По мостовой моей души изъезженной
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно - у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Всё началось с того, что мы с Машей решили провести немцам экскурсию по Музею Маяковского. Вернее, это предложил нам Петя. Тогда я, конечно, начала его читать. Сначала было отторжение. Казалось, что это просто человек, выполнявший идеологические заказы власти, как это часто бывало в СССР, не веривший в то, что он пишет. Оказалось - наоборот. Маяковский творил в самый разгар революционного духа, когда все хотели чего-то нового, жаждали избавиться от затхлого, прогнившего имперского строя. Для этого идеально подошла идея социализма. Ведь это нечто радикально противоположное, сводящее власть к минимуму, а не какая-то конституционная монархия, где суть осталась бы та же. Социализм обещал общество, никогда до этого не существовавшее ни в одном государстве. Маяковский поверил в революцию. “Стихи и революция как-то объединились в голове”. Вера поэта в социализм, в идеальное будущее выражается в каждой строчке его творчества. Слова у Маяковского не льются, они кричат, они иногда будто сами по себе, а вместе образуют ритм. Везде отражается этот революционный дух, он не жалеет своих врагов, резко опускает их в самую грязь. “Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?!” Но и при идеальном строе жизнь погружена в быт, всё основывается на материальных началах. Маяковский не знал, конечно, тогда чем обернётся революция для России, что выльётся всё не в коммунистическую утопию, в которую он верил. Мне кажется, главная трагедия Маяковского - эта вера в иллюзию, в общественный строй, которого в России не было. А этой иллюзии он посвятил всю свою жизнь, всё творчество. И ещё эта грустная ирония - про “общность всех людей” и бесконечное одиночество поэта, верившего в эту общность.
Для меня и Цветаева, и Маяковский очень близки. Хотя, на первый взгляд, несовместимы. Но оба живут своими иллюзиями, говорят в своей поэзии не о реальном мире, а описывают какой-то свой, воображаемый. Оба, наверное, решили предпочесть роли счастливого, но обыденного человека, а роль поэта. И закончилась жизнь обоих трагично. Но это, наверное, лучше, чем жить и наблюдать, что твой мир окончательно умирает, обращается лишь пустой иллюзией.