Ситро

Jul 19, 2005 00:57


Лето в такой запущенной стадии, как сейчас, превращает тебя в совершенное растение: голова до краев наполнена сладкой теплой газировкой - она, если уткнуться лбом Лехе в плечо, глухо булькнет и запузырится - шшш.

Я и в остальное время ничего не делаю; но осенью, зимой и весной нужно художественно врать, симулировать активную умственную деятельность и всячески вертеться, если хочешь жить, - это требует изрядной наглости, воображения и артистизма. Теперь же ощущаешь мучительную невостребованность: родной факультет безучастно вербует в ряды наивных новых жертв, сотрудники журнала "Афиша" готовятся к отпуску, на редколлегиях неторопливо катая по столу толстых синих Гомеров Симпсонов, дома летаргический ремонт, денег нет и - пора признать - вообще не дано иметь; пора заводить буддийский садик и стричь деревца бонсай.

Потерпи, я -
Энтропия.

Я купила себе вчера босоножки Ecco, которые хотела два года; я прошла сегодня в них весь ВВЦ, включая какие-то леса и пруды - нигде не натерло и не болит; в таких босоножках отключается счетчик автопробега: ты действительно идешь, только ровно в пяти сантиметрах от поверхности земли, тихонечко и восхитительно летя.

Каждое утро снится зеленая вода, хлюпающая под половицами, какие-то телеспектакли по несуществующим поэмам Твардовского (именно так: стихи, причем, очень хорошие), и очередная старая любовь: подсознание показывает мне их в режиме слайд-шоу и напоминает ту девушку в Муз-ТВ, которая размахивает веером упущенных денег; досадно и смешно.

Ночью в поездах из центра до Сокола со мной заговаривают то маленькие повара ресторана "Санта Фе" родом из Коста-Рики
(- Mare! Mare! Peru! Argentina!), с глазами как черные сливы, которые целуют на прощание руку и просят телефон, поднося растопыренные пальцы к уху:

- Telefon? Allo? Pronto?

- то пьяненькие (It's so hard to drink witn Russians! - Don't! It's extremely dangerous!) кинопродюсеры из Алжира по имени Масаба - а я еду с мокрой головой от добрых людей, пустивших помыться, - которые не могут уехать еще с Московского кинофестиваля, знают "Димитрий Дьюжефф" и "Микхалкофф... Никита" и переходят на натужный русский -

- А оньи говорьят - ти ньикто! Ти ньикто большой!..

и очень удивляются имени:

- Vera?

- It means 'belief'. Я верю - I believe.

- О, Вьера! Я тьебе вьерю!

- и телефон у них звонит голосом Уитни Хьюстон, орущей на весь вагон "I Will Always Love You".

Кстати, если включить телевизор, там будет Валерий Меладзе, который скажет:

Но я буду с тобой или буду один -
Дальше не сбежать, ближе не подойти -
Прежде чем навек поменять номера:
Салют, Вера.

А в Большом Гнездниковском я недавно встретила чудесную темноволосую девушку с детской улыбкой; я встала перед ней и сказала:

- Узнаешь меня?

Она оторопела и произнесла:

- Яна?

Яной звали первую дочь моего отца; всего нас трое - Яна старшая, я никогда ее не видела, а Таня младшая, и наши детские фотографии кажутся снимками одной девочки; прекрасная темноволосая девушка, на которую я тоже ужасно похожа - моя двоюродная сестра Наташа, я не видела ее семь лет. Наша общая бабушка Вера Комиссаржевская, похоронив молодыми ее мать и моего отца и оставшись на старости лет бездетной, все-таки успела порадоваться тому, что мы все на одно лицо.

Наташа работает в "Афише" двумя этажами ниже, и это наводит на мысль о судьбе.

На эту же мысль наводит одна моя волшебная одногруппница, которая вернулась спустя три месяца из Германии, привезла немыслимой красоты фотографии и маленький диск, который торжественно мне вручила.

Выяснилось, что эта девушка с 15 лет пишет музыку и никому об этом не говорит, считая это никому не нужным без денег и консерваторского образования; какой-то сметливый берлинец обнаружил ее за роялем в своем баре, записал ей диск и посоветовал отправить запросы в немецкие музыкальные университеты; жизнь у человека изменилась на сто восемьдесят.

Но дело даже не в этом; музыка ее оказалось какой-то бессовестной, непозволительной гениальности; мы слушали диск с мамой три раза подряд всю ночь, и потрясение в маминых глазах читалось нешуточное. Ты учишься себе с человеком, каким-то невероятно чистым и оттого невезучим, что-то там себе думаешь, кристаллизуешь о нем четкое и неизменное суждение - а тут он привозит из Германии алмазного сверкания музыку, и ты понимаешь, что рядом с тобой такое чудо живет, а ты сидишь себе и смотришь в другую сторону; прямо даже хочется обидеться.

Я слушаю теперь только ее и Лешу Кортнева; мне кажется, если у меня на всю оставшуюся жизнь останутся только эти два диска, моя карма станет только чище.

Да, и читаю журнал Esquire - туда пишут эссе про свое пролетарское детство пожилые печальные небожители таким ностальгическим языком, что хочется погладить страницу по холодной щеке.

А я ничего не делаю, я засыпаю и просыпаюсь с тяжелой мутной газировкой подо лбом; когда пузырьки, поднимаясь, щекочут глазное дно, ужасно хочется плакать.

Несчастный случай

Previous post Next post
Up
[]