Акмолинская область в 1914-1919 гг. (из воспоминаний Владимира Ивановича Кучука)
"...Наступил 1914 год войны, солдаткам пособия стали выдавать, на этой почве частенько стали обнаруживаться злоупотребления, то там, то сям, то этот, то иной проворовывались. По одному такому случаю - пропил солдатские пособия зав 6-ым солдатским участком Петропавловского уезда Рубин; губернатору почему-то пришло в голову командировать для замены Рубина меня. Вызвали из командировки в Омск, и, как я ни отказывался, неохота было менять свою землемерскую работу - не послушались. Командировали меня в июле 1915 года, так я сделался врем. завед. крестьянским участком.
Сначала один уехал, а затем и семью привез. Бывший зав. участком, которого я разыскал в степи у киргиз, начал было сдавать участок, в надежде еще за это время хапнуть казенных денег, т. к. ожидалось получение на пособия 600 рублей, но я предупредил почту, чтобы ему денег не выдавали, а он, узнав, что дело не выгорает, бросил сдачу и удрал. Конечно, когда ближе познакомился с делами, то оказалось, что и взяточничество процветало вовсю, и давали как полагается… В уезде этом я бывал как землемер, и из крестьянских семей попали мне такие, где я делал размежевание, а т.к. работы я всегда проводил так, что крестьяне или киргизы кроме благодарности ничего другого ко мне не чувствовали, то и теперь, по работе, среди них я сразу же приобрел большое доверие, особенно с прекращением практиковавшегося взяточничества и со стороны зав. участком, и со стороны волостных властей. То же и у киргиз, особенно после того, как я провел у них набор на тыловые работы, они сразу увидели во мне человека, который не покривит душой, и платили мне полным доверием. Кстати, не могу обойти молчанием событий того времени, связанных с призывом киргизского населения на тыловые работы. По обыкновению, это распоряжение было проведено безалаберно, не разъясняли киргизам, что это за работы, где они будут проводиться, и киргизы поняли их как призыв на военную службу, от которой они были вообще освобождены. Начались волнения, киргизы положительно запротестовали самым серьезным образом и стали готовиться даже к вооруженному сопротивлению; молодежь собиралась у себя в аулах, а больше в вольной степи, устраивали военные обучения, поделали из длинных палок, служивших для ловли лошадей в табуне, нечто вроде пик, приделав на концах их ножи или обломки кос, и группы киргизской молодежи представляли настоящие повстанческие отряды, которые и хорошо вооруженная полиция в союзе с солдатами местных команд не могли выловить в незнакомой последним степи. Местами, например в Атбасарском уезде, имели огнестрельное оружие и чуть ли даже не пушки, и с царскими командированными отрядами у них происходила настоящая гражданская война. Нечто в этом роде происходило и в Петропавловском уезде, и, в частности, в моем крестьянском участке, когда я получил распоряжение произвести в комиссии при участии врача медицинский осмотр, учесть по спискам киргиз соответствующего возраста и направить их в г. Петропавловск для дальнейшего направления в тыловые полосы. Задача, при моих отношениях с населением, была для меня трудная. Киргизы, да и русское население, были довольно не обеспечены. Обязательная для крестьян доставка к ж/д станциям (подводная повинность) для отправки на фронт - была непосильна. Сразу от одного села давать по 300, 500 и даже 1000 подвод было невозможно, а требования заявлялись в категорической форме. Вот я и возбудил ходатайство, чтобы киргиз моего участка освободили от явки на тыловые работы с тем, чтобы они приняли на себя обязательство поставки хлеба к ж/д станциям. В бытность мою в Омске мне было обещано удовлетворить это ходатайство, и я спокойно вернулся в участок и, согласно поручения созвать киргиз в селе Анновском для засвидетельствования и отправки на тыловые работы - отправился в этот пункт. Это было 7-8 ноября 1916 года. В Анновке назначен был сбор нескольких киргизских волостей по 3 крестьянским участкам, туда же съехались зав. участками, доктор, волостные власти, а на случай каких-либо осложнений была послана воинская часть. Предварительно поездке в Анновку я по всем сильным старшинствам разослал извещение, чтобы киргизы призываемых возрастов явились на смотр 7-8 ноября, но не готовясь к отправке в тыл, т.к. я ожидаю распоряжения, что они будут освобождены для помощи крестьянам в подвозке хлеба. В Анновку киргизы моего участка явились довольно аккуратно, расположившись в ближайших аулах… в назначенный день, хотя все еще с недоверием - как бы силой их не отправили в город (они, конечно, знали, что в Анновку прибыла воинская часть). Но потом, когда видели, что их не задерживают, успокоились и освидетельствование закончилось вполне успешно; но вот неожиданно получаю пакет, что мое ходатайство только в отношении незначительной части разрешено, а большинство киргиз я должен отправить на тыловые работы. Что делать? Мои сослуживцы советовали использовать военную силу. Но я не хотел выйти в глазах киргиз обманщиком и провокатором. И поэтому собрал на совет их аксакалов (старших в роде; «аксакал» в переводе значит «белая борода»), т.е. рассказал им откровенно, в каком положении дело и предложил, так как они приехали сюда неподготовленными к призыву, разъехаться по домам, а к 21 ноября собраться всем тем, кто после освидетельствования оказался годным, в селе Дмитриевском, со своими аульными старшинами, и направиться в город, объяснив, что, как они доверились мне и собрались в Анновку, так и я их теперь не отсылаю в город, а, доверяясь их слову, отпускаю по домам, в надежде, что они не подведут меня под неприятность и сами, без каких-либо понуждений, явятся, и тут же разъяснил, что работы их в тылу будут далеко от фронта военных действий и будут состоять главным образом в перевозке фуража и др. припасов. В результате все киргизы чуть ли не на 100%, правда, с опозданием дня на два из-за бурана, самостоятельно прибыли на место сбора, и при переезде в г. Петропавловск, кажется, только двое уехали домой. Этот случай показывает, как могут быть настроены хорошие отношения на возможном доверии. Такие отношения с крестьянами и киргизами оставались, само собой, и во время революции.
С получением сведений, что царское правительство сброшено, и соответствующее распоряжение по всей области, почти все правительственные служащие или поудирали в город, или их снимали с работ крестьяне или киргизы, арестовывали и отправляли в город на распоряжение соорганизовавшихся временных уездных исполкомов. Я же немедленно созвал сход в том селе, где жил в этот момент (село Ильинское Петроп. уезда), объявил о совершившихся событиях; постановили тут же протокол, выражая ту душевную радость, каковая сообщалась каждому - пережившему тот момент великого переворота, первых признаков грядущей свободы, одновременно тут же делали сборы, кто чем может, на помощь семьям павших на полях сражений на фронте, погибших борцов за дело революции. Созывая такие сходы и фиксируя их протоколами, я объездил весь свой участок, все села и деревни, и несмотря, что нередко приходилось наблюдать появление на сходах подвыпивших, тем более, что самогону было море, однако никаких случаев каких-либо недоразумений, некорректных отношений подвыпивших и т.п. не было за весь мой объезд. Крестьяне сами пьяненьких пытались уговорить и увести спать. А какие сходы-то были - полностью как один человек являлось все село. Да и, понятно, всем натерло это ярмо царизма. Петропавловский уездн. комитет о моих сообщениях с мест писал в местной газете, и на страницах и мне, и общественникам благодарность (газ. «Приишимье» №66 от 24.3.1917), а также посыпались и письма на мое имя - таким образом, с конца февраля и до середины мая 1917 года я пробыл в Ильинке и вообще в участке и, кажется, был единственным на всю область из заведующих кр-ми участками на месте, остальные или заблаговременно сами выехали, или были доставлены в город под арестом. К маю стало ясно, что функции заведующих крестьянскими участками перешли к волостным и уездным исполкомам; я счел необходимым поехать в Омск, где сообщил, что предполагаю переехать совсем из участка в город, где могу быть полезным в работах исполн. комитета. Получил от областного комиссара Лепко разрешение и к концу мая 17-го года перебрался всей семьей в г. Петропавловск из села Ильинского. 29 мая был первый большой крестьянский уездный съезд, на котором, после обсуждения целого ряда вопросов был избран новый состав Петропавловского уездн. исполн. комитета, председатель уисполкома и заместитель его (первые временные уездные исп. комитеты были избраны почти без участия представителей с мест). В качестве заместителя председателя я был избран совершенно для меня неожиданно и, собственно, фактически на работу председателя, особенно дней десять спустя, когда избранный председателем быв. судья, сын крестьянина Смирнов совсем выбыл из состава комитета, лично, по своему почину и без указания причин к тому. Работа была новая, нелегкая, но с помощью остальных товарищей, членов комитета налаживалась. В то время в городе работали организованно: городской исполн. комитет, совет крестьянских депутатов и совет рабочих и солдатских депутатов. Вскоре вышел приказ о введении уездного земельства. Председатель Сов. кр. депутатов (он же председатель партии эсеров, некто Я. И. Мурашко, по образованию, кажется, агроном), относясь ко мне недоверчиво как к быв. чиновнику областного правления был против моего участия членом комиссии по организации земства, и меня лишь кооптировали как сведущее лицо, но не прошло и двух недель, как председатель этой комиссии, тов. Богомолов Серг. Иван. (бывший эсер, а теперь член партии РКП(б)) заявил, что он почти не участвует в работе комиссии, а всю работу несу я, поэтому предлагает передать мне и председательское место, что и было сделано. А в дальнейшем тот же Мурашко предложил мне вступить в партию С.-Р.; это было в июне-августе 17-го года. Но недолго я в этой партии пробыл. Как-то в конце декабря или в январе обсуждался вопрос о приезде В. И. Ленина в Сибирь, много партийцев-эсеров не только были против приезда Владимира Ильича, а даже решили свой протест вынести на улицу, выйдя с соответствующими плакатами. Кто не вышел, как и я, те остались в подозрении, а затем было решено существующую партии С.-Р. Распустить и создать таковую вновь. Мне, конечно, некстати было записываться вновь в эсеры, т. к. я не был их единомышленником. И отношение их к В. И. Ленину, которого я не мог не уважать, да и по другим вопросам, кроме земельного (постановление 2-го съезда кр-х депутатов Петр. уезда), по которому предполагалось всю землю передать трудящимся на ней без какого-либо выкупа. Таким образом, механически я выбыл из партии С.-Р. и более ни уже в какую не вступал и считал себя с тех пор беспартийным.
Но вернусь несколько назад. Организация земства шла быстрым темпом, и к осени вся работа была выполнена. На местах работали приглашенные мною, а также намеченные комиссией из числа крестьян инструктора по проведению и технике выборов на местах. В то же время проводились и работы по организации выборов в учредительное собрание, и в эту комиссию я попал вначале в качестве члена, а впоследствии, когда выяснилось, что в комиссию входят только мировые судьи, я остался работать как сведущее лицо и исполнитель всей черновой работы. И даже одни и те же, подысканные мною инструктора работали и по земству, и по выборам в Учредиловку.
20.9.17 г. на 2-м съезде крестьянских депутатов были составлены предварительные списки кандидатов в уездн. земские гласные и кандидатов в члены Учредит. собрания от Петропавловского уезда. 18-22 декабря состоялась 1-ое Чрезвычайное Петропавловское уездное земское собрание; утверждены 7 челов. гласных 1-ой земской управы. Гласным я прошел по выборам от крестьян 6-го крестьянского участка, а на земском собрании был проведен гласным и товарищем председателя управы. В это время назревал уже вопрос о переходе власти Советам; так на этом же 1-ом уездном зем. собрании в отд. … первым. О текущем моменте присутствовавшими председателями Совета рабочих и солдатских депутатов была предложена резолюция «Вся полнота власти - за Советами народных комиссаров, а на местах - за Советами рабоч., солдат. и крестьянских депутатов, но в этот период крестьяне находились еще под влиянием партии эсеров, и потому прошла по текущему моменту их резолюция «Вся власть Учредительному собранию и местным органам самоуправления. Советы содатск., рабочих и крестьянских депутатов должны стоять на страже завоеваний революции путем организации всей трудовой демократии». Но уже на 3-ем крестьянском съезде, созывавшемся самостоятельно двумя организациями: и Советом крестьянских депутатов, и Советом раб. и солд. депутатов, в конце объединенными последним с 25 по 29 января 1918 года - власть … перешла к Советам; закончило свое существование и земство. Вновь избранными крестьянскими депутатами временно до 4-го съезда, намеченного на 15.3, десять человек, в их числе и я, вошли в состав Исполнительного комитета рабочих и солдатских депутатов на равных правах с членами; был издан уездный Совет народного хозяйства при Совете крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, куда перешли дела земельных, продовольственных комитетов и других организаций, образованных за время революции, а также и земства; мне было поручено работать по земельному отделу.
На 4-м Съезде крестьянских, рабочих, казачьих и киргизских депутатов, состоявшемся с 15 по 22 марта 18-го года был вновь переизбран весь Исполнительный комитет как исполнительный орган уездного Совета крестьянских, рабочих, казачьих и инородческих депутатов в количестве 36 членов и 6 кандидатов к ним. За мной и после 4-го Съезда была оставлена работа по земельному отделу. Я увлекался этой работой, свободного времени было мало: приходилось бывать в соседних имениях, налаживать работу управлениях районных земельных комитетов, охранять культурные имения от расхищения, давая советы и указания членам районных и земельных комитетов. Таким образом дело шло до весны 1918 года.
В ночь, часу во втором, с 30 на 31 мая … произведен чехословацкими эшелонами, офицерством и казаками переворот в Петропавловске. На улицах и около помещения Совдепа (быв. коммерческий клуб - угол Вознесенской и Думской) по-видимому было незначительное сражение, а главная борьба происходила у консервного завода. Некоторые из партийцев и советских деятелей были арестованы на квартирах сейчас же и в первые 2-3 дня. Немногим удалось скрыться. Так, например, секретарю Совдепа товарщу Шашкину, Клокову, двум Пушкаревым. Председатель Совдепа тов. Хоха был на Съезде Советов в Иркутске. Большинство крестьянских делегатов, избранных на 3-м и 4-м съездах, также были заключены в тюрьму. Немало в тюрьме было и простых служащих различных учреждений, существовавших при Советской власти. Большинство из них арестовывалось по поступавшим от обывателей заявлениям о неблагонадежности. Нередко такие заявления делались из-за личных счетов. В день переворота я с казачьим ветеринарным врачом Державиным, уговорившись еще с вечера, накануне выехали часу во втором на быв. частновладельческий участок бр. Кондратовых, конечно, не подозревая о грядущих событиях. Со мной поехали трое моих старших ребятишек 5-8 лет. Цель наша была осмотреть и полечить кулатурный скот в имении, почти поголовно больной чесоткой (паршами), были 2-3 случая сапа, а у телят и свиней какая-то повалка, о чем я знал, бывши дня за три перед тем и обещав заведовавшему в имении коллективу привезти ветеринара и лекарств. Приехав в Кондратовку (25 верст от города) перед вечером мы осмотрели скот и по совету врача решили принять кое-какие меры, о чем составили даже протокол, совместно с членами Кондратьевского коллектива.
Утром 31-го мая вскрыли одну из павших свиней и поехали на соседнюю заимку, Беловскую молочную … в 7 верстах по направлению к городу; там нам сообщил ночной сторож, что ночью со стороны города слышался шум, похожий на орудийную стрельбу; мы решили вернуться в Кондратовку, предполагая, что в Петропавловске совершается что-то серьезное, а в Кондратовку к вечеру должен возвратиться секретарь земельного райкома Мандрогин, увезший с утра семью в город, и он сообщит нам о событиях в городе. В беловской школе скот оказался здоровым, и мы, пообедав и купив ящик сливочного масла, вернулись часам к 7 в Кондратовку. Мандрогин действительно приехал и сообщил нам о перевороте. Решили выехать в город завтра утром, так как если ехать сейчас же, то попадем в город ночью, заберут нас патрули, ребята мои напугаются… Вечером собрались все рабочие и коллектив побеседовать. Как я, так и Державин посоветовали рабочим спокойно продолжать свое дело, так как их, не проявлявших себя как-либо в политической жизни и непартийных, не затронет совершившийся политический переворот. Пусть работают под руководством агронома и коллектива, а там дальше самим видно будет, как поступить.
В 5 часов утра 1.06 выехали из имения, а в седьмом были уже у себя дома. Дома жена передала, что накануне за мной уже приходили для ареста, и я сейчас пошел к служащему нашего уездного зем. отдела Шарову, у которого, по словам жены, имелся ордер о моем аресте, а затем вместе с ним к 8 ч. утра явился в военный штаб (б. Реальное училище) к полковнику Волкову, несмотря на устное ходатайство служащих и зем. отдела меня не отпустили, а при двух конвоирах часов около 11 дня отправили в станичн. правление, сдали атаману, а тот хотел было отправить куда-то в место заключения. Но тут как раз с шумом и угрозами вваливается целая толпа татар, сопровождавшая и избивавшая своего врага, большевистского комиссара Карима Сутюшева (впоследствии убитого). Таким образом я задержался в каталажке ст. Пров… часа на полтора, а затем служащие выхлопотали мне освобождение, и я к трем часам снова был дома. В тот же день утром, после моего ухода из дома, вновь приезжали несколько человек военных для ареста, уверения жены и соседей, что меня нет дома, и что я пошел явиться в штаб, их не убедили, и они с угрозами и выкриками обыскивали и сарай, и дровяник, и сеновал… Что пережили ребятишки, можно себе представить.
Через день, 3.06, я зашел к сослуживцу своему по Совнархозу, товарищу Неделько, занимавшему номер в гостинице «Россия». Его уж 4 раза приходили арестовывать, но заступничество знакомых учителей, а главное, что он хотя и член исполкома, но состоит в Омской организации партии с.-р., спасало его. Зашел еще знакомый, и мы сели играть в преферанс. Раздаются шаги многих ног по коридору, приближаются к нашему номеру, оказывается, снова с арестом товарища Неделько. В числе пришедших было два казака и белогвардеец-еврей, у меня с ним давно как-то был инцидент, повздорили. Тов. Неделько, благодаря заявлениям, как он делал и при прежних попытках к аресту, не был арестован, и посетители ушли, но не прошло и часа, как снова вернулись и забрали и тов. Неделько, и меня. Причем в штабе т. Неделько освободили, а меня направили во временный дом лишения свободы (явно мой арест был сведением счетов). Таких домов и подвалов было много, куда набивали иногда, как сельдей в бочку - дышать было нечем.
На другой день явился к нам один из членов следств. комиссии (быв. судья Победоносцев, член комиссии по выборам в Учредиловку), увидел меня, расспросил, как арестовали, и сейчас же выпустил на свободу. В это время как раз приехал из Омска представитель Временного правительства Лиссабонский, призвал меня как одного из членов быв. земск. управы и предложил собрать сначала уцелевших членов управы, и затем Земское собрание. Предложение это я выполнил только отчасти, созвал еще двух членов бывшей управы, а сам подал заявление, что могу состоять рядовым членом земства, но от обязанностей заместителя председателя и члена управы отказываюсь, так как текущие события отозвались и отзываются очень болезненно на моем здоровье. Скоро меня снова арестовали, уж не помню при каких обстоятельствах. На этот раз я сидел подольше и уже в тюрьме.
Арестовали меня днем, а ночью всем нам, заключенным, пришлось пережить много тяжелых часов; в нашей камере сидело человек 20 политических. К вечеру, наговорившись вдоволь о городских и тюремных новостях, стали располагаться на ночлег. Нар хватало человек на 12, остальные, в том числе и я как вновь прибывший, легли прямо на полу, по соседству с парашей. Многие еще не спали… Вдруг слышим, раздается какой-то шум на тюремном дворе, публика - к окнам, оказывается, пришел военный конвой за смертниками. Кто именно намечен в число смертников, точных сведений у арестованных не имелось. Конечно, надо было предположить, что эта печальная участь постигнет главным образом членов партии большевиков и вообще самых активных борцов за революцию. Но вообще, за кем именно пришли, было неизвестно. Быстро, по-видимому, прошла формальная сторона, и началась перекличка-вызов по фамилиям осужденных на тюремный двор. Это тоже был жуткий момент, т. к. при том сумбуре, при котором совершались аресты и расправы в стане «белых», никто не был уверен, что его фамилию не выкрикнут со двора. Для чего нужно было именно таким образом вызывать наших товарищей осужденных, а не просто распорядиться вывести намеченных жертв, наверное, чтобы все арестованные перечувствовали-пережили этот момент.
Перекличка шла медленно. Тех из вызываемых, кто не в кандалах сидел - заковывали. Каждый удар по заклепкам цепей ударял в голову, по нервам… Пока собрали всех, 22 человека, было часа 2 ночи. Из нашей ни один не попал в это роковое число, но каждый мог попасть… Наконец, эта часть жестокой церемонии закончилась, приговоренные, все закованные и построенные в ряды, хотя нам часть их была только видна, так как они стояли в стороне от поля зрения из окон нашей камеры, еще раз проверены по списку, были выведены в ворота и направлены в какой-то домишко с версту или более от тюрьмы, на краю города, где и совершался над ними суд, а вернее объявлялся им приговор. Этот домишко даже виден был из окон тюрьмы.
Ночь мы не спали, перед утром слышны были выстрелы. Это совершалось последнее зверство над нашими товарищами… Ведь через некоторое время вернулся один из тюремщиков, принес обратно «свободные» кандалы… Настроение тюрьмы было подавленное. И в этот день, меньше чем когда-либо, было по тюрьме сведений - так называемых «радио с параши №» (номер камеры, из которой поступали известия)… Жизнь тюремная летом более сносна, хотя режим был довольно строг, и нередко провинившихся отправляли в отдельный каземат и лишали горячих, вернее теплых, супа или каши. Работали на тюремных огородах, на уборке тюремного посева, покосов, устраивали там по секрету от тюремного начальства свидания с родными, но это редко удавалось. А обычный прием для свиданий давался раз в 1-2 недели… К стенам тюрьмы, конечно, близко публику не допускали, а тех, кто вздумает переговорить, крыли матом, несмотря на пол и возраст, и припугивали винтовкой. Ценны были еще прогулки на дворе - это давало возможность видеться и разговаривать с заключенными других камер. Чтение газет, игра в шашки, шахматы, сделанные из хлеба, тоже иногда разрешались, но в общем, страдая за жизнь семьи необеспеченной, живущей сплошь и рядом голодая, ухудшали душевное состояние заключенных.
После целого ряда допросов я был снова освобожден; как раз в это время проходило уездное земское собрание, созванное по почину Лиссабонского, в то время куда-то бесследно исчезнувшего. Я участия никакого уже не принимал, не до того мне было с этими постоянными арестами. В то время средств у меня никаких не было, а семью надо было кормить, продавал свою домашнюю утварь и вообще работать как-то не хотелось. Носились слухи, особенно в тюрьме, что царство «белых» недолговечно. Словом, жили, как на вулкане.
За период с начала июня по октябрь меня арестовывали 4-5 раз. Последний раз было так: я со своими ребятами-малышами зашел в редакцию, захватив газетку, возвращался домой, неожиданно был остановлен двумя офицерами и, по установлении моей личности. Был арестован и направлен сначала к коменданту и затем - в тюрьму; насилу удалось уговорить одного из этих офицеров отвести ревущих на всю улицу детишек домой, т. к. самостоятельно они не нашли бы дома, были еще очень малы.
Отделался я последний раз от тюрьмы, кажется, в конце октября 1918 года. Т. к. никаких преступлений за мной не значилось, то следственная комиссия за отсутствием состава преступления освободила меня. Временно я устроился секретарем у уездного комиссара труда, но стремясь с одной стороны в Омск как родной город, а затем, считая лучшим уехать из Петропавловска, т. к. здесь за пятым арестом мог последовать шестой и т. д., я счел за лучшее подыскать себе службу в Омске, куда съездил, взяв отпуск.
В Омске устроился пом. делопроизводителя в быв. главной конторе переселенческих складов, впоследствии Сибсельхоз. Вернулся снова в Петропавловск, взял расчет на службе и уже со всей семьей перебрался домой в Омск в конце ноября 1918 г. Дорогой из багажа половину моих вещей, два самых ценных тюка, украли, но это уже было нипочем. Все же я в Омске и зажил более спокойной жизнью.
Целый год еще прошел - переживали Колчаковщину. Наконец, в ноябре 1919 года идет и уже близко наступление «красных»; начинается, чуть ли не по принуждению, период эвакуации. Наша контора укладывала все это спешно, кое-как. И управляющий и помощник его тоже волей или неволей удирают, погрузились - и осталось нас встречать приход Советов кучка служащих, 18-20 человек. Выбрали себе из числа служащих управляющего т. Гаврилова и продолжаем без перерыва работать. На восток сообщение с нашими переселенческими складами отрезается, зато на запад восстанавливается.
Как известно, 16 ноября 1919 года Омск был занят «красными» войсками. Белые отступили беспорядочно. Помню, с вечера 15-го (в то время я заведовал хозчастью, т. к. начальство мое эвакуировалось) я, как и другие служащие, отправился домой, по обыкновению часиков в 5-6, а утром слышим и видим, конечно, город занимается «красными». По улицам уже появились войска Красной Армии, слышны то там, то сям выстрелы. Надо идти проведать свое учреждение. Спрашиваю довольно редких встречных, свободен ли проход. Говорят, можно, свободно. Около театра вижу верхового из комсостава, кругом него толпа, которой он весело рассказывает, как дико утекали колчаковцы. Дохожу до конторы (где теперь правление ЦРК), у нас все в порядке, и лишь внизу небольшой магазин мануфактурный С…тника немножко ночью пострадал от местных мародеров, да сторожа конторы ночь не спали, слыша шум внизу, побаивались, как бы кто и к ним не навернулся. Собрались еще и другие служащие, и снова продолжалась работа конторы..."
Сначала один уехал, а затем и семью привез. Бывший зав. участком, которого я разыскал в степи у киргиз, начал было сдавать участок, в надежде еще за это время хапнуть казенных денег, т. к. ожидалось получение на пособия 600 рублей, но я предупредил почту, чтобы ему денег не выдавали, а он, узнав, что дело не выгорает, бросил сдачу и удрал. Конечно, когда ближе познакомился с делами, то оказалось, что и взяточничество процветало вовсю, и давали как полагается… В уезде этом я бывал как землемер, и из крестьянских семей попали мне такие, где я делал размежевание, а т.к. работы я всегда проводил так, что крестьяне или киргизы кроме благодарности ничего другого ко мне не чувствовали, то и теперь, по работе, среди них я сразу же приобрел большое доверие, особенно с прекращением практиковавшегося взяточничества и со стороны зав. участком, и со стороны волостных властей. То же и у киргиз, особенно после того, как я провел у них набор на тыловые работы, они сразу увидели во мне человека, который не покривит душой, и платили мне полным доверием. Кстати, не могу обойти молчанием событий того времени, связанных с призывом киргизского населения на тыловые работы. По обыкновению, это распоряжение было проведено безалаберно, не разъясняли киргизам, что это за работы, где они будут проводиться, и киргизы поняли их как призыв на военную службу, от которой они были вообще освобождены. Начались волнения, киргизы положительно запротестовали самым серьезным образом и стали готовиться даже к вооруженному сопротивлению; молодежь собиралась у себя в аулах, а больше в вольной степи, устраивали военные обучения, поделали из длинных палок, служивших для ловли лошадей в табуне, нечто вроде пик, приделав на концах их ножи или обломки кос, и группы киргизской молодежи представляли настоящие повстанческие отряды, которые и хорошо вооруженная полиция в союзе с солдатами местных команд не могли выловить в незнакомой последним степи. Местами, например в Атбасарском уезде, имели огнестрельное оружие и чуть ли даже не пушки, и с царскими командированными отрядами у них происходила настоящая гражданская война. Нечто в этом роде происходило и в Петропавловском уезде, и, в частности, в моем крестьянском участке, когда я получил распоряжение произвести в комиссии при участии врача медицинский осмотр, учесть по спискам киргиз соответствующего возраста и направить их в г. Петропавловск для дальнейшего направления в тыловые полосы. Задача, при моих отношениях с населением, была для меня трудная. Киргизы, да и русское население, были довольно не обеспечены. Обязательная для крестьян доставка к ж/д станциям (подводная повинность) для отправки на фронт - была непосильна. Сразу от одного села давать по 300, 500 и даже 1000 подвод было невозможно, а требования заявлялись в категорической форме. Вот я и возбудил ходатайство, чтобы киргиз моего участка освободили от явки на тыловые работы с тем, чтобы они приняли на себя обязательство поставки хлеба к ж/д станциям. В бытность мою в Омске мне было обещано удовлетворить это ходатайство, и я спокойно вернулся в участок и, согласно поручения созвать киргиз в селе Анновском для засвидетельствования и отправки на тыловые работы - отправился в этот пункт. Это было 7-8 ноября 1916 года. В Анновке назначен был сбор нескольких киргизских волостей по 3 крестьянским участкам, туда же съехались зав. участками, доктор, волостные власти, а на случай каких-либо осложнений была послана воинская часть. Предварительно поездке в Анновку я по всем сильным старшинствам разослал извещение, чтобы киргизы призываемых возрастов явились на смотр 7-8 ноября, но не готовясь к отправке в тыл, т.к. я ожидаю распоряжения, что они будут освобождены для помощи крестьянам в подвозке хлеба. В Анновку киргизы моего участка явились довольно аккуратно, расположившись в ближайших аулах… в назначенный день, хотя все еще с недоверием - как бы силой их не отправили в город (они, конечно, знали, что в Анновку прибыла воинская часть). Но потом, когда видели, что их не задерживают, успокоились и освидетельствование закончилось вполне успешно; но вот неожиданно получаю пакет, что мое ходатайство только в отношении незначительной части разрешено, а большинство киргиз я должен отправить на тыловые работы. Что делать? Мои сослуживцы советовали использовать военную силу. Но я не хотел выйти в глазах киргиз обманщиком и провокатором. И поэтому собрал на совет их аксакалов (старших в роде; «аксакал» в переводе значит «белая борода»), т.е. рассказал им откровенно, в каком положении дело и предложил, так как они приехали сюда неподготовленными к призыву, разъехаться по домам, а к 21 ноября собраться всем тем, кто после освидетельствования оказался годным, в селе Дмитриевском, со своими аульными старшинами, и направиться в город, объяснив, что, как они доверились мне и собрались в Анновку, так и я их теперь не отсылаю в город, а, доверяясь их слову, отпускаю по домам, в надежде, что они не подведут меня под неприятность и сами, без каких-либо понуждений, явятся, и тут же разъяснил, что работы их в тылу будут далеко от фронта военных действий и будут состоять главным образом в перевозке фуража и др. припасов. В результате все киргизы чуть ли не на 100%, правда, с опозданием дня на два из-за бурана, самостоятельно прибыли на место сбора, и при переезде в г. Петропавловск, кажется, только двое уехали домой. Этот случай показывает, как могут быть настроены хорошие отношения на возможном доверии. Такие отношения с крестьянами и киргизами оставались, само собой, и во время революции.
С получением сведений, что царское правительство сброшено, и соответствующее распоряжение по всей области, почти все правительственные служащие или поудирали в город, или их снимали с работ крестьяне или киргизы, арестовывали и отправляли в город на распоряжение соорганизовавшихся временных уездных исполкомов. Я же немедленно созвал сход в том селе, где жил в этот момент (село Ильинское Петроп. уезда), объявил о совершившихся событиях; постановили тут же протокол, выражая ту душевную радость, каковая сообщалась каждому - пережившему тот момент великого переворота, первых признаков грядущей свободы, одновременно тут же делали сборы, кто чем может, на помощь семьям павших на полях сражений на фронте, погибших борцов за дело революции. Созывая такие сходы и фиксируя их протоколами, я объездил весь свой участок, все села и деревни, и несмотря, что нередко приходилось наблюдать появление на сходах подвыпивших, тем более, что самогону было море, однако никаких случаев каких-либо недоразумений, некорректных отношений подвыпивших и т.п. не было за весь мой объезд. Крестьяне сами пьяненьких пытались уговорить и увести спать. А какие сходы-то были - полностью как один человек являлось все село. Да и, понятно, всем натерло это ярмо царизма. Петропавловский уездн. комитет о моих сообщениях с мест писал в местной газете, и на страницах и мне, и общественникам благодарность (газ. «Приишимье» №66 от 24.3.1917), а также посыпались и письма на мое имя - таким образом, с конца февраля и до середины мая 1917 года я пробыл в Ильинке и вообще в участке и, кажется, был единственным на всю область из заведующих кр-ми участками на месте, остальные или заблаговременно сами выехали, или были доставлены в город под арестом. К маю стало ясно, что функции заведующих крестьянскими участками перешли к волостным и уездным исполкомам; я счел необходимым поехать в Омск, где сообщил, что предполагаю переехать совсем из участка в город, где могу быть полезным в работах исполн. комитета. Получил от областного комиссара Лепко разрешение и к концу мая 17-го года перебрался всей семьей в г. Петропавловск из села Ильинского. 29 мая был первый большой крестьянский уездный съезд, на котором, после обсуждения целого ряда вопросов был избран новый состав Петропавловского уездн. исполн. комитета, председатель уисполкома и заместитель его (первые временные уездные исп. комитеты были избраны почти без участия представителей с мест). В качестве заместителя председателя я был избран совершенно для меня неожиданно и, собственно, фактически на работу председателя, особенно дней десять спустя, когда избранный председателем быв. судья, сын крестьянина Смирнов совсем выбыл из состава комитета, лично, по своему почину и без указания причин к тому. Работа была новая, нелегкая, но с помощью остальных товарищей, членов комитета налаживалась. В то время в городе работали организованно: городской исполн. комитет, совет крестьянских депутатов и совет рабочих и солдатских депутатов. Вскоре вышел приказ о введении уездного земельства. Председатель Сов. кр. депутатов (он же председатель партии эсеров, некто Я. И. Мурашко, по образованию, кажется, агроном), относясь ко мне недоверчиво как к быв. чиновнику областного правления был против моего участия членом комиссии по организации земства, и меня лишь кооптировали как сведущее лицо, но не прошло и двух недель, как председатель этой комиссии, тов. Богомолов Серг. Иван. (бывший эсер, а теперь член партии РКП(б)) заявил, что он почти не участвует в работе комиссии, а всю работу несу я, поэтому предлагает передать мне и председательское место, что и было сделано. А в дальнейшем тот же Мурашко предложил мне вступить в партию С.-Р.; это было в июне-августе 17-го года. Но недолго я в этой партии пробыл. Как-то в конце декабря или в январе обсуждался вопрос о приезде В. И. Ленина в Сибирь, много партийцев-эсеров не только были против приезда Владимира Ильича, а даже решили свой протест вынести на улицу, выйдя с соответствующими плакатами. Кто не вышел, как и я, те остались в подозрении, а затем было решено существующую партии С.-Р. Распустить и создать таковую вновь. Мне, конечно, некстати было записываться вновь в эсеры, т. к. я не был их единомышленником. И отношение их к В. И. Ленину, которого я не мог не уважать, да и по другим вопросам, кроме земельного (постановление 2-го съезда кр-х депутатов Петр. уезда), по которому предполагалось всю землю передать трудящимся на ней без какого-либо выкупа. Таким образом, механически я выбыл из партии С.-Р. и более ни уже в какую не вступал и считал себя с тех пор беспартийным.
Но вернусь несколько назад. Организация земства шла быстрым темпом, и к осени вся работа была выполнена. На местах работали приглашенные мною, а также намеченные комиссией из числа крестьян инструктора по проведению и технике выборов на местах. В то же время проводились и работы по организации выборов в учредительное собрание, и в эту комиссию я попал вначале в качестве члена, а впоследствии, когда выяснилось, что в комиссию входят только мировые судьи, я остался работать как сведущее лицо и исполнитель всей черновой работы. И даже одни и те же, подысканные мною инструктора работали и по земству, и по выборам в Учредиловку.
20.9.17 г. на 2-м съезде крестьянских депутатов были составлены предварительные списки кандидатов в уездн. земские гласные и кандидатов в члены Учредит. собрания от Петропавловского уезда. 18-22 декабря состоялась 1-ое Чрезвычайное Петропавловское уездное земское собрание; утверждены 7 челов. гласных 1-ой земской управы. Гласным я прошел по выборам от крестьян 6-го крестьянского участка, а на земском собрании был проведен гласным и товарищем председателя управы. В это время назревал уже вопрос о переходе власти Советам; так на этом же 1-ом уездном зем. собрании в отд. … первым. О текущем моменте присутствовавшими председателями Совета рабочих и солдатских депутатов была предложена резолюция «Вся полнота власти - за Советами народных комиссаров, а на местах - за Советами рабоч., солдат. и крестьянских депутатов, но в этот период крестьяне находились еще под влиянием партии эсеров, и потому прошла по текущему моменту их резолюция «Вся власть Учредительному собранию и местным органам самоуправления. Советы содатск., рабочих и крестьянских депутатов должны стоять на страже завоеваний революции путем организации всей трудовой демократии». Но уже на 3-ем крестьянском съезде, созывавшемся самостоятельно двумя организациями: и Советом крестьянских депутатов, и Советом раб. и солд. депутатов, в конце объединенными последним с 25 по 29 января 1918 года - власть … перешла к Советам; закончило свое существование и земство. Вновь избранными крестьянскими депутатами временно до 4-го съезда, намеченного на 15.3, десять человек, в их числе и я, вошли в состав Исполнительного комитета рабочих и солдатских депутатов на равных правах с членами; был издан уездный Совет народного хозяйства при Совете крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, куда перешли дела земельных, продовольственных комитетов и других организаций, образованных за время революции, а также и земства; мне было поручено работать по земельному отделу.
На 4-м Съезде крестьянских, рабочих, казачьих и киргизских депутатов, состоявшемся с 15 по 22 марта 18-го года был вновь переизбран весь Исполнительный комитет как исполнительный орган уездного Совета крестьянских, рабочих, казачьих и инородческих депутатов в количестве 36 членов и 6 кандидатов к ним. За мной и после 4-го Съезда была оставлена работа по земельному отделу. Я увлекался этой работой, свободного времени было мало: приходилось бывать в соседних имениях, налаживать работу управлениях районных земельных комитетов, охранять культурные имения от расхищения, давая советы и указания членам районных и земельных комитетов. Таким образом дело шло до весны 1918 года.
В ночь, часу во втором, с 30 на 31 мая … произведен чехословацкими эшелонами, офицерством и казаками переворот в Петропавловске. На улицах и около помещения Совдепа (быв. коммерческий клуб - угол Вознесенской и Думской) по-видимому было незначительное сражение, а главная борьба происходила у консервного завода. Некоторые из партийцев и советских деятелей были арестованы на квартирах сейчас же и в первые 2-3 дня. Немногим удалось скрыться. Так, например, секретарю Совдепа товарщу Шашкину, Клокову, двум Пушкаревым. Председатель Совдепа тов. Хоха был на Съезде Советов в Иркутске. Большинство крестьянских делегатов, избранных на 3-м и 4-м съездах, также были заключены в тюрьму. Немало в тюрьме было и простых служащих различных учреждений, существовавших при Советской власти. Большинство из них арестовывалось по поступавшим от обывателей заявлениям о неблагонадежности. Нередко такие заявления делались из-за личных счетов. В день переворота я с казачьим ветеринарным врачом Державиным, уговорившись еще с вечера, накануне выехали часу во втором на быв. частновладельческий участок бр. Кондратовых, конечно, не подозревая о грядущих событиях. Со мной поехали трое моих старших ребятишек 5-8 лет. Цель наша была осмотреть и полечить кулатурный скот в имении, почти поголовно больной чесоткой (паршами), были 2-3 случая сапа, а у телят и свиней какая-то повалка, о чем я знал, бывши дня за три перед тем и обещав заведовавшему в имении коллективу привезти ветеринара и лекарств. Приехав в Кондратовку (25 верст от города) перед вечером мы осмотрели скот и по совету врача решили принять кое-какие меры, о чем составили даже протокол, совместно с членами Кондратьевского коллектива.
Утром 31-го мая вскрыли одну из павших свиней и поехали на соседнюю заимку, Беловскую молочную … в 7 верстах по направлению к городу; там нам сообщил ночной сторож, что ночью со стороны города слышался шум, похожий на орудийную стрельбу; мы решили вернуться в Кондратовку, предполагая, что в Петропавловске совершается что-то серьезное, а в Кондратовку к вечеру должен возвратиться секретарь земельного райкома Мандрогин, увезший с утра семью в город, и он сообщит нам о событиях в городе. В беловской школе скот оказался здоровым, и мы, пообедав и купив ящик сливочного масла, вернулись часам к 7 в Кондратовку. Мандрогин действительно приехал и сообщил нам о перевороте. Решили выехать в город завтра утром, так как если ехать сейчас же, то попадем в город ночью, заберут нас патрули, ребята мои напугаются… Вечером собрались все рабочие и коллектив побеседовать. Как я, так и Державин посоветовали рабочим спокойно продолжать свое дело, так как их, не проявлявших себя как-либо в политической жизни и непартийных, не затронет совершившийся политический переворот. Пусть работают под руководством агронома и коллектива, а там дальше самим видно будет, как поступить.
В 5 часов утра 1.06 выехали из имения, а в седьмом были уже у себя дома. Дома жена передала, что накануне за мной уже приходили для ареста, и я сейчас пошел к служащему нашего уездного зем. отдела Шарову, у которого, по словам жены, имелся ордер о моем аресте, а затем вместе с ним к 8 ч. утра явился в военный штаб (б. Реальное училище) к полковнику Волкову, несмотря на устное ходатайство служащих и зем. отдела меня не отпустили, а при двух конвоирах часов около 11 дня отправили в станичн. правление, сдали атаману, а тот хотел было отправить куда-то в место заключения. Но тут как раз с шумом и угрозами вваливается целая толпа татар, сопровождавшая и избивавшая своего врага, большевистского комиссара Карима Сутюшева (впоследствии убитого). Таким образом я задержался в каталажке ст. Пров… часа на полтора, а затем служащие выхлопотали мне освобождение, и я к трем часам снова был дома. В тот же день утром, после моего ухода из дома, вновь приезжали несколько человек военных для ареста, уверения жены и соседей, что меня нет дома, и что я пошел явиться в штаб, их не убедили, и они с угрозами и выкриками обыскивали и сарай, и дровяник, и сеновал… Что пережили ребятишки, можно себе представить.
Через день, 3.06, я зашел к сослуживцу своему по Совнархозу, товарищу Неделько, занимавшему номер в гостинице «Россия». Его уж 4 раза приходили арестовывать, но заступничество знакомых учителей, а главное, что он хотя и член исполкома, но состоит в Омской организации партии с.-р., спасало его. Зашел еще знакомый, и мы сели играть в преферанс. Раздаются шаги многих ног по коридору, приближаются к нашему номеру, оказывается, снова с арестом товарища Неделько. В числе пришедших было два казака и белогвардеец-еврей, у меня с ним давно как-то был инцидент, повздорили. Тов. Неделько, благодаря заявлениям, как он делал и при прежних попытках к аресту, не был арестован, и посетители ушли, но не прошло и часа, как снова вернулись и забрали и тов. Неделько, и меня. Причем в штабе т. Неделько освободили, а меня направили во временный дом лишения свободы (явно мой арест был сведением счетов). Таких домов и подвалов было много, куда набивали иногда, как сельдей в бочку - дышать было нечем.
На другой день явился к нам один из членов следств. комиссии (быв. судья Победоносцев, член комиссии по выборам в Учредиловку), увидел меня, расспросил, как арестовали, и сейчас же выпустил на свободу. В это время как раз приехал из Омска представитель Временного правительства Лиссабонский, призвал меня как одного из членов быв. земск. управы и предложил собрать сначала уцелевших членов управы, и затем Земское собрание. Предложение это я выполнил только отчасти, созвал еще двух членов бывшей управы, а сам подал заявление, что могу состоять рядовым членом земства, но от обязанностей заместителя председателя и члена управы отказываюсь, так как текущие события отозвались и отзываются очень болезненно на моем здоровье. Скоро меня снова арестовали, уж не помню при каких обстоятельствах. На этот раз я сидел подольше и уже в тюрьме.
Арестовали меня днем, а ночью всем нам, заключенным, пришлось пережить много тяжелых часов; в нашей камере сидело человек 20 политических. К вечеру, наговорившись вдоволь о городских и тюремных новостях, стали располагаться на ночлег. Нар хватало человек на 12, остальные, в том числе и я как вновь прибывший, легли прямо на полу, по соседству с парашей. Многие еще не спали… Вдруг слышим, раздается какой-то шум на тюремном дворе, публика - к окнам, оказывается, пришел военный конвой за смертниками. Кто именно намечен в число смертников, точных сведений у арестованных не имелось. Конечно, надо было предположить, что эта печальная участь постигнет главным образом членов партии большевиков и вообще самых активных борцов за революцию. Но вообще, за кем именно пришли, было неизвестно. Быстро, по-видимому, прошла формальная сторона, и началась перекличка-вызов по фамилиям осужденных на тюремный двор. Это тоже был жуткий момент, т. к. при том сумбуре, при котором совершались аресты и расправы в стане «белых», никто не был уверен, что его фамилию не выкрикнут со двора. Для чего нужно было именно таким образом вызывать наших товарищей осужденных, а не просто распорядиться вывести намеченных жертв, наверное, чтобы все арестованные перечувствовали-пережили этот момент.
Перекличка шла медленно. Тех из вызываемых, кто не в кандалах сидел - заковывали. Каждый удар по заклепкам цепей ударял в голову, по нервам… Пока собрали всех, 22 человека, было часа 2 ночи. Из нашей ни один не попал в это роковое число, но каждый мог попасть… Наконец, эта часть жестокой церемонии закончилась, приговоренные, все закованные и построенные в ряды, хотя нам часть их была только видна, так как они стояли в стороне от поля зрения из окон нашей камеры, еще раз проверены по списку, были выведены в ворота и направлены в какой-то домишко с версту или более от тюрьмы, на краю города, где и совершался над ними суд, а вернее объявлялся им приговор. Этот домишко даже виден был из окон тюрьмы.
Ночь мы не спали, перед утром слышны были выстрелы. Это совершалось последнее зверство над нашими товарищами… Ведь через некоторое время вернулся один из тюремщиков, принес обратно «свободные» кандалы… Настроение тюрьмы было подавленное. И в этот день, меньше чем когда-либо, было по тюрьме сведений - так называемых «радио с параши №» (номер камеры, из которой поступали известия)… Жизнь тюремная летом более сносна, хотя режим был довольно строг, и нередко провинившихся отправляли в отдельный каземат и лишали горячих, вернее теплых, супа или каши. Работали на тюремных огородах, на уборке тюремного посева, покосов, устраивали там по секрету от тюремного начальства свидания с родными, но это редко удавалось. А обычный прием для свиданий давался раз в 1-2 недели… К стенам тюрьмы, конечно, близко публику не допускали, а тех, кто вздумает переговорить, крыли матом, несмотря на пол и возраст, и припугивали винтовкой. Ценны были еще прогулки на дворе - это давало возможность видеться и разговаривать с заключенными других камер. Чтение газет, игра в шашки, шахматы, сделанные из хлеба, тоже иногда разрешались, но в общем, страдая за жизнь семьи необеспеченной, живущей сплошь и рядом голодая, ухудшали душевное состояние заключенных.
После целого ряда допросов я был снова освобожден; как раз в это время проходило уездное земское собрание, созванное по почину Лиссабонского, в то время куда-то бесследно исчезнувшего. Я участия никакого уже не принимал, не до того мне было с этими постоянными арестами. В то время средств у меня никаких не было, а семью надо было кормить, продавал свою домашнюю утварь и вообще работать как-то не хотелось. Носились слухи, особенно в тюрьме, что царство «белых» недолговечно. Словом, жили, как на вулкане.
За период с начала июня по октябрь меня арестовывали 4-5 раз. Последний раз было так: я со своими ребятами-малышами зашел в редакцию, захватив газетку, возвращался домой, неожиданно был остановлен двумя офицерами и, по установлении моей личности. Был арестован и направлен сначала к коменданту и затем - в тюрьму; насилу удалось уговорить одного из этих офицеров отвести ревущих на всю улицу детишек домой, т. к. самостоятельно они не нашли бы дома, были еще очень малы.
Отделался я последний раз от тюрьмы, кажется, в конце октября 1918 года. Т. к. никаких преступлений за мной не значилось, то следственная комиссия за отсутствием состава преступления освободила меня. Временно я устроился секретарем у уездного комиссара труда, но стремясь с одной стороны в Омск как родной город, а затем, считая лучшим уехать из Петропавловска, т. к. здесь за пятым арестом мог последовать шестой и т. д., я счел за лучшее подыскать себе службу в Омске, куда съездил, взяв отпуск.
В Омске устроился пом. делопроизводителя в быв. главной конторе переселенческих складов, впоследствии Сибсельхоз. Вернулся снова в Петропавловск, взял расчет на службе и уже со всей семьей перебрался домой в Омск в конце ноября 1918 г. Дорогой из багажа половину моих вещей, два самых ценных тюка, украли, но это уже было нипочем. Все же я в Омске и зажил более спокойной жизнью.
Целый год еще прошел - переживали Колчаковщину. Наконец, в ноябре 1919 года идет и уже близко наступление «красных»; начинается, чуть ли не по принуждению, период эвакуации. Наша контора укладывала все это спешно, кое-как. И управляющий и помощник его тоже волей или неволей удирают, погрузились - и осталось нас встречать приход Советов кучка служащих, 18-20 человек. Выбрали себе из числа служащих управляющего т. Гаврилова и продолжаем без перерыва работать. На восток сообщение с нашими переселенческими складами отрезается, зато на запад восстанавливается.
Как известно, 16 ноября 1919 года Омск был занят «красными» войсками. Белые отступили беспорядочно. Помню, с вечера 15-го (в то время я заведовал хозчастью, т. к. начальство мое эвакуировалось) я, как и другие служащие, отправился домой, по обыкновению часиков в 5-6, а утром слышим и видим, конечно, город занимается «красными». По улицам уже появились войска Красной Армии, слышны то там, то сям выстрелы. Надо идти проведать свое учреждение. Спрашиваю довольно редких встречных, свободен ли проход. Говорят, можно, свободно. Около театра вижу верхового из комсостава, кругом него толпа, которой он весело рассказывает, как дико утекали колчаковцы. Дохожу до конторы (где теперь правление ЦРК), у нас все в порядке, и лишь внизу небольшой магазин мануфактурный С…тника немножко ночью пострадал от местных мародеров, да сторожа конторы ночь не спали, слыша шум внизу, побаивались, как бы кто и к ним не навернулся. Собрались еще и другие служащие, и снова продолжалась работа конторы..."