.
Мы уже 25-го октября стали в работу.
Ясно - при виде пяток улепетывающей интеллигенции, нас не очень спрашивали о наших эстетических верованиях.
Мы создали, революционные тогда, «Изо», «Тео», «Музо»; мы повели учащихся на штурм академии.
Рядом с организационной работой, мы дали первые вещи искусства октябрьской эпохи (Татлин - памятник 3-му Интернационалу, Мистерия-буфф в постановке Мейерхольда, Стенька Разин Каменского).
Мы не эстетствовали, делая вещи для самолюбования. Добытые навыки применяли для агитационно-художественных работ, требуемых революцией (плакаты Роста, газетный фельетон и т. п.).
В целях агитации наших идей, мы организовали газету «Искусство Коммуны» и обход заводов и фабрик с диспутами и чтением вещей.
Наши идеи приобрели рабочую аудиторию. Выборгский район организовал ком-фут.
Движение нашего искусства выявило нашу силу организацией по всей РСФСР крепостей левого фронта.
Параллельно этому шла работа дальне-восточных товарищей (журнал «Творчество»), утверждавших теоретически социальную неизбежность нашего течения, нашу социальную слитность с Октябрем (Чужак, Асеев, Пальмов, Третьяков). «Творчество», подвергавшееся всяческим гонениям, вынесло на себе всю борьбу за новую культуру в пределах ДВР и Сибири.
Постепенно разочаровываясь в двух-недельности существования Советской власти, академики стали в одиночку и кучками стучаться в двери Наркоматов.
Не рискуя пользовать их в ответственной работе, Советская власть предоставила им - вернее, их европейским именам - культурные и просветительные задворки.
С этих задворок началась травля левого искусства, блестяще завершенная закрытием «Искусства Коммуны» и проч.
Власть, занятая фронтами и разрухой, мало вникала в эстетические распри, стараясь только, чтоб тыл не очень шумел, и урезонивала нас из уважения к «именитейшим».
Сейчас - передышка в войне и голоде. ЛЕФ обязан продемонстрировать панораму искусства Р. С. Ф. С. Р., установить перспективу и занять подобающее нам место.
Искусство Р. С. Ф. С. Р. к 1 февраля 1923 г.
I. Пролетискусство. Часть выродилась в казенных писателей, угнетая канцелярским языком и повторением полит-азов. Другая - подпала под все влияние академизма, только названиями организации напоминая об Октябре. Третья лучшая часть - переучивается после розовых Белых по нашим вещам и, верим, будет дальше шагать с нами.
II. Официальная литература. В теории искусства у каждого личное мнение: Осинский хвалит Ахматову, Бухарин - Пинкертона. В практике - журналы просто пестрят всеми тиражными фамилиями.
III. «Новейшая» литература (Серапионы, Пильняк и т. д.) - усвоив и разжижив наши приемы, сдабривают их символистами и почтительно и тяжело приноравливают к легкому нэпо-чтению.
IV. Смена вех. С запада грядет нашествие просветившихся маститых. Алексей Толстой уже начищивает белую лошадь полного собрания своих сочинений для победоносного въезда в Москву.
V. И, наконец, - нарушая благочинную перспективу, - в разных углах одиночки - левые. Люди и организации (Инхук, Вхутемас, Гитис Мейерхольда, Онояз и др.). Одни героически стараются поднять в одиночку непомерно тяжелую новь, другие еще напильниками строк режут кандалы старья.
ЛЕФ должен собрать воедино левые силы. ЛЕФ должен осмотреть свои ряды, отбросив прилипшее прошлое. ЛЕФ должен объединить фронт для взрыва старья, для драки за охват новой культуры.
Мы будем решать вопросы искусства не большинством голосов мифического, до сих пор только в идее существующего, левого фронта, а делом, энергией нашей инициативной группы, год за годом ведущей работу левых и идейно всегда руководивших ею.
Революция многому выучила нас.
ЛЕФ знает:
ЛЕФ будет:
В работе над укреплением завоеваний Октябрьской Революции, укрепляя левое искусство, ЛЕФ будет агитировать искусство идеями коммуны, открывая искусству дорогу в завтра.
ЛЕФ будет агитировать нашим искусством массы, приобретая в них организованную силу.
ЛЕФ будет подтверждать наши теории действенным искусством, подняв его до высшей трудовой квалификации.
ЛЕФ будет бороться за искусство-строение жизни.
Мы не претендуем на монополизацию революционности в искусстве. Выясним соревнованием.
Мы верим - правильностью нашей агитации, силой делаемых вещей мы докажем: мы на верном пути в грядущее.
Н. Асеев.
Б. Арватов.
О. Брик.
Б. Кушнер.
В. Маяковский.
С. Третьяков.
Н. Чужак.
В кого вгрызается ЛЕФ?
Революция переместила театр наших критических действий.
Мы должны пересмотреть нашу тактику.
«Сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого с парохода современности» - наш лозунг 1912 года (предисл. «Пощечины Общ. Вк.»).
Классики национализировались.
Классики почитались единственным чтивом.
Классики считались незыблемым, абсолютным искусством.
Классики медью памятников, традицией школ - давили все новое.
Сейчас для 150.000.000 классик - обычная учебная книга.
Что ж, мы даже можем теперь эти книги как книги, не хуже и не лучше других, приветствовать, помогая безграмотным учиться на них; мы лишь должны в наших оценках устанавливать правильную историческую перспективу.
Но мы всеми силами нашими будем бороться против перенесения методов работы мертвых в сегодняшнее искусство. Мы будем бороться против спекуляции мнимой понятностью, близостью нам маститых, против преподнесения в книжках молоденьких и молодящихся пыльных классических истин.
Раньше мы боролись с хвалой, с хвалой буржуазных эстетов и критиков. «С негодованием отстраняли от нашего чела из банных веников сделанный венок грошевой славы».
Сейчас мы с радостью возьмем далеко не грошевую славу после октябрьской современности.
Но мы будем бить в оба бока:
тех, кто со злым умыслом идейной реставрации приписывает акстарью действенную роль в сегодня,
тех, кто проповедует вне-классовое, всечеловеческое искусство,
тех, кто подменяет диалектику художественного труда метафизикой пророчества и жречества.
Мы будем бить в один, в эстетический бок:
тех, кто по неведению, вследствие специализации только в политике, выдают унаследованные от прабабушек традиции за волю народа,
тех, кто рассматривает труднейшую работу искусства только как свой отпускной отдых,
тех, кто неизбежную диктатуру вкуса заменяет учредиловским лозунгом общей элементарной понятности,
тех, кто оставляет лазейку искусства для идеалистических излияний о вечности и душе.
Наш прошлый лозунг: «стоять на глыбе слова. «Мы» среди моря свиста и негодования».
Сейчас мы ждем лишь признания верности нашей эстетической работы, чтобы с радостью растворить маленькое «мы» искусства в огромном «мы» коммунизма.
Но мы очистим наше старое «мы»:
от всех пытающихся революцию искусства - часть всей октябрьской воли - обратить в оскар-уайльдовское самоуслаждение эстетикой ради эстетики, бунтом ради бунта; от тех, кто берет от эстетической революции только внешность случайных приемов борьбы,
от тех, кто возводит отдельные этапы нашей борьбы в новый канон и трафарет,
от тех, кто разжижая наши вчерашние лозунги, стараются засахариться блюстителями поседевшего новаторства, находя своим успокоенным пегасам уютные кофейные стойла,
от тех, кто плетется в хвосте, перманентно отстает на пять лет, собирая сушеные ягодки омоложенного академизма с выброшенных нами цветов.
Мы боролись со старым бытом.
Мы будем бороться с остатками этого быта в сегодня.
С теми, кто поэзию собственных домков заменил поэзией собственных домкомов.
Раньше мы боролись с быками буржуазии. Мы эпатировали желтыми кофтами и размалеванными лицами.
Теперь мы боремся с жертвами этих быков в нашем, советском, строе.
Наше оружие - пример, агитация, пропаганда.
ЛЕФ
Кого предостерегает ЛЕФ?
Это нам.
Товарищи по Лефу!
Мы знаем: мы, левые мастера, мы - лучшие работники искусства современности.
До революции мы накопили вернейшие чертежи, искуснейшие теоремы, хитроумнейшие формулы: - форм нового искусства.
Ясно: скользкое, кругосветное брюхо буржуазии было плохим местом для стройки.
В революцию мы накопили множество правд, мы учились жизни, мы получили задания на реальнейшую стройку в века.
Земля шатаемая гулом войны и революции - трудная почва для грандиозных построек.
Мы временно спрятали в папки формулы, помогая крепиться дням революции.
Теперь глобуса буржуазного пуза нет.
Сметя старье революцией, мы и для строек искусства расчистили поля.
Землетрясения нет.
Кровью сцементенная, прочно стоит СССР.
Время взяться за большое.
Серьезность нашего отношения к себе единственный крепкий фундамент для нашей работы.
Футуристы!
Ваши заслуги в искусстве велики; но не думайте прожить на проценты вчерашней революционности. Работой в сегодня покажите, что ваш взрыв не отчаянный вопль ущемленной интеллигенции, а борьба - работа плечом к плечу со всеми, с рвущимися к победе коммуны.
Конструктивисты!
Бойтесь стать очередной эстетической школкой. Конструктивизм только искусства - ноль. Стоит вопрос о самом существовании искусства. Конструктивизм должен стать высшей формальной инженерией всей жизни. Конструктивизм в разигрывании пастушеских пасторалей - вздор.
Наши идеи должны развиваться на сегодняшних вещах.
Производственники!
Бойтесь стать прикладниками-кустарями.
Уча рабочих, учитесь у рабочего. Диктуя из комнат эстетические приказы фабрике, вы становитесь просто заказчиками.
Ваша школа - завод.
Опоязовцы!
Формальный метод - ключ к изучению искусства. Каждая блоха-рифма должна стать на учет. Но бойтесь ловли блох в безвоздушном пространстве. Только рядом с социологическим изучением искусства ваша работа будет не только интересной, но и нужной.
Ученики!
Бойтесь выдавать случайные искривы недоучек за новаторство, за последний крик искусства. Новаторство дилетантов - паровоз на курьих ножках.
Только в мастерстве - право откинуть старье.
Все вместе!
Переходя от теории к практике, помните о мастерстве, о квалификации.
Халтура молодых, имеющих силы на громадное, еще отвратительнее халтуры слабосильных академичков.
Мастера и ученики Лефа!
Решается вопрос о нашем существовании.
Величайшая идея умрет, если мы не оформим ее искусно.
Искуснейшие формы останутся черными нитками в черной ночи, будут вызывать только досаду, раздражение спотыкающихся, если мы не применим их к формовке нынешнего дня - дня революции.
Леф на страже.
Леф защита всем изобретателям.
Леф на страже.
Леф отбросит всех застывших, всех заэстетившихся, всех приобретателей.
ЛЕФ