Треп
Я настоящая девочка-тинейджер: в моем доме нет лучше емкости для двадцати одной алой розы, чем высокая красная банка из-под чипсов "Принглс".
***
Я вчера вышла из дому поздно вечером, в сером пиджачке и тенях с блеском, еду до Семеновской, сладко предвкушая, иду от станции метро до проспекта Буденного, светясь, - а пурга, из фонарей хлещет во все стороны снежинками, как из поломанного душа; покупаю вино, лимон и яблоко для глинтвейна и набираю уже Игоря Плагиатора, чтобы сказать ему:
- Душа моя...
Но аппарат абонента выключен, не без вежливого злорадства сообщает мне девушка после некоторого раздумья (типа "мы не хотели бы Вас расстраивать, но очень хотим посмотреть, как Вы выкрутитесь"), или находится вне зоны действия сети.
Ай, думаю, шалун.
Обхожу его дом, пытаюсь припомнить подъезд, у которого Игорь однажды летом терпеливо ждал, когда я натанцуюсь под яростным, проливным дождем и напоюсь песен (и не смотрел при этом дико, но невозмутимо, как он всегда, с фирменной полуухмылочкой пожимал плечами: Вера, я бы присоединился, но у меня айпод закоротит), вспомнить адрес, который он как-то при мне диктовал доставке пиццы - но все тщетно.
Я захожу с другой стороны и встаю под его балконом.
Вы знаете эту песню Пушного?
Вспомнил, эта песня называлась серенада,
Кто сказал, что в наши дни она не нада:
Если хочешь, чтобы не было проблем с женским полом,
Подойди к любому дому, заори под балконом:
Выходи ко мне, донна Белла!
И не просто тусоваться, а для дела!
Я в любви тебе признаюся умело!
А потом можешь идти обратно спать!
- Игооорь! Игооорь!
Я простужена сейчас, у меня и так-то мир в горячем тумане происходит, и голос такой надтреснутый, и кепка жиганская на глаза.
Мужик курит на соседнем балконе и хмыкает.
- Дяденька! Дяденька, позовите, пожалуйста, Вашего соседа! У него телефон выключен!
- Э, сами зовите.
- Игоорь! Твою мать!
Донна Белла, однако, была неприступна; я обошла дом и обнаружила, что подъезд, который кажется мне похожим, открыт; зашла и стала звонить в похожую дверь. Мне ответил заливистый лай.
Тоже, вероятно, сука.
Походила еще, постояла еще под балконом, - а пурга же; девушка про зону действия сети говорит все нарочитее, все как-то с нажимом, мол, сколько тебе, дупло, раз повторять; наконец я начинаю бессильно реветь, звоню маме и говорю:
- Мама, вот сейчас идешь к компу, нажимаешь большую серебряную кнопку, ждешь, когда загрузится такое окошечко прямоугольное вбоку, выбираешь там из синеньких надписей "Plagiator", тыцкаешь два раза и пишешь крупно "УБЬЮ".
Тут звонит он сам, и я разговариваю с ним как заклинатели ветра у Быкова в романе "ЖД". Хорошее дело - двухминутный энергический монолог, а прямо кажется, что сбрасывается полкило веса.
Дома друг мой превращается в саму заботу, варит глинтвейн, ходит по струнке, бьет крыльями; ааа, захожу я на третий круг, взрослая баба, стоило дожить до моих лет, чтобы орать и плакать у мужика под балконом, да я никогда! да я! да никому со мной такого! вот же ж! и так втереться в доверие!
Игорь кивает сокрушенно, мину скраивает скорбную, виноват, виноват кругом.
- А вот так пройдет тридцать лет, - и тень торжества, - и я буду так небрежно в разговоре кидать: в те годы сама Полозкова орала у меня под балконом...
Да, да. Пока не додумалась тупо затаиться за углом с арматуриной.
Я здесь, Инезилья,
Я здесь, под окном.
Объята Севилья
И мраком, и сном.
***
Мама хороша.
- Тебя там не накормили?
- Напоили чаем.
- Жаль. Думала, хоть здесь сэкономлю.
Мама вообще емко высказывается всегда.
Сама себе, возмущенно: Я ее кормлю-кормлю, а она стихи пишет один мрачнее другого!
Или там, недавно, сидим, смотрим кино, пастушок на экране гонит стадо овец через луг.
- О, мясо побежало.
Раздумчиво.
- В свитерах...
***
Через три месяца глухого целибата женщина входит в твердое агрегатное состояние, именуемое "лед", и в нем безмятежно пребывает. Чувствует себя локальным СССР - в ней секса нет. Совсем. Секса такого, внутримышечного, на уровне электрического сигнала, непроизвольного сокращения гладкой мускулатуры - смотришь на пару в метро, целующуюся особенно чувственно, и тебя сворачивает внутри, как фольгу от огня. Смотришь кино, где мальчик с роковой родинкой у губ легко проводит тыльной стороной ладони по голой спине подруги - и чуть дергает, как от пореза, - тссссс.
Так вот этого не остается ничего, начисто. Даже если очень красивый мальчик, и очень голая спина. Даже если это Киану Ривз, от которого и на фотографии нелегко отдышаться. Ну то есть вообще. Не говоря уже о большом человеческом недоумении, когда вот так пытаются приобнять тебя саму. Э, вам кого, простите?
Даже не снится ничего, и не засекается. Back to the innosence. Все чувственное удовольствие, которое возможно - это говорить с консультантом Машей про баночки в The Body Shop и нюхать тестеры. Там - да, там такое сладкое волнение, блаженно покалывает в затылке чуть-чуть, и по плечам разбегается, и вниз по спине. Как если легко пощекотать, не кожу даже, а микроскопические волоски. Эротическая поэзия для девочек: "сыворотка для кончиков волос с экстрактом бразильского ореха", "густая текстура", "смягчающее средство для кутикулы с маслом косточек винограда и примулы вечерней". Оох.
Я стал бы бальзамом,
И тек бы бальзам
По этим вот самым
Твоим волосам.
(с) Кортнев
Особенно когда красавица Маша, глядя на тебя благодарно и заговорщицки, как соучастнице, показывает глазами на губки и мочалки из люфы:
- А это наши шкрябалки!
***
Какое-то время назад приснилось, что я самурай, и я у какой-то японской ведуньи, и ее хорошенькая луноликая служанка обучает меня ритуалу: после каждой фразы нужно делать два глотка специального напитка, чтобы ведунья видела, что ты не врешь; а еще говорить что-то и кланяться; я путаюсь, упускаю детали, ведунья полуулыбается, а служанка рдеет и прячет глаза; потом мне приснилось, что мы играем в "схватку" в команде Бога, а задания нам дает дьявол; что нас, например, запирают в библиотеке, и из нас со страшной силой начинают расти волосы, из которых мы сплетаем веревку, чтобы выбраться из окна; а потом мы находим ящик, откуда высовывается пригламуренный герой фильма "Здесь курят", помощник голливудского продюсера, и диктует задание для последнего уровня; крышка закрывается, проходит три секунды, он выскакивает уже полуистлевшим, еще три секунды - совсем скелетом.
Потом снился дом, который мы сняли с другом К., а из солнечных зайцев вырастают лучистые силуэты погибших в этом доме детей; потом приснилась тайская девочка лет восемнадцати, дочь богатого колонизатора и местной женщины; девочка богемна, больна СПИДом; каждое утро ей протягивают новые носки за сорок долларов, она пьет кофе, занюхивает его кокаином, смеется слугам "я тут свою кофту дизайнерскую угваздала в каком-то говне, кажется, и эту тоже угваздаю".
Но добил меня Дмитрий Львович Быков, приснившийся вчера; мы сидим с ним на детской такой двухъярусной кровати, наверху, дрыгаем ногами, я читаю гранки его какого-то самого последнего романа, книга очень смешная, но злющая - и вдруг я понимаю, что в самых яростно высмеиваемых героях узнаю своих бывших мужчин или, скажем, там пародия на юную поэтессу, которую я очень люблю. Такой, жутковатый инсайт.
Но самая поразительная сцена в романе была про секс с упаковками от копировальной техники. Вот так и написано. Причем я ее смотрю, как кино: там герой выбирает себе такую красивую картонную коробку, гладкую, и на ней что-то мигает игриво. И в декодере, спустя паузу, светится электронно:
- Роскошная женщина! Как подъебнула!
Нет, я ничего не употребляю. Оно так само.