Кубиками, соломкой
Я немножко тут попиз поразговариваю в ночи? Мне больше негде. Чуковская уже спать легла, и я не могу с ней долго общаться, я на тринадцатой минуте начинаю бессмысленно булькать и корчиться, к двадцатой у меня уже сводит брюшные мышцы, а к тридцатой приходит сонный лохматый эльф-домовик Мамо и исторгает угрожающее шипение.
***
Мы сегодня на факультете с Иваном Засурским пили горячий шоколад и общались с чудесной смущенной китайской студенткой, у которой абсолютно инопланетянский, пришельческий русский язык - как по форме, так и по содержанию; я могу спародировать почти любой акцент, но она говорит словно пробуя во рту русское слово, а затем бережно выпуская его губами, как вишневую косточку; она может задуматься - обица? обдится? обижается! - и сама себе рассмеяться; Ваня сказал, что она написала ему "я очень грустная девушка, но еще не потеряла свою мечту".
Она рассказала нам, что родилась в Харбине, что ее отец был известный поэт в семидесятых, кормил этим семью, а потом, "в девяностых, пришел рынок; когда рынок - нет душа"; и она тоже писала стихи, "потому что хотела что папа хвалил меня", по три-четыре стиха в день, и он действительно хвалил, а еще иногда бил и наказывал старших братьев, ставя их на колени; что "мы не играли и читали книги и поступили университет, а дети соседи играли во дворе и не поступили университет", и что ее "мама ушла этой весной", но она это пережила, пережила, уже не так больно - и кивала, и хлопала выпуклыми веками, словно не раскрывающимися до конца.
Она сказала, что она хорошо пишет и начальство даже "вешало меня на стена", но ее всегда отправляют на завод или в деревню, а других девушек-сотрудниц - в Шанхай или Пекин, потому что они хорошо поют и играют с начальником в маджонг, а она совсем не умеет петь; когда мы с Ваней не выдерживали и начинали улыбаться, она прятала нос, как птичка, в плечо, и говорила:
- Наивная?
Ваня просил ее что-нибудь обязательно писать по-русски, Господи, у нее правда что-то такое невероятное с языком, какой-то психоделический балет на льду, я говорю: "Вы могли бы стать известным китайским публицистом в России"; она призналась Ване, что пришла к нему в аудиторию и не поверила, что это Засурский, и еще раз вернулась к расписанию, а потом опять в аудиторию - и все еще не верила, что это Засурский, она же знает, как выглядит настоящий Засурский.
- А Вас дедушка бьет?
Ваня цепенеет и начинает хохотать, говорит, что нет, и никогда не бил, у них отличные отношения были всю жизнь; Ваню зовут курить.
- Вы курите? Это - как это? - не полезно.
- Я знаю. Я, кстати, первый раз бросил именно тогда, когда мама сказала, что расскажет дедушке.
- А это когда было?
- Я с девяти курю.
А потом мы с Ваней негромко, очень нежно спели Рубену Summertime - на последнем занятии, на котором меня не было, Ваня раздал всем текст этой песни и сказал, что это универсальная летняя мантра; а для меня это совсем отдельная история, Summertime, я всегда пою его в микрофон в пустой 232 аудитории, перед лекциями; и вот мы стояли у киосков, и пели с Ваней дуэтом Summertime, внимательно глядя Рубену в глаза, а у Руби чуть эдриэноброудиевская мимика, иронические брови домиком, полуулыбка ослепительная, и Ваня затихал на концах фраз, ждал, пока я допою свою джазовую лесенку, и китайская девушка поправляла очки на круглом носу и улыбалась себе в плечо.
Руби: Слушай, а ты хорошо поешь. Ты могла бы стать...
Я: Известным китайским публицистом в России, да.
Я не знаю, что может сравниться с такими вещами по силе и сиянию, правда; вот Гарри Поттеру, чтобы заклинание "Экспекто Патронум" получило силу, нужно вызвать в памяти какое-то остро, ярко счастливое воспоминание, и тогда из его палочки вылетает огромный серебряный олень; из моего сегодняшнего горячего шоколада на факультете можно было бы целое стадо собрать.
***
Подлое Гро позвонило с гор и сказало, что вчера потеряло билет и паспорт и весь день придумывало, кто привезет ему загран и где оно достанет дубликат билета; а сегодня все это нашлось у друзей.
- Чтобы сделать человеку счастье, надо сначала забрать что-то очень нужное, а потом отдать его обратно.
- Не знаю как насчет счастья, но завтра я, наверно, буду кататься так, как будто у меня с плеч сняли двадцать килограммов.
Нам фактически нечего друг другу рассказывать, кроме "я катаюсь", "а я сдаю зачеты", но горное Гро так хохочет, так уверенно произносит "Все будет хорошо", так смешно пишет в смсках про снег, катание с гидами и про еду - так радостно, пионерски рапортуя, а потом вдруг, через две минуты, словно понижая голос - "а еще здесь скоро начнется педерастия"; что мне сразу внутри будто разжимают кулак, которым сдавило внутренности.
Поговоришь - и назавтра тоже, наверно, будешь кататься словно минус двадцать килограммов.
***
Сегодня в метро старичок уголовного вида, в кожаной кепке, в седой щетине, сидел и читал книжку, обернутую яркой бумагой с надписью "Шансон года", а в книге жирным шрифтом было написано:
Упражнения для развития сознания, для развития событий жизни в благоприятном направлении, для обретения полноценного здоровья и для установления гармонии с пульсом Вселенной
Мне иногда трудно поверить, что Матрица не разыгрывает меня.
***
Сегодня же, к Музею Архитектуры на Манежной площади тетечка ведет толпу пацанят лет семи-девяти. Один задирает другого; дерутся.
Тетечка, строго: Ты так хочешь самоутвердиться? Доказать, что ты сильнее всех?
Мальчишка, после секундного зависания: Ээ... Нет! Просто он первый начал!
***
А еще я совсем не знаю, как писать, например, про то, как Львович распахивает дверцу Крошки Ру, говорит "Садитесь, мадмуазель!", аккуратно упаковывает меня в салон, берет щетку и ходит вокруг машины, снимая со стекол снег, строит мне страшные рожи, а потом садится, заводит машину, включает Dire Straits, "Private Investigation", и мы едем по заснеженной Тверской, мимо этих сумасшедших витрин, пить фруктовый чай в Прайме и кушать круассаны с шоколадом, и у меня такое чувство парения, что не передать; это ведь надо знать Львовича, знать, как давно мы не виделись и как долго еще не увидимся, знать, какие мы закатываем дискотеки ночами в аське, знать, как он звонит, а я протягиваю трубку к колонке и ставлю ему Эрику Баду, знать, что Марк Нопфлер делает с гитарой в песне Private Investigation, она будто начинает мерцать и плавиться, знать...
Или например как Рубен хочет в качестве новогоднего подарка купить себе локомотивовский халат, а я в качестве новогоднего подарка себе хочу, чтобы он пришел в этом халате на факультет, стоял в курилке на втором этаже, тянул сигаретку, хрипло посмеивался и почесывал одной волосатой хоббитской ногой в розовом тапке другую волосатую хоббитскую ногу. Как это расскажешь, если вы не знаете Рубена?
Как маму передашь, которая приходит, ложится на мою кровать, к ней тут же под бок подползает Котя, начинает оглушительно урчать, и я говорю - слушай, мне страшновато, а она твердо, не открывая глаз:
- Ничего не бойся. Мама рядом.
Как расскажешь про Топора, который говорит: "Я родом из Брянска, и поэтому меня вообще трудно чем-то шокировать", звонит с корпоративного, здоровается радостным "Полозковабля!" и рассказывает, как пленился тут одной чудесной девушкой, и в голосе его трепет и звон, а в нем ведь два метра, ручка с мою ножку, центнер с лишним нежности?
Или про ту девчонку пятилетнюю, которая сегодня убегалась со мной, упрыгалась на факультете, легла мне на колени, раскинула руки и затихла. Щербакова кивает ей: Ну чего, нашла свое место в жизни? - и она так, очень спокойно:
- Да.
Как расскажешь про Шевелеву, которая телеграфирует из Нью-Йорка, как мы сидели с ней и с Трепой на факультете и полчаса обсуждали, как можно не замерзнуть и не задохнуться газами в ванне с шампанским? А как в ней заниматься сексом? А что потом будет с кожей? И можно ли подогреть шампанское на газовой плите в ведрах, а потом бегать и заливать его в ванну? Или кипятильником? Большим кипятильником? А если закоротит и сдохнешь? А если зальется куда-то не туда? Или как мы сидели на лекции и читали у Шопенгауэра о женщинах, и на фразе
род промежуточной ступени между ребенком и мужчиной
- синхронно вскидываем ноутбуку по факу, держим секунды три, и спокойно продолжаем читать дальше.
А про Чуковскую как рассказать, про то, как она говорит преподавательнице политологии "По-моему, я какой-то идиот", а та отвечает ей, что ничего, бывает хуже?
Нет, это все решительно невозможно, только зря переводить слова. Пиратская копия жизни, в плохом качестве, с дрожащим изображением. То же самое, что "фигня этот ваш Карузо, мне Рабинович вчера по телефону напел".
Хотя - ну правда, что еще делать бедному Рабиновичу, как не петь беспрерывно по телефону, если Карузо так невыносимо прекрасен.