(no subject)
(c) Настя Гуз (talker-echo)
"Сёрбать" - прихлёбывать, "кунять" - задрёмывать, засыпать, "швендать" - то же, что и тыняться, только интенсивнее, "тончить" - выдумывать что-нибудь поизящнее, "мунык" - камень, "лэя" - сибаритствующий и ленивый маменькин сынок, "хуна" - шлюха, "хавец" - знаток, специалист, "тёпанша" - тётя, "дяпан" - дядя, "бубочки" - все, что угодно, от украшений до элементов прически, "мансы" - штуки, интриги, истории, "гюйс" - синий воротник у матросов, надеваемый на тельняшку.
Магазин для беременных называется "В интересном положении", сеть магазинов паркетной доски - "Здравствуй, дерево!", ювелирный салон - "Обручалка", салон женской обуви - "Сороконожка", а друг наш Рабинович открывает ресторан под названием "Мама казала".
Из уличных надписей мне больше всего нравится "Носи женское" и счастливое "Бейте детей!" где-то на Ришельевской.
***
Косметолог Оксана носит короткий белый халатик и каблуки, руки ее наощупь как прохладный шелк, и ими она делает так больно с такой ледяной невозмутимостью, что ты можешь рыдать как клоун Клепа, дальше, чем видишь, у нее на кушетке, задыхаться и деревенеть, но пощады не дождешься. "Вернётесь домой - поплачьте как следует, а потом поспите: это лучше всего".
- Оксана, а что больше всего старит?
- Мысль.
***
Я месяц здесь, а мама две недели; жизнь начинает закольцовываться по спирали, как в любых местах, которые включают тебя в собственный ритм: раз в четыре дня мы ходим на концерты у моря (четырнадцатого в 'Пляжнике' был безумный концерт Jukebox Trio, и Нина вытащила меня танцевать под самую сцену - босую, счастливую, под четырьмя самбуками, и, кажется, мы дали стране угля, по крайней мере очевидцы мне это припоминают до сих пор; потом был Леша Кортнев, потом Montefiori Cocktail, истерически смешные итальянцы Кика и Кека), по субботам и воскресеньям мы ездим в 'Портофино' завтракать яичницей с беконом и творогом с черникой прямо в шезлонгах, под смешными мохнатыми пляжными зонтиками, раз в неделю у нас случается бессмысленный медленный день, который мы проводим на балконе с какао, и мама читает Солоухина, а я катаю, например, маленький стальной шарик сквозь сенсоры, лазеры и чекпойнты в Labirynth 3D в айпаде; мы живем на Базарной, в доме с литой чугунной лестницей позапрошлого века, в которой прекрасны даже трещины; в клубе Шуzz под закрытие, чтобы мягко намекнуть гостям, что им пора, ставят колыбельные из старых советских фильмов (когда играет подряд "Дорогие мои москвичи", "Давайте негромко, давайте вполголоса" и "Спокойной ночи, малыши", ты по составу становишься единой чистой, беспримесной ностальгией), в клубе "Дикий Z" есть коктейль "Старший брат", состоящий из черного рома, водки, куантро и апельсинового сока, и я так страшно скучаю по Косте Щ, что вышибаю два подряд единым духом, и Костя с Ниной катают меня душной влажной ночью по Одессе, и из окон у нас солист группы "Ленинград" на пределе сил орет:
Ты знаешь, Леля, фотокарточку твою
Я на груди, как партбилет, храню
Заканчивается сезон легких летних дружб, случайных совпадений (когда встречаешь на пляже Пашу Волю с Гариком Мартиросяном и пытаешься их воровато сфотографировать из-под руки, в ресторане на Французском Нонну Гришаеву с компанией, Лешу Бараца на концерте, а вообще-то однокурсниц и одноклассниц, которых не видел по пять-десять лет, с периодичностью раз в три дня) и ни к чему не обязывающих мальчиков с выступающими бедренными косточками, которых так сладко сталкивать с волнореза, едва поцеловав - вы поднимаете облака брызг, вы бесите чопорных филистеров, пришедших на пляж с многочисленным потомством, вы всю ночь шатались по городу, поэтому засыпаете друг на друге в такси и на летних верандах в ожидании лимонада; в 'Ибице' расписные загорелые телочки в узких золотых трусах и майках с вырезами, самоубийственные каблуки, ногти и манера смеяться, отводя бокал и запрокидывая голову; у арбузных развалов вдоль улиц и на вокзале с дорожными сумками под головами спят усталые люди, выпростав доверчивые босые пятки, в 'Фанкони' пьяненькие лощеные экспаты тискают жеманных местных девочек, ни слова не понимающих по-английски, всадницы-попрошайки проезжают прямо у них над головами и вымогают на корм лошадкам, и все исполнено такого почти мучительного томления, зова и зноя, что у тебя совсем не получается спать; несколько дней назад пришла прохлада и всех будто пристыдила, отрезвив; в ресторанах полные мужчины сменили позу, во дворах вымели пыль и сухие листья, а мы поехали на Седьмой километр и нашли мне там кофту с длинными рукавами - чтобы там, где кончается ткань, начинались сразу кольца и зажженная сигарета, как я люблю.
Скоро домой, и это на удивление спокойная мысль: мы еще покатаемся по предместьям, еще раз съездим в 'Дачу' на чебуреки, бычки и икру из синих, еще раз обнаружим себя в пять утра в гостях где-нибудь на Гагаринском плато в попытке в пятый раз вызвать такси, да так и засыпающей на диванчике с телефоном в руке, и это будет абсолютно идеальное лето, самый чистый образец жанра; я пишу это, допивая компот с клубникой и яблоками с видом на Дерибасовскую, на которой закат выкрасил дома в лимонный и рыжий цвета; на исходе первой трети жизни, исполненная понятной предосенней грусти, а так в основном покоя и благодарности.