Где только наша не пропадала
В воскресенье вечером мама приходит ко мне в комнату и задает несколько вопросов. Я отвечаю маме, что сдавать ничего не хочу, что в январе меня отчислят, и вот тогда, может быть, я пойду на фуллтайм или подыщу себе какой-нибудь фриланс, но это сильно вряд ли, мама, мне вообще-то теперь ничего нельзя поручать, а тебе вообще чего хочется, а мне, мама, не хочется ничего, мне хочется чтобы все перестали учить меня жить; я еще очень хотела уехать куда-нибудь, даже уже неважно куда, мы это проходили, ты вернешься к тем же проблемам, а еще ты никогда не слушаешь меня, мама, - говорю я, выхожу из комнаты и с размаху бью ногой в свежеотремонтированную стену в коридоре, и в на гладкой ее щеке остается нефиговая такая вмятина, и штукатурочка так - шшш.
Засим мы желаем друг другу спокойной ночи, и следующие девять часов я сижу за компьютером, злюсь и внимательно читаю все подряд интервью Владимира свет Кристовского, ибо давешняя его маечка все еще стоит у меня в глазах.
О сколько нам открытий чудных
Готовит интернета Гугл.
И сплетню, дочь пиарщиц нудных,
И порносайт, игрив и смугл.
Владимир оказывается умен, женат и взросл, жена Валерия, дочери Ясмин и Станислава, младшей полгода, первому через пару недель тридцатник; работал агентом по продаже шоколада и лимонада (Апельсиново-Лимонный Газировщик, хе-хе), дворником, ночным сторожем в морге, прошел все круги ада, очень верит в Бога; отличный выбор, Верунчик.
В два часа ночи звонит не на шутку перестреманный Львович и пытается что-то говорить мне, а в итоге нарывается на исповеди и слезы. У нас получается даже не эфир, а какой-то дорожный патруль, и я вспоминаю, что так нельзя, понижаю голос до безмятежного тембра ночных диджеев и говорю:
- А теперь для нашего друга Ильи Львовича, большого ценителя редкого джаза, соула и блюза, музыкального гурмана, поэта нотного листа, на Суицид-эФ-эМ звучит песня группировки Ленинград "Мамба-мамба-хуямба". Наслаждайтесь.
К шести мы отнимаем телефоны от ушей, и щеке еще долго красно и горячо от трубки.
В восемь часов утра, ни в одном глазу сна, я набрасываю куртку, пихаю в сумку смену белья и плеер и закрываю дверь, закусив нижнюю губу, ибо так кажется тише, а мама не должна проснуться.
***
Я выхожу из подъезда, и город бросается на меня, как огромная, мокрая, счастливая овчара, - тяжелый, талый, душный, утренний; ну здорово, здорово, и по холке рукой потрепать.
Я покупаю на сорок рублей из последней сотни батареек в переходе, и Вова Кристовский чеканит у меня в голове:
Свистят колесами перекрестки,
А вдоль ободранных стен
Стоят исколотые подростки,
Не признавая других тем.
И правосудие - не из нервных -
Сидит по пояс в кишках.
Домохозяйки мужей неверных
Выносят трупы в мешках -
А может это сон, это сон, это сон,
Ну так где же ты, Господи?
А может это сон, это сон, это сон, -
Разбуди же меня, разбуди...
Я поднимаюсь по парадной лестнице факультета, ни души, и вдруг с ужасом понимаю, что единственный раз года за полтора приезжаю к первой паре. Первой. Девять двадцать восемь. Это, понятное дело, надо было не спать ночью вообще.
На первой паре бородатый мужчина с брезгливой куриной гузкой вместо рта рассказывает мне о Бердяеве и о том, что Бог не в трансцендентном мире, а здесь, внутри, это такое соединение проводков, мощнейший религиозный опыт - и вот где-то на этой фразе я падаю носом в рукав свитера и отрубаюсь в секунду, и снится мне безбожная порнография.
На второй паре рядом со мной тяжело падает привидение Константина П. в черном свитере, сонное, мятое, трогательное, и мы час, как две обдолбанные совы-мутанта, пучим две пары голубых и карих глаз-каждый-с-пятирублевую-монету на лектора, орущего с кафедры, что он совокупляется с этим миром.
Костя: У него нет колец на пальцах.
Я: Заметьте, не я это предложил.
Потом еще несколько лекций, бессмысленных и беспощадных; если спать на задней парте на собственной арафатке, на щеке и на лбу отпечатываются потом совершенно психоделические клеточки, которые, я считаю, следующий шаг после искусственного шрамирования; тут, правда, надо придирчиво выбирать позу; дайте мне, дайте, я напишу статью в глянец про десять способов креативно измениться не выходя с факультета.
Потом я еду провожать Чуковскую-porohovaya до Парка Победы, и Чуковская молчит, подобрав губы, и укоризненно скашивает на меня в метро свой мультяшный круглый глаз. Чуковская поговорила с моей матерью по телефону, и теперь вся она - праведное возмущение, не находящее слов. Она несколько раз берет дыхание, чтобы начать отрепетированный филиппик, но я предусмотрительно щиплю ее за попу, и весь ее пафос отчетливо лопается в воздухе мыльным пузырем.
- Слушай, я никогда не думала, что может быть так хорошо, когда разлюбишь! Вот он приходит, вот рядом сидит; и пахнет точно также, и вроде ты обмирать должна, скручиваться в жгут - а ничего, сидишь, тепло, мальчик пахнет вкусно, пальцы - как пальцы, ресницы - как ресницы, все красивое, родное, но ничего не рвется внутри, думаешь, Боже! Ну наконец-то поговорить можно! По-человечески! Поржать! Вообще не париться, что морда ненакрашена, глаза косые! И пальцы как пальцы!
- И свитерочек как свитерочек. И даже девушка его кажется уже ничего. И вроде даже они любят друг друга, да и флаг им в руки.
И мы переглядываемся - и улыбкой тушим, как окурок, обрывок фразы.
У подъезда Чуковскую осеняет.
- Я придумала! - кричит она и скачет вокруг меня Осликом из Шрека, - Я знаю! Мы поедем с тобой отдыхать в январе! Если ты сдашь! Мы! Вместе! Хотя бы хвосты! Но лучше и сессию! Ну, разве я не гений! Ну, скажи, разве ты не хочешь ехать со мной? Ну скажи - на сколько процентов ты уверена?
- Я не могу тебе сказать, Чуковская; я тебе вот сейчас пообещаю и все опять проебу.
- А ты не обещай! Ты не обещай! - кивает нетребовательная Чуковская. - Ты просто поклянись!..
***
Через час я сижу в квартире 8 по Тверской-Ямской с Полиной-Мамой и Мариной-f117, и воздух пахнет новорожденными драниками.
Они кормят меня горячей белорусской едой, сыром Рокфор, поят соком, чаем, объятиями; я не знаю, за что Бог послал мне этот дом, но мне кажется, я еще долго не расплачусь за это; это какое-то форменное бомбоубежище-люкс, от всей этой жизни разом.
Ирочка solnca рассказывает мне про свою пятилетнюю дочь, с которой в детском саду сдувает пылинки мальчик Семён, а любит она все равно другого; у нее есть пластмассовый мобильный телефон, в нем давно сели батарейки, он не горит и не играет, но каждый вечер дочка ИриныКис нажимает несколько кнопок на нем и говорит:
- Ну здравствуй, Сухарян. У меня все в порядке. Мама приехала, мы выбирали сегодня платье. Бабушка смотрит по телевизору сериал. Дедушка курит на балконе.
Или даже может порывисто схватить трубку и зашипеть:
- Сухарян! Ты с ума сошел, так поздно звонить! Все дети уже спят! Не вздумай мне больше звонить в такое время!..
И, уже сидя в пижаме в постели, говорит тихо, серьезно:
- Ну все. Спокойной ночи, Сухарян.
И выключает телефон.
И это просто умереть как прекрасно.
***
Ночью приходит смска от Львовича:
Poshel chetvertii krug umu, prosti, Gospodi, turman. Da, Verochka - vsya popsa pro nas, mi deistvitelno prosti, kak doska iz duba, prosto privikli viebivatsya.
Послано: 21-Нояб-2005; 22:21:31
Истинная правда, Львович, говорю я вслух и отрубаю телефон.
***
Полина-Мама ставит мне ночью диск с мюзиклом Норд-Ост.
Я люблю Иващенко и Васильева с пятого класса, и на этот мюзикл мы собирались с мамой в том самом роковом октябре.
Мы, слава Богу, не успели.
Больше этот мюзикл никогда не покажут в России, но я до недавнего времени не знала, что потеряла; теперь я послушала, и как-то мне стало совсем грустно, ибо это восхитительно настолько, что черт подери.
Я засыпаю, и снятся мне льды, самолеты и Владимир Евгеньевич Кристовский. Одетый.
***
Во вторник я просыпаюсь к двум и никуда не иду; даже не причесываюсь; у меня бунт на корабле.
Маме ночью в ответ на шесть непринятых звонков был отправлен бессрочный смс "я не приеду".
Мы пьем с Нелли name_of_rose кофе на кухне и договариваемся вечером пойти в кино.
Я крашу ногти, вызубриваю журнал "Афиша. Все развлечения Москвы" от корки до корки, целую Маму и иду шляться.
Город тонет в огнях, и Вова Кристовский рассказывает в наушнике:
Я возвращаюсь домой, кто-то шумит на кухне.
Ах, это вы. Это вы, мои тараканы.
А что такие грустные? А что глаза потухли?
Ах да, я же вчера поставил на вас капканы.
Ну и шли бы вы к соседям, ведь вы такие противные.
Ведь у меня же ничего нет - вечно одни пельмени.
А они говорят: Люди всегда к нам негативные.
Досталась дрянная жизнь - мы уже ничего не изменим.
Он чудо, короче. Возможно, вы это уже поняли.
***
Я дохожу до журфака, и там меня встречает Катя Я.; Катя была моим первым в жизни интервьюером, моя причудливо смонтированная четырнадцатилетняя брехня очень долго выпадала первой ссылкой в Гугле на мою и ее фамилию.
Теперь Катя замужем за очень богатым человеком, и ее дочери полгода.
Она рассказывает мне о кормлении грудью вперемешку с последними модными тенденциями; Катя прелесть.
- А ты знаешь что? Я Джорджио Армани видела! Да. Я шла по улице в Милане, вдруг вижу - идет! И я такая подбегаю, дергаю его за рукав, радуюсь и говорю - Джоржио, Джоржио, а Вы знаете, у Вас мой брат брал интервью, он вообще не модель, но Вы посмотрели на него и предложили ему участвовать в показе, и он согласился, Вы помните?
И он кивает сдержанно, так, гхм - что-то припоминаю.
А я говорю - дождик моросит, Вы куда идете? Давайте я Вас провожу, у меня зонтик есть! - а зонтик я купила только что за два доллара у негра в подворотне: он выбегает с этими зонтиками каждый раз, когда начинается дождь.
И Катя проводила Джорджио Армани до бутика под своим двухдолларовым зонтом.
- Но ты знаешь - он, конечно, старый. У него пластическая операция на нос. И подтяжки, да.
Ну и что. Я понимаю, что мы уже родные люди с Армани, я ведь Катю пять лет знаю. А она с ним вот так, запанибрата. И черт с ним, что ни одна моя тряпка принципиально не стоит дороже пятидесяти баксов.
***
Я покупаю на факультете булочку с клубникой, и это мои последние двенадцать рублей; с этого момента у меня нет денег вообще.
Почти двое суток, как я не появляюсь дома; на факе приходит смска от мамы:
Сок вместе будем пить или как?
Послано: 22-Нояб-2005; 17:42:57.
Моя бедная отчаявшаяся женщина; она кажется мне печальной тетей, нежно увещевающей магазинного манекена.
***
На лавке под главной лестницей факультета меня находит Серёга. Серёга - рыцарь печального образа. Человек крайне серьезного лица и совершенно случайного, как у одной героини фильма "Мужчина по вызову", нелепо вырывающегося мата.
- Я вообще считаю, такие люди, как ты, не должны так думать. У тебя нет причин. Мне кажется, ты хороший человек, Вер. Ты мне очень нравишься. Правда, без пизды.
Я ставлю Сереге последнюю Умутурман; Серёга волшебно рассказывает мне о своем школьном физике, алкоголике, который приползал утром в понедельник на бровях, злой, мутный, ходил каждые пятнадцать минут догоняться пивом в лаборантскую и с каждым заходом заметно веселел, под конец первого урока даже начинал улыбаться красивым девушкам; мы долго говорим о жизни.
Серёга: Ну вот - а ты говоришь: жопа. Какая же это жопа. Это еще так, крестец.
Я: Точно, Серёга. Мне полный крестец.
***
Вечером мы с Нелли приходим в Атриум, и она гладит меня по спине и говорит, что нечесаная Верочка с потухшим взглядом - это очень, очень страшно.
Там на третьем этаже под софитом лежит маленький то ли львенок, то ли рысенок, и играет, и поводит головой, и вылизывает свои плюшевые лапы, и тянется нюхать людей, подходящих с ним сфотографироваться - за что его бьют наотмашь по морде; а я знаю, что их колют седативами, чтоб не бросались и все время спали, и что больше года они, крошечные, игрушечные, большеглазые, не живут.
И я смотрю на него минут десять, его дергают за цепь и стучат по носу. И я начинаю рыдать.
И я реву долго и не могу остановиться, и Нелли страшно, она гладит меня ладошкой по спине, что-то говорит, и под конец тоже начинает рыдать.
Я подхожу к дядьке и говорю:
- Скажите мне, только честно, Вы его лично колете седативами? Он правда умрет скоро?
И дядька вдруг оказывается на редкость дружелюбен и адекватен, и отвечает:
- Да Вы чего. Я же в цирке работаю, я дрессировщик. Колют люди на юге, которые их воруют или покупают непонятно у кого и не знают, как с ними обращаться. А мы же с ними выступаем. Они просто в норме спят по двадцать часов, а ночью охотятся. Поэтому если он сытый, он может весь день проспать, сам, без всяких уколов. Ну что Вы. Это все журналисты, нас теперь все боятся.
И меня немножко отпускает.
И через три минуты мы уже смотрим в Формуле Кино фильм "Мой лучший любовник", и я плююсь и булькаю, потому сейчас мне хочется, чтобы все стреляли, бегали и ругались, а не стягивали в полумраке друг с друга футболочки так, что сердце забывает стучать.
Я цинично комментирую каждую фразу героев, порчу соседям весь сеанс; мы пьем белое вино с Нелли и заедаем чипсами.
Обнаженный мальчик в кадре нависает над раздетой Умой Турман (это часть концепции, да; я тонкий пиар-технолог, не правда ли?) и говорит ей:
- Я хочу сделать тебе подарок, который ты так хочешь.
- Спасибо тебе; мне не надо другого подарка; но ты будешь жалеть.
Тоже мне, подарочек! - шиплю я. - Оставь себе такой подарочек! Маме принеси на день рожденья! В подоле!
- Но я хочу тебе сделать этот подарок!
- Не надо, любимый.
Нелли! - говорю я громко. - Сделайте мне ребенка.
Чем, Вера? - очень спокойно спрашивает Нелли, прихлебывая вино.
Силой мысли!
Мы выходим из кинозала, покупаем внизу еще вина и сыра - и молниеносно надираемся в совершеннейшую нулину. Мы еще плачем, еще хохочем, я звоню маме, Трепе, Чуковской и зачем-то еще одному мальчику, который, к счастью, не берет трубку; меня транспортируют обратно на Маяковскую, и Полина-Мама, успевшая расслабиться уже и выдохнуть, ибо буря миновала, вдруг выходит из комнаты, различает меня во мгле и тихо шепчет:
- Свят, свят, свят.
***
А сегодня я проснулась в три, в постели Нелли, счастливая и похмельная; спустя час мы с Женечкой inversia_4uvstv пили в метро Божоле Нуво из горла, и тетки цыкали на нас и причитали - это нонсенс! в транспорте!; спустя два мы готовили пиццу и блинчики с мясом, и жарили каштаны, и театрально ссорились, и читали пошлые истории в жж, и слушали музыку, и пели на три голоса ой-цветет-калину.
Я впервые в жизни месила тесто; целый таз; оно будто матереет, становится неповоротливо, густо; оно ворочается, тянется, жуткими липкими бинтами опадает с пальцев; я кричала: Мумия возвращается, ууу!; на кухню забегал большой грозный мужик и все пытался слепить из нашего теста что-то непристойное; в итоге непристойное слепили мы сами, и пожарили в духовке, и с аппетитом вточили.
Я вернулась домой.
Мама смотрит радостно и недоверчиво.
Дыра в стене аккуратно заклеена квадратным куском обоев. И выкрашена сверху нужной краской.
Ты знаешь, мне от тебя ничего не надо.
Все, кроме великих чувств во мне, - ОРВИ.
Плюс мне девятнадцать лет, и в моей крови -
Продукты алкогольного распада.
Спокойной ночи, Сухарян.