Нева, Нева, Нева, Неважно
Питер, говорю я девушке Тане в салоне, это папа, а Москва - мама; они в разводе, и живешь ты, понятно, с мамой, властной, громогласной, поджарой теткой под сорок, карьеристкой, изрядной стервой; а к папе приезжаешь на выходные раз в год, и он тебя кормит пышками с чаем, огорошивает простой автомагистральной поэзией типа "Проезд по набережным Обводного канала под Американскими мостами - закрыт" и вообще какой-то уютнейший, скромнейший дядька, и тебе при встрече делается немедленно стыдно, что ты так редко его навещаешь.
Тут в метро жетоны. Жетоны! Когда я в последний раз в Москве входила в метро по жетону? Лет десять назад? "Вера, смотри - доезжаешь до Гостиного двора, переходишь на Невский проспект, первый вагон в сторону Черной речки. Запомнила?" - "Ааааа".
Черная речка, Лебяжья Канавка, Каменный Остров. Хоть где-то все вещи называются своими именами.
Таня смеется.
- Это у Вас свои такие ресницы?
- Свои.
- Пышные какие. У всех москвичей такие?
- Это все экология. )
От души читалось вчера, прямо без единого внутреннего спазма. Люди замечательно слушали. Это счастье какое-то, на самом деле - я занимаюсь самым святым и абсолютным безумием на свете, приезжаю в некоторые города, чтобы поговорить стихами, а люди собираются меня послушать. Есть ли занятия бессмысленнее и слаще на свете?
Сидели потом с Массой в армянском ресторанчике на Фонтанке, терли за жизнь. Очень много что рассказали мне вчера интересного.
А сегодня мой друг С. поднял меня без пяти шесть утра, и я поехала смотреть, как он звонит в колокола и поет на клиросе. Это, я вам скажу, очень сильное зрелище - семь, значит, утра, город, огни, река, ветер, и звон, звон, звон.
"Вот это, Вера, моя колокольня - в прямом смысле".
Я живу в той же гостинице, где мы гудели два года назад с Эльвирой Павловной, на Рождество. Там, Эльвира Павловна, такие же точно кресла в маленьком лобби, икеевские, качающиеся, с которых мы не сходили с вечера до утра, разговаривали; и та же самая тетка, Эльвира Павловна, ощеривается с вывески бульдожьим своим лицом и подписано под ней "Лечение заикания".
Самые прекрасные города - те, где все узнаешь, через сколько бы ни приехал. Как координаты широты и долготы, эти гостинички, ресторанчики, вывески - есть они, все, значит, я на месте.
Реклама даже поумнее, чем дома, с такой, чисто питерской ухмылочкой. Может, потому, что нет такого количества громадных бессмысленных гипермаркетов. Вообще, Питер прекрасен тем, что не держит тебя за идиота, общается как с равным, уважительно. Москва все-таки считает тебя за кусок дебила и во всякую рекламу мордой макает как котенка - в его лоток, мол, вот, придурок, куда тебе надо. В Питере даже про пиво, которое варится дольше обычного, пишут философское
"Настоящее
требует
времени".
Ночью поезд, а пока еще целый день молчать, смотреть и набираться сеансу.
Тут в метро жетоны. Жетоны! Когда я в последний раз в Москве входила в метро по жетону? Лет десять назад? "Вера, смотри - доезжаешь до Гостиного двора, переходишь на Невский проспект, первый вагон в сторону Черной речки. Запомнила?" - "Ааааа".
Черная речка, Лебяжья Канавка, Каменный Остров. Хоть где-то все вещи называются своими именами.
Таня смеется.
- Это у Вас свои такие ресницы?
- Свои.
- Пышные какие. У всех москвичей такие?
- Это все экология. )
От души читалось вчера, прямо без единого внутреннего спазма. Люди замечательно слушали. Это счастье какое-то, на самом деле - я занимаюсь самым святым и абсолютным безумием на свете, приезжаю в некоторые города, чтобы поговорить стихами, а люди собираются меня послушать. Есть ли занятия бессмысленнее и слаще на свете?
Сидели потом с Массой в армянском ресторанчике на Фонтанке, терли за жизнь. Очень много что рассказали мне вчера интересного.
А сегодня мой друг С. поднял меня без пяти шесть утра, и я поехала смотреть, как он звонит в колокола и поет на клиросе. Это, я вам скажу, очень сильное зрелище - семь, значит, утра, город, огни, река, ветер, и звон, звон, звон.
"Вот это, Вера, моя колокольня - в прямом смысле".
Я живу в той же гостинице, где мы гудели два года назад с Эльвирой Павловной, на Рождество. Там, Эльвира Павловна, такие же точно кресла в маленьком лобби, икеевские, качающиеся, с которых мы не сходили с вечера до утра, разговаривали; и та же самая тетка, Эльвира Павловна, ощеривается с вывески бульдожьим своим лицом и подписано под ней "Лечение заикания".
Самые прекрасные города - те, где все узнаешь, через сколько бы ни приехал. Как координаты широты и долготы, эти гостинички, ресторанчики, вывески - есть они, все, значит, я на месте.
Реклама даже поумнее, чем дома, с такой, чисто питерской ухмылочкой. Может, потому, что нет такого количества громадных бессмысленных гипермаркетов. Вообще, Питер прекрасен тем, что не держит тебя за идиота, общается как с равным, уважительно. Москва все-таки считает тебя за кусок дебила и во всякую рекламу мордой макает как котенка - в его лоток, мол, вот, придурок, куда тебе надо. В Питере даже про пиво, которое варится дольше обычного, пишут философское
"Настоящее
требует
времени".
Ночью поезд, а пока еще целый день молчать, смотреть и набираться сеансу.