Меня смешит необязательность перегородок в собственном организме: капаешь местный антибиотик в глаз, а горько от него в горле. Сводит судорогой ногу - а рикошетит сразу в сердце почему-то. Болеет строго определенная зона, а жить не хочет - сразу все.
У меня был стишок когда-то, так и недописанный.
Обезболивающее превращает в овощ,
Сам живой вроде бы, а мозг из тебя весь вытек.
Час катаешься по кровати от боли, воешь,
Доползаешь до кухни, ищешь свой спазмолитик -
Впополам гнет, как будто снизили потолок -
Вот нашел его, быстро в ложечке растолок
И водой запил. А оно все не утихает,
Все корежит тебя, пульсирует, муку длит,
Будто это душа, или карма твоя плохая
Или черт знает что еще внутри у тебя болит.
Хороший тон - это перед выходом куда-нибудь закинуться, закапаться всеми возможными лекарствами, чтобы не кривиться потом, не портить людям настроение; при этом вся эта гадость повылезала только потому, что как-то в общем и незачем бороться больше. Никаких тебе сессий, никаких влюбленностей, никакого покорения вершин - ну теперь вот, пожалуйста, откушайте ваших многочисленных неврозов, пожните плоды.
Правильно. Тело в страстях раскаялось.
Зря оно пело, рыдало, скалилось.
В полости рта не уступит кариес
Греции древней, по меньшей мере.
Смрадно дыша и треща суставами,
Пачкаю зеркало. Речь о саване
Еще не идет - но уже те самые,
Кто тебя вынесет, входят в двери.
(с) Бродский
***
Засыпаю часов в шесть утра, просыпаюсь в одиннадцать.
В пять падаю и сплю и до семи; в семь собираюсь и валю куда-нибудь до часу-двух ночи; в два возращаюсь и не сплю до шести.
Снится такое, что если кто-то будит звонком, хриплю в трубку и дышу загнанно.
Мама превратилась в робота-скорбца. Ходит и все поливает тяжелой бетонной скорбью. Заходит в комнату и сидит. Когда уровень скорби в комнате доходит мне до ноздрей, я встаю и начинаю орать. Мама выходит, закрывает за собой дверь, а скорбь продолжает предательски сочиться в щель. Стелется по полу, ледяная, морозит голые ступни.
***
Все разводятся, расстаются; муж подруги ушел без объяснения причин через неделю после свадьбы; другие сидят перед мониторами на двух разных концах Москвы, не спят, силятся что-то написать друг другу, а не могут, все написано по четыреста раз; третьи живут и молча ждут, когда все окончательно рухнет, ускорять или замедлять процесс боятся, чтобы тому, кто попытается что-то изменить, не орали потом в спину - это ты, ты во всем виноват.
По вечерам разговариваю с целым склепом друзей. Голоса у них такие, что пронизывает могильной прохладцей.
На тех, у которых пока все хорошо, смотришь откровенно выжидая.
Предложили поработать главредом в Питере, в уме пишется смешная сводная таблица плюсов-минусов.
Там не будет мамы, но и старых любовей с их новыми девушками.
Не будет Ромы и Игоря Плагиатора, но и женщин, которые тебя давно прокляли, но по дикому стечению обстоятельств значатся с тобой рядом в списках "над номером работали".
Не будет улицы Тверская, но будут деньги.
Будет много неизведанного, но останешься старая ты.
Вот эта вот самая ты, такая же как всегда.
Тьфу, черт.